Призрак в кривом зеркале - Михалкова Елена Ивановна - Страница 5

Девушка казалась удивительно чужеродным элементом в этой семье светловолосых, стройных, красивых людей: даже Эдуард, несмотря на тщедушное телосложение и прищуренные глаза, производил впечатление смазливого парня. Она явно стеснялась себя, своего большого полного тела, прикрытого мужской рубашкой на два размера больше, чем нужно, пышной низкой груди, и руки, садясь, прятала на колени.

Позавтракав и поблагодарив хозяев, Илюшин заторопился в свою комнату. Однако, поднявшись по лестнице, вспомнил, что не узнал о транспорте, которым ему предстояло добираться до санатория, и вернулся в столовую, чтобы расспросить Элю. Приоткрыв дверь, Макар увидел двух женщин, стоявших к нему спиной: Эльвира Леоновна облокотилась на плиту, Эля мыла посуду.

– …так сложно сделать маникюр? – закончила старшая Шестакова начатую фразу. – Посмотри на себя!

Девушка возле раковины сжалась. Макар стоял и смотрел на ее спину – широкую спину в бесформенной уродливой рубашке.

– Я прощаю тебе твою феноменальную лень, из-за которой ты стала похожа на беременную козу, – после долгой паузы сказала Эльвира Леоновна, и голос ее удивительно контрастировал со смыслом произносимых слов. – Я с пониманием отношусь к тому, что ты оказалась непригодна к профессиональной умственной деятельности и зарабатываешь на жизнь, откровенно говоря, ерундой. Бог с ним! – в конце концов, ты действительно помогаешь мне по дому, и твоя помощь неоценима. Я это признаю, и мы все тебе благодарны. Но, Эля, неужели ты не можешь приложить хотя бы минимум усилий, чтобы выглядеть женственно! Боже мой, хотя бы аккуратно! Пользуйся моими кремами, запишись на маникюр, раз уж к двадцати семи годам ты так и не научилась ухаживать за руками самостоятельно, – но только делай что-нибудь! И не смотри на меня, как будто ты Золушка, которую отчитывает злобная мачеха. Все, что ты сейчас имеешь, Эля, – это твой собственный выбор.

Эльвира Леоновна выпрямилась, и Макар успел прикрыть дверь прежде, чем она обернулась. Не колеблясь, он нырнул за штору, а пару секунд спустя женщина вышла в коридор. Макар услышал вздох, затем – шаги, приглушенные ковром, скрип ступенек на лестнице, и только тогда решился выглянуть.

Никого.

Подумав, Илюшин вернулся к столовой, постоял возле неплотно прикрытой двери, прислушиваясь к звукам в комнате. Затем потянул ручку на себя и увидел в приоткрывшуюся щель, что Эля по-прежнему стоит к нему спиной, моя посуду в раковине.

– Элла, простите…

Она вздрогнула и резко обернулась, чуть не уронив тарелку и подхватив ее в последнюю секунду. Лицо у нее покраснело, на щеках расцвели два ярких пятна и посреди лба тоже было пятно, будто она ударилась.

– Я хотел спросить вас, как мне лучше добраться до санатория, – спокойно сказал Илюшин, делая вид, что не замечает ни красных пятен, ни слез в глазах. – Мое лечение должно начаться с завтрашнего дня, но я хочу разведать дорогу.

– Вам нужно на остановку восемнадцатого автобуса, – с готовностью отозвалась девушка. – Это сразу за поворотом, на Печенежской. А еще там ходит маршрутка, на ней добираться быстрее и удобнее, хотя и немножко дороже. Ехать около двадцати минут, и водитель всегда объявляет, что доехали до санатория. Да вы и не проедете мимо – он же большой…

Она покрутила тарелку в руках.

– Надеюсь, вам понравился завтрак, – неожиданно добавила Эля и попыталась улыбнуться.

– Очень понравился.

Илюшин кивнул, прощаясь, и направился к двери.

– Между прочим, – заметил он, останавливаясь на полпути, словно вспомнив что-то, – я вчера слышал странные звуки из комнаты на втором этаже. Как будто кто-то плакал…

Бац! Тарелка упала на пол, но не разбилась, а лишь треснула пополам. Некоторое время Эля и Макар стояли молча, не сводя глаз с волнистой трещины, пробежавшей по цветочному рисунку. Словно под воздействием их взглядов трещина вдруг сделалась широкой, в следующий миг от тарелки со звонким хрустом отвалился один кусок, а затем и второй. Эля присела на корточки, посмотрела на Илюшина снизу вверх, и лицо у нее стало странное: как будто она прислушалась к чему-то, чего не слышал Макар, и испугалась.

– Вам показалось, – торопливо проговорила она, – там ничего нет. Наверное, кошка мяукала. Знаете, у нашего соседа, Валентина Ованесовича, живут две кошки и один кот, и они иногда заходят к нам. Забираются через крышу, бродят по дому и мяукают. И на втором этаже гуляют, и даже на чердак заходят…Мы их прогоняем, потому что у Эдика аллергия на шерсть.

Она поднялась, сжимая в руках осколки разбившейся тарелки. Светлые волосы выбились из прически, неопрятно рассыпались по плечам.

– Не обрежьтесь, – сказал Илюшин и вышел из столовой.

Ксения шла по улице, вдыхая сумасшедший запах молодых тополиных листьев, сирени и земли, нагретой ранним солнцем. На асфальте после ночного дождя сверкали лужи, и она обходила их, сдерживая в себе желание наступить каблучком со всего размаха в середину воды – так, чтобы брызги взлетели вверх, замерли на долю секунды, а затем рассыпались по асфальту.

Апрель в этом году выдался ранний, а вот май задерживался. Сирень зацвела всего пару дней назад, да и не совсем зацвела – скорее приготовилась: набухли и потяжелели кисти, окутались сиренево-зеленоватым. Тихогорск утопал в сирени, кусты ее росли везде: и перед зданием администрации, и возле большого супермаркета, построенного несколько лет назад – цивилизация добиралась до Тихогорска небыстро, – и рядом с гимназией… Что уж говорить о частных домиках и пятиэтажках, которыми был застроен небольшой и, откровенно говоря, скучноватый городок. Сирень от чернильно-фиолетовой до светло-голубой, нежнейших оттенков, непередаваемого аромата, который хотелось пить, как родниковую воду, – вся готовилась расцвести, ждала тайного майского знака.

Ксения легко перемахнула через широкую коварную лужу, притворявшуюся мелкой и невинной, провела, не удержавшись, рукой по влажным листьям куста, развесившего ветки над тротуаром, и побежала дальше, на ходу стряхивая с пальцев крупные капли.

Улица, по которой она шла, не закончилась, как подобает приличным маленьким улочкам, а оборвалась: исчезла сирень и вообще вся зелень, а дома сменились угрюмым массивом гаражей. Над ними протянулся длинный пешеходный мост, который и должен был привести Ксеню к остановке: отсюда отходил рейсовый автобус – на нем она собиралась ехать к подруге.

Она взбежала по громыхающим черным железным ступенькам, вспухшим по краям буквами и непонятными знаками, и зацокала каблуками по мосту, поглядывая вниз. Разноцветные лоскуты крыш гаражей летом заполнялись буйной зеленью в швах между ними, но сейчас швы были серыми и грязными. Ксеня не любила этот район. И мост, в народе называемый «перекладиной», тоже не любила. Он соединял два района – центральный и тихий окраинный, разделенные гаражным массивом, появившимся здесь в незапамятные времена. Отец рассказывал, что раньше на этом месте был пруд и даже принято было на выходные устраивать катания на лодках, а на берегу стояли беседки и летние кафе, в которых продавали хрустящие стаканчики с пломбиром. Может, оно и в самом деле так, но поверить в то, что под мостом когда-то была вода, Ксеня решительно не могла. Гаражи росли из серой безжизненной каменистой земли и, казалось, готовились встретить старость, а затем уйти в ту же землю, чтобы дать силы новым росткам гаражей.

Все здесь было злобное, насупленное, и собаки ходили злые, свирепые, подкармливаемые такими же свирепыми местными сторожами.

На середине моста Ксеня остановилась и посмотрела вниз, стараясь не подходить к мокрым перилам вплотную: во-первых, опасалась испачкаться, а во-вторых, по непонятной прихоти конструкторов их сделали низкими, так что перила едва доставали девушке до пояса. На дороге между гаражами пытались разъехаться две машины, вокруг которых бесновались четыре рыжих пса.

Позади нее загрохотали шаги – кто-то вслед за Ксенией срезал путь по мосту. Большинство жителей по непонятной причине все-таки избегали этого места, предпочитая куда более длинный, но и более приятный обходной маршрут по дугообразной аллее Гагарина, обсаженной кленами и липами.