Призрак в кривом зеркале - Михалкова Елена Ивановна - Страница 49

Алла сидела возле койки, на которой дремал Никита, и плоское белое лицо ее излучало спокойствие. Радость же Алла держала глубоко внутри, не давая ей прорваться, потому что Никита в лучшем случае вышел бы из себя, а в худшем – прогнал бы ее: по его разумению, она не имела права радоваться, раз ему так плохо. Но она была почти счастлива, потому что наконец-то Никита полностью зависел от нее.

Алла плохо запомнила, как металась по квартире, пытаясь найти какое-нибудь лекарство, как высматривала из окон машину «Скорой помощи», как вместе с хмурым санитаром помогала идти Никите, губы которого стали даже не синего, а какого-то серого цвета. Но зато ощущение счастья, которое она испытала, поняв, что с ним все будет в порядке и больше Никита от нее никуда не денется, отпечаталось в ней, словно след на податливой земле, и Алла тут же окружила этот участок земли заборчиком, понаставила табличек: «Не трогать! Счастливое воспоминание!» Когда Никита повышал на нее голос или начинал в злобе брызгать слюной, она мысленно возвращалась к своему участку, рассматривала его, и это сразу же успокаивало ее.

Глядя, как его голова утопает в подушке, рассматривая его лицо, на котором застыла страдальческая гримаса, Алла испытывала умиротворение. Никита держался за ее руку, как ребенок, требовательно теребил ее пальцы, и жена отзывалась ласковым прикосновением: «Я здесь, здесь, я тебя не брошу». В то же время она ощущала, что самопожертвование будет излишним, и старалась ограничивать себя в проявлениях нежности. «Нельзя ему надоедать. Пусть чувствует, что я могу уйти».

Богданова и думать забыла о Ксении Пестовой – она испытывала необъяснимую уверенность в том, что Пестова больше не представляет угрозы для ее семейного благополучия. Оно, как и Никита, теперь было полностью в руках самой Аллы.

Все семейство Шестаковых уже завтракало, когда в столовую вошел Макар Илюшин. Эльвира Леоновна переглянулась с детьми – вид у гостя был такой, словно он не спал всю ночь: светло-русые волосы взъерошены, глаза красные, и выглядит не на двадцать четыре года, а на все тридцать пять.

Отчасти предположение Шестаковой соответствовало истине: Илюшин оставался у Ксении Ильиничны до полуночи, хотя сам понимал, что роль сторожевого пса при ней довольно-таки нелепа. Но уехать раньше он не мог. Ксеня добросовестно повторила ему все, что рассказывала и раньше: у нее не было врагов, кроме Аллы Богдановой, она никому не переходила дорогу, ни с кем не ссорилась, и ей никто больше не угрожал. Оставалась версия мести бывшего мужа, и Макар понимал, что следователь в первую очередь начнет отрабатывать именно ее. Но Ксеня уверяла, что они с Максимом расстались вполне мирно.

– Ему не за что меня убивать, – четвертый раз повторила она, жалобно глядя на Илюшина. – Честное слово, не за что! Нам даже делить нечего: я жила в его квартире, зарплату тратила на хозяйство и свои нужды. Машина – его собственная, я на нее никогда не претендовала. Когда мы развелись, снимала квартиру вместе с подругой…

Ксеня сложила пальцы и закрыла глаза. Илюшин уже знал, что она читает какой-то стишок, который помогает ей успокоиться.

– Вы разведены официально? – Макар продумывал все возможные мотивы.

– Конечно. Говорю тебе, Максим здесь ни при чем.

Друзья, бывшие подруги, коллеги по работе… В двенадцать ночи Илюшин нехотя ушел от Ксени с полным ощущением, что все это время бродил рядом с разгадкой, но не увидел ее. Он созвонился с Бабкиным, который добросовестно пытался помочь, но оба не придумали ничего нового. Не было никаких серьезных изменений в жизни Ксении Пестовой, она не знакомилась со старушками, собиравшимися завещать ей крупную сумму в обход родных племянников, и потому Бабкину с Илюшиным приходили в голову лишь экзотические версии мотивов преступника, не имевшие под собой ничего, кроме чистой фантазии. Макар лег спать в пять утра, проснулся всего через три часа, позвонил Ксене и с облегчением услышал, что ночь у них прошла спокойно.

Спустившись в столовую и поздоровавшись со всеми членами семьи Шестаковых, Макар опустился в кресло, отпил крепкий кофе, налитый ему Элей, и на секунду прикрыл глаза, отвлекаясь от мыслей о Ксении Ильиничне и человеке, который пытался ее убить. Вокруг него велась на первый взгляд обычная утренняя беседа, но он ощущал, как напряжены трое из пяти человек, сидящих вокруг него.

Эльвира Леоновна смеялась, шутила, но теперь за ее старательным весельем Макар видел растерянность человека, не понимающего, что происходит вокруг него. Голубые глаза со скрытой тревогой перебегали с одного лица на другое, фарфоровая кожа без румянца была бледна, а мелкие морщинки прорезались четче, словно Шестакова, как и Макар, почти не спала этой ночью. Но она все равно оставалась красива – почти безупречной красотой куклы, с которой детям никогда не разрешали играть, и оттого сохранившей в неприкосновенности и длинные блестящие волосы, и ажурное «взрослое» платье, и золотое украшение.

Илюшину вспомнились вязаные куклы Эли, и он пристально посмотрел на девушку, наконец-то присевшую, чтобы позавтракать. Самая некрасивая в этой семье, она была и самой уязвимой, и он подумал о том, каких трудов ей стоило отстоять свое право заниматься тем, чем хотелось, а не претворять в жизнь мечты Элеоноры Леоновны об идеальной дочери. Бесформенная серая рубашка уродовала ее, но движения Эли сегодня были почти грациозны, и Макар вспомнил рассказы об изящной красавице Розе Шестаковой. «Надо же было так ошибиться… С другой стороны, они приложили достаточно усилий к тому, чтобы я пошел по неверному пути».

Леонид с Эдуардом, сидевшие друг напротив друга, этим утром выглядели удивительно похожими: гладко причесанные, хмурые, с неторопливой ленцой в движениях. Опасные. Лариса казалась расслабленной, но в в прозрачных серо-голубых глазах сквозила тревога, когда они останавливались на Макаре. Она ела торопливо и некрасиво, и Эльвира Леоновна даже сделала ей замечание, которое дочь молча проглотила. Волосы она зачесала назад, собрала в гладкий хвост, как и ее брат-близнец, и от этого портившая ее черная родинка под губой еще больше бросалась в глаза.

Эльвира Леоновна рассказывала о том, как мэр Тихогорска десять лет назад решил построить посреди города крепость для привлечения туристов и для этого начал строительство стены из белого кирпича, но спустя всего год стройка встала: мэр сменился, и финансирование затеи прекратили. Разбирать начатую стену никто не стал, поэтому так и остались неподалеку от главной площади города развалины, напоминавшие о грандиозном проекте «Белая Крепость».

Макар вспомнил, что видел с холма руины, когда приезжал в гости к Ксене Пестовой, и даже решил, что в Тихогорске и впрямь когда-то был кремль. «Очередная обманка, как и все вокруг, – усмехнулся он. – Мне удивительно везет на мифы, появляющиеся из ниоткуда». В нем зрело желание уйти из этой комнаты, насквозь пропитанной фальшью, уехать туда, где его ждали и где он чувствовал себя нужным. Но прежде Макар хотел поставить точку в этой некрасивой истории.

– А вы сегодня на редкость молчаливы, – неожиданно бросила Лариса, которую быстрее, чем остальных, вывело из себя нетипичное поведение гостя.

– Может быть, Макар Андреевич плохо себя чувствует, – с преувеличенной заботой, превращавшейся в насмешку, отозвался Леонид.

Эльвира Леоновна укоризненно взглянула на сына.

– Я плохо спал, – сказал Макар и добавил, не давая вставить слова ни Ларисе, ни Леониду: – Мне всю ночь мешали призраки.

В комнате повисла тишина. Илюшин заметил, как Эдуард метнул быстрый взгляд на старшего брата, а Лариса уставилась в тарелку. Эльвира Леоновна, наоборот, воззрилась на Макара со смешанным чувством удивления и возмущения.

– Что вы имеете в виду, Макар Андреевич? – наконец осведомилась она. – Надеюсь, это шутка?

Илюшин отодвинул чашку с недопитым кофе и откинулся на спинку кресла.