Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Хапуга Мартин - Голдинг Уильям - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Он оторвал рот от трубки:

— Помогите! Помогите!

Воздух тут же хлынул из трубки, пришлось помучиться, прежде чем удалось перекрыть ему путь наружу, завинтив пробку. Он перестал кричать и напряг зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то во тьме, но она лежала прямо на глазных яблоках. Он провел рукой перед глазами, но ничего не увидел. И тотчас к ужасу перед возможностью утонуть и погибнуть от одиночества добавился страх перед слепотой. Он забарахтался, забуксовал в воде.

— Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите! Есть кто живой?

Какое-то время он лежал весь дрожа, прислушиваясь, но единственным звуком было шипение и шлепки обдававшей его воды. Голова упала на грудь.

Он слизнул с губ соленую воду.

— Шевелись! Шевелись!

И начал тихонько перебирать ногами в воде. Рот что-то бормотал.

— Зачем я скинул сапоги? Ничуть не легче.

Голова снова дернулась вниз.

— Холодно. Только бы не переохладиться. Зря я скинул сапоги, надевал бы, снимал, опять надевал…

Внезапно он представил себе, как сапоги устремляются сквозь толщу воды ко дну, до которого все еще, пожалуй, около мили. От этой мысли вся необъятная пучина, казалось, сдавила тело, а сам он погрузился на колоссальную глубину. Зубы со стуком сомкнулись, лицо свело судорогой. Он выгнулся в воде, подтягивая ноги из глубины хлюпающей, вязкой массы.

— Помогите! Помогите!..

Он принялся молотить руками, с усилием разворачивая тело.

Двигаясь, он вглядывался в темноту, но ничто не могло подсказать, сумеет ли он развернуться. Со всех сторон его окружала сплошная, однородная тьма. Ни обломков, ни погружающегося корпуса корабля, ни борющихся за жизнь людей, уцелевших после кораблекрушения. Один. Кругом только тьма, почти вплотную подступившая к глазным яблокам. Да еще катящиеся валы.

Он стал звать остальных, хоть кого-нибудь.

— Нат! Натаниель! Ради Бога! Натаниель! Помоги!

Голос замер, с лица сошла гримаса. Он безвольно висел внутри спасательного пояса, позволяя волнам делать что им заблагорассудится. Опять застучали зубы, время от времени дрожь распространялась, охватывая все тело. Ноги внизу не столько окоченели, сколько были сжаты, беспощадно сдавлены морем, реагируя не на холод, а на тяжесть, грозившую раздробить их, разорвать. Он искал и не мог найти такое положение для рук, которое уняло бы боль. Заболел затылок — не постепенно, а внезапно и резко, так что стало невозможно приподнять подбородок от груди. От этого лицо погрузилось в море, и он, давясь, с каким-то всхрапом втянул ноздрями воду. Сплюнув, он некоторое время терпел, потом протиснул руки между спасательным поясом и подбородком. Стало легче, но ненадолго. Одна-две волны — и боль возобновилась. Он опустил руки, лицо погрузилось в воду. Превозмогая боль, он запрокинул голову, так что глаза, открой он их, глядели бы в небо. Давление на ноги стало терпимым. Их плоть как бы уже не существовала, а превратилась в какую-то другую субстанцию, застывшую и не причиняющую мучений. Та часть тела, до которой море еще не добралось и не сумело полностью подчинить, то и дело содрогалась от дрожи. Вечность, неотделимая от боли, была тут, рядом, — познаваемая, ощущаемая. Гримаса срослась с лицом. Он думал. Мысли давались с трудом — бессвязные, но значительные.

Скоро рассвет.

Надо двигаться с места на место.

Видно только на взмах руки.

Скоро рассвет.

Я увижу обломки.

Я не умру.

Я не могу умереть.

Только не я…

Я бесценен.

И, охваченный внезапно нахлынувшим чувством, не имеющим ничего общего с прикосновением моря, он стряхнул с себя оцепенение. Из глаз быстро вытекала соленая вода. Всхлипнув, он поперхнулся.

— Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите!

Тело приподнялось и мягко опустилось.

Был бы я внизу, мог бы даже добраться до шлюпки. Или плота. Надо же так. Угораздило стоять именно эту треклятую вахту. Вот и снесло с треклятого мостика. Верно, эсминец как раз делал правый поворот — если рулевой вовремя услышал команду, — и в этот момент затонул или перевернулся. Они, наверно, где-то здесь, в темноте. Барахтаются недалеко от места погружения, подбадривают друг друга. Держатся вместе, головы торчат из воды, кругом мазут, обломки. Рассветет, и я их найду. Господи, непременно найду. А то их подберут, а я так и останусь болтаться здесь, как подвесная койка. Господи!

— Помогите! Натаниель! Помогите!..

Нет, я правильно отдал команду, правильно. Секунд на десять раньше, и уже ходил бы в героях. Эй, ради Бога, право на борт!

Должно быть, врезало прямо под мостиком. Нет, я отдал правильную команду. И вот снесло к чертям собачьим.

Гримаса затвердела, управляя одеревеневшим лицом, пока верхняя губа не приподнялась, обнажив стучащие зубы. От гнева кровь немного разогрелась и прилила к щекам, добралась До опущенных век. Глаза открылись.

Он лихорадочно задвигался, поднимая брызги и глядя вверх. В беспроглядной тьме что-то изменилось. Нет, не в глазу, а снаружи — появились какие-то пятна и кляксы. Минуту-другую, пока он не вспомнил, как пользоваться зрением, они наваливались прямо на глазные яблоки, как прежде подступала тьма. Он сосредоточил внимание на глазах и словно изнутри собственной головы, сквозь своды черепа, разглядывал неясные очертания, возникшие из мутного света и тумана. Сколько он ни моргал и ни скашивал взгляд, эти расплывчатые формы маячили снаружи. Наклонив голову вперед, он увидел нечеткое — слабее, чем послесвечение на экране, — меняющееся очертание зубчатой волны, на которой приподнималось его тело. На мгновение он уловил уплывающую линию на фоне неба и тут же заскользил вверх, едва различая гребень следующей накатывающей волны. Задвигался изо всех сил, пытаясь плыть. Руки тусклыми пятнами светились в воде, ноги благодаря движению перестали ощущать непомерную тяжесть. В голове продолжали проноситься отрывочные мысли.

Мы шли на северо-восток. Я отдал команду. Если рулевой начал поворот, эсминец, скорее всего, переместился к востоку. Ветер дул западный. Значит, в той стороне, куда катятся волны, восток.

Он яростно задвигался, задышал. Поплыл каким-то неуклюжим брассом, болтаясь в надутом поясе. Остановившись, полежал, качаясь на волнах. Стиснул зубы, вынул затычку из трубки, выпуская воздух до тех пор, пока не погрузился глубже, и снова поплыл. Было трудно дышать. Мучительно и пристально он вглядывался из-под сводов черепа в гребень каждой следующей убегавшей волны. Движение ног замедлилось и прекратилось; руки повисли. Сознание внутри темного черепа совершало плавательные движения еще долго после того, как тело неподвижно легло на воду.

Краски на небе сгустились. Колеблющиеся тени сменяли друг друга. Мгла рассеивалась, стала серой. Поверхность моря непосредственно перед ним покрывали четко различимые бугры. Сознание совершало плавательные движения.

Картинки нарушили ритм, пытаясь встать между ним и неотступной необходимостью плыть на восток. Вернулась стеклянная банка, но теперь она уже мало что значила. Возник какой-то человек, короткий разговор, крышка стола, настолько гладкая, что в ней отражались обнажившиеся в улыбке зубы. Еще появилось несколько больших масок, подвешенных для просушки. Улыбающийся рот, отраженный в полированной глади стола, тихо произнес:

— Как ты думаешь, какая из них подойдет Кристоферу?

Возникла верхушка нактоуза с едва заметной подсветкой компаса, послышались слова команды, повиснув в освещенном пространстве между небом и землей:

— Право на борт! Право на борт!

Глотка наполнилась водой, и, издав какой-то звук, то ли храп, то ли хрип, он провалился в беспамятство. Занимался рассвет, неумолимо окрашивая все серо-зеленым. Волны стали близкими и огромными. Они дымились. Очутившись на гребне широкой, вздымающейся волны, он мог видеть, как следом накатывают еще две, а за ними только смутные очертания круга — не то туман, не то мелкие брызги дождя. Он вглядывался в этот круг, поворачиваясь в разные стороны, определяя направление по движению воды, пока не обследовал его полностью. Тлеющее в животе пламя, которое он поддерживал, чтобы уцелеть, накрыло потоком. И оно захлебнулось — беззащитное, зажатое между одеждой и мокрым телом.