Свидание с морем - Кирносов Алексей Алексеевич - Страница 17

— Поди-ка сюда, Судаков, — позвала начальница. — Садись здесь, справа. Подожди, сейчас они кончат, тогда я тебя отругаю...

— За что?

— Помолчи...

И стали оба смотреть.

Смотрели, пока Валентина Алексеевна не сказала:

— Стоп! Теперь верно. Сделаем паузу, отдохнём в тени. Она подошла с Ларисой к лавочке, где сидели Игорь с Мариной Алексеевной.

— Опять попался? — спросила весёлая балетмейстерша.

— Попался, — подтвердил Игорь. — Только не знаю за что.

— У нас без ничего не попадаются. Попался — значит, виноват.

«Хорошо бы, меня сейчас за что-нибудь наказали», — подумал он.

И тут Марина Алексеевна стала его ругать:

— Такой видный парень, такие прекрасные названия написал на водных велосипедах, а что себе позволяет! Просто слов нет. Разум отказывается понимать такое поведение нормального советского мальчика.

Игорь смотрел, как Лариса растирает себе ступню. Иногда она искоса взглядывала на него и один раз показала кончик языка. После этого Игорь понял, что ведёт себя в самом деле неприлично, и отвёл глаза от Ларисы.

— Интересно: что он себе позволяет? — спросила Валентина Алексеевна.

— Ты только подумай: весь лагерь на стадионе, смотрит футбольный матч, а этот эгоист, бродяга и одиночка опять куда-то бежит! Куда ты бежишь, объясни нам.

— Я не куда-то бегу, — сказал Игорь, почувствовав себя правым и поэтому обидевшись. — Я тороплюсь на занятие в кружок «Природа и фантазия».

— Ну, это ты сочиняешь! — удивилась Валентина Алексеевна.

Игорь даже не успел возмутиться.

— Не обижай парня. Он всегда правду говорит... Давно не заглядывала я к нашему Ивану Ивановичу. Может, навестим хорошего человека, пока у вас антракт? Кстати, и воды попьём, в горле пересохло, — сказала начальница.

— Хорошая мысль, — согласилась балетмейстерша. — Посмотрим, что там новенького появилось на полках,

Марина Алексеевна возразила:

— Заглянуть бы, что у него в шкафу появилось новенького, то, что он сам делает по вечерам! Только в шкаф он не даёт заглядывать... Ну, идём.

В мастерской было необычно пусто. Вика и ещё две тихие девочки работали во дворике. Мальчишек никого не было.

Поздоровавшись, Марина Алексеевна посмотрела на стенку и ахнула:

— Какой олень! Какая прелесть! Какие рога, батюшки, да у настоящих оленей таких красивых не бывает!.. В кабинет. Немедленно в кабинет, повесим на самое видное место.

В дверном проёме появилась Вика, и её лицо выражало тихий ужас, который вот-вот превратится в громкое рыдание.

Иван Иванович незаметно для других подмигнул Вике, улыбнулся и покачал головой:

— После выставки, почтенная Марина Алексеевна. Начальница угасла, поджала нижнюю губу.

— Ладно, после так после... А это что? Русалочка! С дельфином!.. — Снова вспыхнула начальница. — Ой, какая прелесть! Ой, как здорово! Какой поворот, какая полировка! Сами делали, Ваня?

— Коллективно.

— Знаем мы это «коллективно», — засмеялась Валентина Алексеевна. — Пионеры обдирают кору, а Иван Иванович вырезает.

— Это неверно, коллега, — сурово сказал Иван Иванович, и Валентина Алексеевна перестала смеяться.

— Эту русалочку... тоже после выставки? — с неподобающей начальству робостью, вздрагивающим голосом спросила Марина Алексеевна.

Иван Иванович посмотрел в умоляющие глаза начальницы лагеря и ответил:

— Я подумаю.

— Ох, впечатляешь ты, Иван, своим творчеством, — тряхнула головой Марина Алексеевна. — Можно водички попить?

Иван Иванович не предложил Марине Алексеевне попить из ведра, откуда все пионеры пили общей эмалированной кружкой. Он достал из тумбочки стаканы.

— Пожалуйста.

Все попили, только Игорь постеснялся.

— А это что?! — Марина Алексеевна заметила на полке витой полированный канделябр. Он был сделан так, будто две змеи, стоя на хвостах, переплелись друг с другом, держа во ртах свечки. — Тоже пионеры делали?

— Да. Вещь имеет автора, разговор о ней неуместен.

— Да, Иван Иванович, просто удивительно. Удивительно, как талантливый человек может поставить дело. Я, конечно, очень люблю необычайные вещи, какие-нибудь неповторимые реликвии, но больше всего я люблю необычайных, неповторимых людей. Ванюша, я в вас постепенно влюбляюсь.

Иван Иванович поклонился:

— Храните это чувство, Марина Алексеевна. Не давайте ему угаснуть в потоке повседневной суеты и мелких административно-хозяйственных забот.

— Иронизируешь? — нахмурилась начальница. — Я могу и обидеться... Эх, никто меня по-настоящему не может понять. Но всё равно я в тебя влюблена, Иван. Слушай, почему ты лично мне ничего не подаришь? Всем даришь, даже физруку подарил. А мне ничего. Почему так?

— Делать подарки начальству — это дурной тон. Такой подарок трудно отличить от взятки.

— А ты всё-таки подари, — сказала Марина Алексеевна. — Мы с тобой отличим, что есть что, а остальные пусть думают в меру своей испорченности. Ты не начальнице лагеря подари, а Марине Шабуниной. Только что-нибудь красивое подари!.. Не с полки, — добавила она почти шёпотом.

Иван Иванович засмеялся:

— Если при свидетелях, тогда согласен.

Он приоткрыл дверцу шкафа и вытащил изнутри коричневую доску. Плотно закрыл дверцу. Протянул доску Марине Алексеевне:

— Преподношу Марине Шабуниной добровольно и с искренним уважением.

Марина Алексеевна приняла простую доску, сперва растерялась, но сразу догадалась её перевернуть. И тут все ахнули.

Доска превратилась в старого колдуна, обросшего дикой бородой, с кривым носом и выпученными глазами. Глаза колдуна шевелились, морщины на лбу то расправлялись, то нахмуривались вновь. Губы что-то бормотали. Явно он колдовал.

— Ба-а-тюшки... — Марина Алексеевна всхлипнула и вытерла глаза запястьем свободной руки. — Нет слов... Иван Иванович, какой вы художник!

— Пустячок... — Иван Иванович смутился. — Небрежный плод моих забав в нерабочее время... Я вас попрошу, Марина Алексеевна, повесить эту маску дома. В кабинет её не тащите.

— В кабинет! — сказала начальница. — Только в кабинет! Кто её увидит дома? А здесь все увидят, какой у меня художник работает. У меня же министры бывают, профессора, писатели!

— Я возражаю... — начал Иван Иванович. Присутствовать при спорах взрослых не так уж приятно. Игорь и Лариса вышли во дворик.

— Как здесь интересно! — сказала Лариса, осматривая верстак, пеньки, инструменты и заготовки. — А ты что сделал?

— Пока ничего. Только начал.

— Покажи.

Игорь разыскал свой сучок:

— Видишь, только начал обдирать кору.

— А что это будет? — спросила Лариса.

— Танцовщицу сделаю.

Лариса стала рассматривать сучок.

— Знаешь, — сказала она, — тут почти ничего и делать не надо. Только голову. И немножко спину.

— Ну и немножко руки, немножко ноги, немножко талию, — сказал Игорь. — Всего понемножку. И поставить на что-то, чтобы стояла.

— Ты уже придумал, на что поставишь?

— Ага, — кивнул Игорь. — Отполирую кружочек из сердцевины можжевельника, он получится как каменный, проверчу в серёдке дырочку и поставлю на одну ножку, на клей ПВА.

— Я её уже вижу! Ой, какая будет красивая... Ты её кому-нибудь подаришь?

Игорь поднял глаза и встретился с её глазами. И не смог сказать ничего, кроме того, что думал:

— Тебе.

— Да?.. Чудак ты... Вот и хорошо. Вот и хорошо, вот и хорошо, — стала напевать Лариса. — Будет мне твоя танцовщица вместо грамоты. Утешение.

— Я могу и грамоту тебе подарить, — выпалил Игорь. Девочка нахмурилась:

— Утащишь из кабинета?

— Зачем такое слово — утащишь... Заберу для справедливости.

— Нет, — помотала она головой. — Это всё равно утащишь. Мне тайком ничего не надо. Пусть она сама мне вручит перед строем всей дружины, тогда возьму!

— Ты гордая.

— А ты только что заметил?

— Ага, — признался он. — Я всё смотрел, какая ты красивая, а какая внутри по натуре — не смотрел.