Механизм пространства - Валентинов Андрей - Страница 4

Руины, густо оплетенные плющом и диким виноградом, предстали в солнечном свете скорее символом торжества жизни над мертвым камнем, нежели напоминанием о бренности бытия. Торвен с любопытством рассматривал монастырь.

– Сюда бы гере Андерсена, – пробормотал он, морща лоб. – Ханс обожает древность. Глядишь, сочинил бы какую-нибудь «Лесную обитель», на манер братьев Гримм. Доблестному трубочисту является призрак монашки-грешницы…

– Андерсен? – Огюст вспомнил разговор с Дюма. – Его случайно не Жаном-Кристианом зовут, вашего Андерсена?

– Хансом Христианом. Вы знакомы?

– О нем в частной беседе упоминал один литератор. Я говорю о Дюма.

– Как тесен мир! Вчера я получил от Ханса письмо. Он сообщает, что господин Дюма дал согласие на переработку пьесы «Нельская башня». Осенью намечена премьера в Копенгагенском драматическом театре.

– Весь мир – театр, – Шевалье огляделся. Ветер утих, лес замер в ожидании. – Вы уверены, что мсье Эрстед появится?

– Абсолютно. Полковник – человек пунктуальный, – Торвен извлек из кармашка позолоченный «Breguet», щелкнул крышкой. – Мы прибыли раньше. До назначенного срока – еще четверть часа. Подождем.

– Ваше ожидание закончилось, граждане заговорщики.

Из-за кустов жасмина, разросшихся в проломе стены, объявились люди. Сперва Шевалье решил, что засада – дело рук Торвена, и был готов с ножом кинуться на своего спутника. Но миг спустя он узнал вожака – и проклял собственную беззаботность.

Пеше д'Эрбенвиль сильно изменился, и не только внешне. На лбу багровел уродливый шрам – памятка о злополучной дуэли; щеки покрывала недельной давности щетина. Рукава мятой, несвежей рубашки были закатаны по локоть, о фраке и речи не шло. В правой руке бретер держал обнаженную саблю.

У пояса болталась вторая – в ножнах.

Сейчас д'Эрбенвиль походил на разбойника с большой дороги или санкюлота времен взятия Бастилии. От лощеного кавалера, сердцееда и завсегдатая светских приемов не осталось и следа. Глаза горели лихорадочным огнем, язык поминутно облизывал сухие, растрескавшиеся губы. Дышал он тяжело, с присвистом, будто не ждал в тени жасмина, а всю дорогу бежал, преследуя добычу. Пахло от него, как от дикого зверя.

Позади бретера топтались двое громил – точь-в-точь горгульи с карниза Нотр-Дам.

– Что вам угодно, господа?

От ледяной вежливости в вопросе Торвена замерзло бы и море. Опершись на трость, свободной рукой датчанин как бы невзначай расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Чтобы добраться до пистолетов, прикинул Шевалье, ему потребуется расстегнуть еще две-три.

– Нам угодно, – в хриплом, больном голосе д'Эрбенвиля звучало торжество, – задержать иностранного шпиона, вступившего в сговор с государственным преступником.

– Где вы здесь видите шпионов и преступников?

Пальцы датчанина взялись за следующую пуговицу. Та оказалась упрямой, не желая протискиваться в петлю.

– Да вот же, передо мной, мсье Торвен! Или вы надеялись, что ваш интерес к трудам Николя Карно останется незамеченным? Собрались похитить секреты военного министерства Франции? Не выйдет! Полиция не дремлет!

– Оставьте пафос, сударь. Мы не в театре. И вы, судя по внешнему виду, не Мадемуазель Жорж, – на лице Торвена не дрогнул ни один мускул. – Скажу честно, на полицейских вы тоже не слишком похожи. Соблаговолите предъявить документы, подтверждающие ваши полномочия. Иначе я буду вынужден считать вас шайкой банальных грабителей.

Пуговица по-прежнему не поддавалась.

«Надо тянуть время, – решил Огюст. – Пусть он доберется до пистолетов. Отставной лейтенант должен метко стрелять. А там – как повезет…»

– Мсье Торвен, позвольте отрекомендовать: этого негодяя зовут Пеше д'Эрбенвиль. В прошлом месяце я дрался с ним на дуэли. Видите шрам? – моя отметина. Похоже, он решил со мной поквитаться. Все остальное – пустые разговоры.

– Я так и полагал, что он – не полицейский.

– Он работал на полицию. Доносчик, наушник, провокатор. Но это, к счастью, в прошлом. Кому нужен рассекреченный агент? Какая с него польза? Верно я говорю, Пеше?

Огюст демонстративно сунул руку за пояс, нащупывая наваху. Смотри на меня, мерзавец! На меня! Вот так… Действуйте, мсье Торвен! – вам жарко, вы вспотели, вам необходимо расстегнуть сюртук…

Д'Эрбенвиль со злобой ухмыльнулся.

– Бывших агентов нет, Шевалье! Тебе следовало бы это знать! Живой шпион и мертвец-баррикадник – славный подарок для префекта Жиске, не правда ли? Ты сломал мою жизнь. Из-за тебя меня не желают видеть в свете. Префект намекает, что мне лучше вовсе уехать из Парижа… Но это легко исправить, мой дружок! Заговор разоблачен, преступник, оказавший сопротивление, убит при аресте, а шпион доставлен в участок! Этого с лихвой хватит, чтобы вернуть расположение префектуры…

Торвен справился со второй пуговицей и взялся за третью.

– Убьешь безоружного? Нож против сабель? А что скажет префект? Трое агентов без кровопролития не смогли арестовать двух мирных господ, прогуливавшихся в лесу? Думаешь, тебе поверят? Каторгу за убийство еще никто не отменял!

– Поверят, не сомневайся! У тебя было оружие, – д'Эрбенвиль хлопнул ладонью по сабле в ножнах. – И сопротивлялся ты, как черт. Жак и Люсьен подтвердят.

– Под присягой?

– Да хоть на исповеди!

Громилы за его спиной дружно кивнули.

«А рожи-то знакомые! – мысленно охнул Шевалье. – Один, помнится, ошивался вокруг „Крита“. Я еще решил: хочет наняться в вышибалы…» Громила и позже попадался Огюсту на глаза: у дома, возле гостиницы, куда молодой человек наведывался, спрашивая Торвена… Выследили, ублюдки! Получается, он и датчанина подвел, что называется, под монастырь. Уверил себя, что баррикада Сен-Дени забыта, утратил бдительность…

Мальчишка!

Теперь ясно, как Пеше узнал о сегодняшней встрече. Кивок на полицию плюс горсточка франков легко развязывают язык консьержке. Да и портье «Звезды» делается на удивление словоохотлив. Мсье Торвен, господа, просил разбудить пораньше, собрался куда-то ни свет ни заря…

– Предлагаешь повторить нашу дуэль? На твоих условиях?

– Дуэль? – д'Эрбенвиль с издевкой хохотнул. – Забудь, гаденыш! Я просто заколю тебя, как мясник – свинью. Обожду, пока ты издохнешь, а потом вложу в твою руку саблю.

Кровь бросилась в лицо Шевалье.

– Мразь! Жаль, что я не перерезал тебе глотку там, у пруда! Когда мясником был я, а ты визжал, как хряк под ножом!..

Торбен Йене Торвен справился с третьей пуговицей. Его ладонь скользнула под сюртук. Отвлекая противника на себя, Огюст рванул из-за пояса наваху. Он даже успел раскрыть ее, заставив громил вздрогнуть от скрежета. А больше не успел ничего. Будь д'Эрбенвиль не банальным подлецом, а дьяволом из глубин ада, или маньяком, рехнувшимся на почве мести, – саблей он в любом случае владел превосходно.

И знал, что делать в первую очередь.

Оставив наваху без внимания, бретер шагнул к датчанину. Клинок лихо свистнул, огнем полыхнув на солнце – и наискось перерубил трость, на которую Торвен опирался всем весом. Хромой «шпион» не удержался на ногах. Он упал на колено, затем – на бок, неловко подвернув руку; телом придавил бесполезные теперь пистолеты и застонал.

– Этого – живым! – приказал д'Эрбенвиль.

И обернулся к Шевалье – сабля опущена к земле, горло открыто.

3. Allegretto

Кто спешит на небеса?

Медленно, как во сне, Огюст прыгнул вперед.

Наваха, томясь от жажды, начала скольжение по убийственной кривой. Но дотянуться, достать, завершить удар не удалось. Боль – дикая, знакомая по видениям – взорвала живот. Казалось, там лопались, одно за другим, гадючьи яйца, и кишки-змееныши выбирались наружу, спеша уползти в кусты.

Жутковатая ухмылка д'Эрбенвиля превратилась в волчий оскал. Медленно, наслаждаясь страданиями жертвы, бретер провернул клинок в ране. Подчиняясь вращению оружия, крутнулся мир, стремительно выцветая. Вонь пруда, покрытого ряской, пробкой забила ноздри. Огюст падал – лист, сорвавшийся с ветки исполинского дуба – и все никак не мог упасть.