Клуб Первых Жен - Голдсмит Оливия - Страница 101

– Правда? – Почему-то Анни полагала, что у мужчин обязательно должны быть любовницы. Мысль о том, что у Мигеля никогда не было любовницы, не успокоила ее. «Я все еще считаю, – с удивлением призналась она себе, – что именно мужчины должны позаботиться об этом». Она вспомнила, как это легко получилось у Аарона в Бостоне. Так легко и так неудачно.

Она шагнула к Мигелю, взяла его теплую руку в свою холодную и мягко подтолкнула к краю постели.

– Ты такая холодная! – воскликнул он.

– Согрей меня, – попросила она.

Он улыбнулся и поднял обе ее руки к своему лицу.

– Это парадиз, – сказал он, целуя ее ухо.

– Анни Парадиз?

– Святой Михаил в парадизе.

– Еще нет, но скоро будет.

Он наклонился и поцеловал ее ладони. Его дыхание было теплым, оно так приятно щекотало ее. Их губы осторожно слились, а затем он нежно опустил ее на кровать.

Бренда лежала на спине на широкой белой кровати, положив руку на живот. Он стал заметно меньше. Она чувствовала бугорки по обе стороны ее округлого животика. Когда она обнаружила первый бугорок, она очень испугалась: в ее семье опухоли означали рак. Но когда она пощупала вокруг и обнаружила еще один, то громко рассмеялась. Несмотря на охвативший ее испуг, она поняла, как смешно не узнать собственную тазобедренную кость.

Она повернула голову и посмотрела на спящую около нее Диану. Бренда улыбнулась. Было приятно смотреть на лицо Дианы, которое во сне становилось совсем детским. Без грима, со спутанными волосами цвета соломы она была похожа на девушку с фермы. Бренде не верилось, что она блестящая женщина, эта смешная смекалистая девушка действительно любила ее, и любила такой, какая она есть.

Бренда могла признаться, что в последнее время она становилась все лучше и лучше. Дело было не только в уменьшении веса. Ей казалось, что впервые в жизни она была уверена в себе и могла объяснить свои чувства, а не только вставлять шпильки в разговоре. Лучше всего было то, что Диана всегда внимательно слушала и, видимо, не считала ее ни сумасшедшей, ни безрассудной.

Она прикрыла плечо Дианы простыней и подоткнула ее. Бренда была счастлива. У нее были деньги, новая работа, хорошие друзья, она вновь обрела уважение к себе, и она была любима. «Как долго может это продлиться?» – подумала она и нахмурилась. Цинизм был присущ той, старой Бренде, сейчас же она считала его признаком отчаяния. Она сказала себе: «Сколько продлится, столько и продлится. У некоторых людей этого вообще никогда не бывает. Я одна из самых удачливых людей.

Ну, ладно. Кто бы еще назвал себя удачливой, проснувшись однажды утром женщиной средних лет, разведенной, толстой лесбиянкой? – спросила себя Бренда. Ну, может быть, уже не совсем толстой, может быть, просто полной. Но все остальное верно. Лесбиянка, гомосексуалистка, «голубая», как там еще. Бренда Кушман – гомосексуалистка». Она повернулась и еще раз посмотрела на Диану. Если любовь к Диане делает ее лесбиянкой, что ж, она гордится этим. Потому что любовь к Диане – это великая вещь.

Тони и Анжеле Диана, видимо, тоже нравилась. Она не знала, догадываются ли они о чем-нибудь, но до сих пор она скрывала от всех все, что касается секса. Надо сказать, она вообще в последнее время виделась с детьми очень редко. Только вчера Тони сам позвонил ей, а Анжела жаловалась, что редко видится с матерью. Бренда рассмеялась над тем, что все повернулось на 180 градусов. Ну, возможно, раньше она и следила за ними как-то чересчур строго.

Сейчас она была очень занята и не могла влиять на их жизнь так сильно, как раньше. Работа в «Парадиз – Лоэст» ей чрезвычайно нравилась, и она чувствовала, что занимается действительно полезным делом. А секс! Даже сейчас, хотя она лежала в темноте, Бренда покраснела. Она никогда раньше не думала, что секс может быть таким гармоничным, таким чувственным и в то же время таким романтичным. Бренда покачала головой. Если она была с отклонениями, если она была гомосексуалисткой, называйте, как хотите, значит, она была такой. Это было в ней с раннего детства. Вот такой она была и больше не собиралась отказываться от самой себя. Она молилась только об одном – чтобы Диана продолжала любить ее. Потому что любовь, как бы она ни возникала, всегда была чудом.

Джил вытянулся в широком удобном кресле салона первого класса. Как всегда, он купил два билета, с тем чтобы никого не было рядом и никто его не беспокоил во время восемнадцатичасового перелета от Токио до аэропорта Кеннеди. В наше время даже в салоне первого класса вы могли наткнуться на какого-нибудь идиота. Но самое главное, благодаря этой предосторожности никто не узнает, как он ужасно боится летать. Даже Кингстон. Особенно Кингстон, который может разболтать об этом в конторе.

Стюардесса предложила ему одеяло. Эти восточные женщины очаровательны, они просто созданы для того, чтобы прислуживать. Джил взял два одеяла, сказав ей, что немного простудился и хочет выспаться. Затем он принял две таблетки секонала и запил их глотком шампанского. Хуже всего он переносил взлеты. Он переживет этот момент и тогда отключится.

Он вспомнил свои встречи за эту последнюю неделю и нахмурился. Поездка, которую предполагалось завершить в шесть дней, заняла более трех недель. Восточные мужчины не были очаровательными ни в малейшей степени. Они напоминали шумных маленьких обезьянок, но ему удалось совладать с ними и преодолеть дьявольские трудности. Вначале, несмотря на огромное вознаграждение, японские банкиры не решались сотрудничать с американцем, готовым забрать один из их банков. Он представил им свои предложения, заключающиеся в том, что он собирался купить «Майбейби», продать несколько филиалов, потом они заберут оттуда все свои вложения, но тем не менее сохранят за собой главное доходное звено. Это был классический пример того, как можно в одно и то же время и съесть пирог, и сохранить его. В конце концов жадность одержала верх, как это часто бывало с их американскими коллегами.

Единственное, что беспокоило его, так это пропажа этой чертовой папки. Мэри клялась, что положила все бумаги в портфель, который он взял с собой, тем не менее некоторые документы отсутствовали. Сам он не мог потерять их, в этом он был уверен. Когда он уходил, у нее были дурные мысли. А если она сердилась, она могла сделать все что угодно, назло.

Он заерзал в кресле. Причиной этому был не только взлет. Возможно, в интимных отношениях эти три недели пойдут им на пользу. Было время простить и забыть. Он сожалел о случившемся. Он решил не повторять те ужасные ошибки, которые у него были с Синтией. Это было бы глупо. Не в его духе было бить женщину. Он повернулся и посмотрел на «дипломат», лежащий рядом. В нем находилось изысканное длинное жемчужное ожерелье в три нитки – рождественский подарок для Мэри в знак примирения. Он сожалел о случившемся и желал утешения в объятиях Мэри. Он любил ее. Этот печальный инцидент, конечно, забудется. Он справился с японцами, он справится и с Мэри, а потом он провернет эту затею с «Майбейби». Кингстон уже запустил это дело, и он твердо решил настоять на своем. И тогда он, без сомнения, будет «царем горы». Никто еще не срывал такого куша. Другие рядом с ним выглядели просто начинающими игроками. Но дело было не только в деньгах. Важен был престиж. Это дело заставит их всех признать его.

А в это время Мэри лежала одна в большой кровати под балдахином в квартире на Пятой авеню. Было около пяти часов утра по нью-йоркскому времени, но Мэри не спала. Около нее на наволочке все еще лежал пакет со льдом, которым она пользовалась, чтобы убрать синяки под глазами. «Только я и мой пакет со льдом», – подумала она мрачно. Потребовалось около двух недель, чтобы спала опухоль, но до сих пор она все еще продолжала лечение. Какое унижение показываться в таком виде на работе, идти на собрание благотворительного комитета, сидеть с Гуниллой Голдберг и Бетти Блужи с отекшим глазом! Вначале синяк был ярко-лилового цвета, потом зеленого; когда прошло больше недели, он стал отвратительно желтого цвета. Даже сейчас, лежа одна в постели, она испытывала горькое чувство стыда, вспомнив, как все смотрят на нее, а затем быстро отводят глаза.