Ярость неба - Зверев Сергей Иванович - Страница 27

В одном из таких бараков отбывает заключение Михаил Родных, осужденный на восемь лет лишения свободы за убийство двух мирных чеченцев. Правда, на самом деле эти чеченцы были совсем не мирные – Ястреб знал, как в свое время они воевали с нашими федеральными войсками. А вот после Хасавюрта бывшие бородатые боевики сразу превратились в мирных граждан независимой Ичкерии. Попробуй только тронь такого гражданина – сразу сядешь на много лет. Как это и произошло с Родных.

Он встретил их в Пятигорске, в обычном баре. Они подошли к нему сами, сытые и довольные жизнью. Нагло улыбаясь, без разрешения сели за столик, где сидел Родных со своей девушкой. «Здравствуй, командир. Узнаешь?» Ястреб кивнул. Как не узнать этих двух уродов, которых он лично захватывал полтора года назад во время рейда под Ачхой-Мартаном? Их передали в местную комендатуру – у «спецов» не было времени валандаться со всяким сбродом. Они еще должны были быть благодарны Родных за то, что он не приказал расстрелять их на месте. Уроды вполне это заслужили – позволили себе жахнуть из гранатомета по федеральной колонне. И хоть никого не убили, но повредили один грузовик. «Видим, что ты хорошо живешь. Ешь, пьешь, красивую девушку имеешь. А про войну и не думаешь? Про тех, кого убил, искалечил? Так, командир?» Родных невозмутимо доел порцию салата оливье, допил пиво из высокого бокала, вытер губы салфеткой, закурил. Выдохнул дым в лицо ближнему чеченцу, сказал: «Я все помню». – «Мы тоже память не потеряли. А потому поговорить с тобой хотим. Как у нас принято». Тут только Родных заметил, что и справа, и слева за столиками вольготно расположились лица кавказской национальности. Точнее сказать, чеченской – их Родных научился мгновенно отличать от других здешних народов по ряду внешних признаков. Обложили, так сказать... «Мы сейчас тебя убьем, – задушевно говорил один из чеченцев, ковыряясь спичкой в зубах. – А потом твою девушку поимеем». Родных никак не реагировал. Ситуация была не очень серьезной – Родных мог, что называется, одной левой разбросать в сторону всю эту сволочь и гордо, обнимая за талию свою красавицу, пройти к выходу, как ковбой из вестерна. Но мешало другое – ощущение, что если он сейчас начнет ответную акцию, то не выдержит и может забить этих уродов, безжалостно раздавить, как каких-нибудь омерзительных гадов. Есть и еще один нюанс – сектор обзора у него не очень широкий, то, что происходит сзади, он не видит. Нельзя исключить, что там притаилось еще с полдюжины этих гавриков, вооруженных до зубов. Родных медленно поднялся из-за стола, стараясь не провоцировать чеченцев на немедленную агрессию. Нужно было хотя бы приблизительно оценить опасность. Но ему не дали этого сделать. Справа и слева к его столику метнулись чеченцы, девушка вскочила, но ее тут же повалили на пол, стали пинать. И вот именно в этот момент Родных потерял контроль над собой... Когда он пришел в себя, то увидел вокруг поверженные, скрюченные тела. Кто-то лежал без движения, кто-то еле-еле шевелил руками и ногами, пытаясь подняться. В результате оказалось, что двоим из всей банды Родных «нанес увечья, несовместимые с жизнью». Бар, как выяснилось, держала пятигорская чеченская группировка. Поэтому сразу нашлись свидетели, утверждающие, что именно Родных напал и собственноручно искалечил нескольких мирных жителей, чинно отдыхающих в баре. Поскольку Михаил Родных был известен как крутой спецназовец, лично взявший в плен несколько десятков «чехов», никто и не подумал усомниться в правдивости показаний свидетелей. И Родных получил на полную катушку...

В бараке, где поселился Родных, властвует Чухонец – крепкий тридцатилетний бандит с тупым лицом, звериной жестокостью и самыми примитивными представлениями о жизни. Чухонец сел на пятнадцать лет, как главарь вооруженной банды рэкетиров, на счету которой числилось семь трупов. Все они были жертвами вымогательств.

Чухонец терпеть не может бывшего спецназовца, которого тут прозвали Десантом. Впрочем, какой же лидер смирится с существованием в своей вотчине сильного независимого человека, потенциального конкурента? А если этот конкурент отказывается признавать все тюремное общежитие, на сегодняшний день лишенное даже призрачного подобия воровского закона? Тогда такой человек вдвойне опасен.

С первого же дня, когда Родных только появился в бараке, где властвовал Чухонец, десантника постарались сломать. Но он не купился на примитивные уловки, сразу же продемонстрировал несколько крутых приемов, чуть не забив на месте одного из подчиненных Чухонца. Это подействовало. От него отстали. И Родных сохранил полную независимость. Благо на зонах такой стиль поведения вполне приемлем – была раньше даже такая (правда, весьма редкая) масть – «один на льдине».

Родных прилежно соблюдает правила этой масти: ни с кем почти не общается, не играет в карты, зато выполняет свою работу (а валить лес – это не пол подметать) очень качественно – так, что их бригаде проставляют зачеты в основном благодаря Десанту. Зэки его уважают. Кажется, так можно существовать и дальше. Одно плохо. Чухонец – человек мстительный. Он затаил ненависть и при первой возможности попытается свалить ненавистного Десанта...

То утро начинается как обычно. Зэков выводят на утренний шмон. Потом строем они идут на завтрак. Столовая здесь – гордость начальника лагеря. Построена всего три года назад, стены еще блестят лакированным деревом, на светлом линолеуме можно даже поскользнуться – так его вымывает кухонная бригада. Трапеза проходит очень быстро – голодные зэки едят стремительно, тем более что в зимние дни нужно по максимуму снабдить организм калориями.

Строем отряд возвращается обратно. Когда все курят у барака, вдали появляется фигура бегущего «шныря». Он приближается к Чухонцу, передает ему новую информацию. Чухонец внимательно слушает, поворачивает голову в сторону Десанта. Тот сидит, как и другие, на корточках, спокойно курит. Но проходит всего лишь пара минут – мгновенно, как электрический ток, распространяется лагерная «почта», – и на него нацеливаются несколько десятков пар зэковских глаз. И вот уже бежит гонец в барак к смотрящему – оповестить блатаря сейчас надо обязательно. Это понимает даже такой отморозок, как Чухонец.

Дело может показаться неосведомленному человеку совершенно пустяковым. Подумаешь, экая беда – приехали на зону какие-то «мутные люди» – то ли из Конторы, то ли из Минюста, не разберешь, – и требуют к себе для серьезного разговора не кого-нибудь, а Десанта. Да не просто так – есть распоряжение «кума» снять Десанта со всех работ на два дня. Что же это значит? Только одно – может разъяснить постороннему Чухонец: стучал конкретно Десант, вот к нему на выручку и явились «мутные люди». Переведут на УДО – условно-досрочное, а там вообще могут амнистировать (хотя прекрасно знает Чухонец, что по таким статьям, как у Десанта, на УДО не переводят, а тем более амнистию не объявляют). Но сейчас главное – быстро оповестить весь лагерь о произошедших событиях, а там видно будет. Чухонцу представляется редкий случай «чисто конкретно» отомстить ненавистному Десанту, который позволил себе жить чересчур самостоятельно. Мы, мол, из-под тебя вышибем льдину, одиночка!

Спустя десять минут весточку получает Трифон. В это время он сидит у себя в каптерке, курит «Cаmеl» и смотрит по маленькому телевизору какой-то местный телеканал – все прочие здесь очень плохо показывают.

Новость для него не является неожиданной. Он уже осведомлен, что в лагерь пожаловали «мутные люди» из Москвы. И знает уже, что никакой это не Минюст и даже не ФСБ. Какие-то очень крутые «спецы». Откуда они – даже Трифону пока неизвестно.

Он давно обратил внимание на Десанта. Знаком с его историей, составил о ней свое мнение, в глубине души даже уважает этого вояку. Трифону самому не по душе кавказцы, даже здесь, на зоне, есть один «черный барак», куда определили несколько десятков кавказцев. Но воля есть воля, Чечня есть Чечня, «строгач» есть «строгач»...

Если из Москвы приехали специальные люди к Десанту, значит, у них есть свой пиковый интерес. Какой? Наверное, хотят что-то узнать или предложить. Но Десант сидит уже больше года, свежими данными не богат. Из его прошлой жизни больше вытягивать нечего. Видимо, тут другой случай.