Элрик из Мелнибонэ - Муркок Майкл Джон - Страница 6

– Шпионы?

– Да, мой повелитель. – Лицо стражника было бледным.

Вода стекала с шлема, и его тонкий плащ потемнел от влаги.

Он едва сдерживал своего коня, который рвался вперед, норовя обогнать коня императора и разбрызгивая воду из луж, образовавшихся на разбитой дороге. – Их схватили этим утром в лабиринте. Судя по их клетчатой одежде, это варвары с юга. Их пока не убили, чтобы император сам мог их допросить.

Элрик махнул рукой.

– Тогда веди, капитан. Посмотрим, что за храбрые глупцы, отважившиеся войти в морской лабиринт Мелнибонэ.

Башня Моншанджика была названа по имени колдуна-архитектора, который тысячу лет назад построил морской лабиринт. Этот лабиринт был единственным путем в огромную гавань Имррира, и секреты его тщательно охранялись, потому что он лучше всего защищал город от внезапного нападения. Лабиринт был сложным, и корабли по нему могли проводить только хорошо подготовленные лоцманы. До сооружения лабиринта гавань представляла собой внутреннюю лагуну, заполненную морской водой, которая поступала через систему естественных пещер в нависавшей скале, отделявшей лагуну от океана. В лабиринте было пять различных проходов, и каждый из лоцманов знал только один. В наружной стене скалы имелось пять входов. Перед ними и ждали корабли Молодых королевств, пока к ним на палубу не поднимется лоцман. Тогда ворота одного из входов открывались, всем, кто находился на борту, завязывали глаза и отправляли вниз, за исключением командира гребцов и кормчего. Правда, на них тоже надевали тяжелые стальные шлемы, и они ничего не могли видеть и делать, кроме как подчиняться сложным распоряжениям лоцмана. Если же корабль из Молодых королевств, не сумев выполнить какую-либо из команд, разбивался о скалы, в Мелнибонэ не очень расстраивались – все, кто оставался в живых, становились рабами. Все, кто желал торговать с Грезящим городом, понимали, что рискуют, но каждый месяц к острову прибывалидесяткикораблей, готовыхподвергнуть себя опасностям лабиринта и обменять свои жалкие товары на роскошные изделия Мелнибонэ.

Башня Моншанджика стояла над гаванью и массивной дамбой, доходившей до середины лагуны. Эта башня, окрашенная в цвет морской волны, была довольно приземистой в сравнении с другими башнями Имррира, хотя и оставалась при этом красивым конусным сооружением с широкими окнами, из которых открывался вид на всю гавань. В башне Моншанджика совершались все торговые сделки, а в ее подвальных этажах содержались пленники – нарушители каких-либо из тьмы правил, регулировавших работу гавани. Простившись с Симорил, которая вместе со стражниками направилась во дворец, Элрик въехал в башню через огромную арку в ее основании – врассыпную бросились купцы, которые ждали разрешения начать торговлю; весь нижний этаж был занят матросами, купцами и мелнибонийскими чиновниками, ответственными за торговлю, хотя сами товары выставлялись не здесь. Тысячи Голосов, обсуждавших тысячи всевозможных условий сделок, эхом разносились по помещению, но при появлении Элрика они смолкли. Император со своей стражей величественно проехал через еще одну темную арку в другом конце зала. За аркой начинался пандус, который, извиваясь змеей, уходил вниз, в чрево башни.

Вниз по этому пандусу устремились всадники, минуя рабов, слуг и чиновников, которые поспешно расступались и низко кланялись, узнав императора. Туннель освещали огромные факелы, они чадили, дымили и отбрасывали пляшущие тени на ровные обсидиановые стены. Воздух здесь был прохладный и сырой, потому что вода омывала наружные стены под причалами Имррира. Император ехал все дальше, а пандус уходил все ниже в блестящую породу. Потом им навстречу поднялась волна тепла, и впереди показался мерцающий свет. Вскоре они оказались в камере, наполненной дымом и запахом страха. С низкого потолка свисали цепи, и на восьми из них были подвешены за ноги четыре человека. Одежды были с них сорваны, но их тела были облачены в кровавые покровы: кровь вытекала из небольших ранок, а сами ранки, точные и глубокие, были нанесены художником, который стоял тут же со скальпелем в руке, любуясь своей работой.

Художник был высок и очень худ и в своей белой, покрытой пятнами одежде напоминал скелет. Губы у него были тонкие, глаза – щелочки, пальцы тонкие, волосы тонкие, и скальпель, который он держал в руке, тоже был тонок, почти невидим, кроме тех мгновений, когда на него падал луч света от пламени, вырывающегося из ямы в дальнем углу камеры. Художника звали доктор Остряк, а его искусство было скорее искусством исполнителя, чем творца (хотя он не без некоторой доли убедительности и доказывал обратное): он обладал талантом добывания тайн из тех, кто владел ими. Доктор Остряк был главным дознавателем Мелнибонэ. Он посмотрел лукавым взглядом на вошедшего Элрика, держа скальпель двумя тонкими пальцами правой руки. Доктор Остряк замер в ожидании, почти как танцор, а потом поклонился в пояс.

– Мой добрый император! – Голос у него был тонок. Он исходил из его тонкой глотки, словно рвался наружу, и слышавшие его оставались в недоумении: слышали ли они вообще какие-нибудь слова – так быстро они произносились и исчезали.

– Доктор, это те самые южане, что были схвачены сегодня утром?

– Они самые, мой повелитель. – Еще один лукавый поклон. – К твоему удовольствию.

Элрик холодно оглядел пленников. Он не испытывал к ним сострадания. Они были шпионами, а значит, сами виновны в своем нынешнем положении. Они знали, что с ними случится, если их поймают. Но один из них был мальчишкой, а другая – женщиной, хотя они так корчились в своих цепях, что догадаться об этом сразу было затруднительно. Он почувствовал укол жалости. И тут женщина, выплюнув в него остатки зубов, прошипела:

– Демон!

Элрик отступил назад и сказал:

– Они тебе уже сказали, что делали в нашем лабиринте?

– Они все еще дразнят меня намеками. У них прекрасный драматический дар. Я его вполне оценил. Я бы сказал, что они прибыли сюда, чтобы составить карту лабиринта, которой Потом могли бы воспользоваться нападающие. Детали они пока скрывают. Но такова игра, и мы все знаем, как в нее нужно играть.

– И когда они скажут тебе правду, доктор Остряк?

– Очень скоро, мой господин.

– Хорошо бы знать, следует ли нам ждать нападения. Чем скорее мы узнаем, тем меньше времени потеряем на отражение атаки. Ты согласен, доктор?

– Согласен, повелитель.

– Отлично. – Элрик испытывал раздражение таким поворотом событий – ему испортили удовольствие от прогулки, вынудив сразу же заняться делами.

Доктор Остряк вернулся к своим обязанностям и, протянув свободную руку, умело ухватил гениталии одного из пленников-мужчин. Сверкнул скальпель. Раздался стон. Доктор Остряк бросил что-то в огонь. Элрик сел в приготовленное для него кресло. Ритуалы, сопутствующие сбору информации, вызывали у него скорее скуку, чем отвращение, а сопровождающие их крики, звон цепей, тонкое бормотание доктора Остряка – все это понемногу сводило на нет то хорошее настроение, в котором он пребывал до того, как вошел в камеру. Но таковы были его королевские обязанности – присутствовать при подобных ритуалах и оставаться здесь до тех пор, пока ему не будет предоставлена вся необходимая информация и он не поздравит с этим своего главного дознавателя. После чего император прикажет готовиться к отражению нападения. Но и это еще не все – после этого ему, возможно, всю ночь придется совещаться с полководцами и адмиралами, выслушивать их аргументы, решать, как лучше расположить войска и корабли. С трудом скрывая зевоту, Элрик откинулся к спинке кресла и смотрел, как ловко доктор Остряк орудует пальцами, скальпелем, клещами, щипцами и пинцетами. Скоро он начал размышлять о других делах – о философских вопросах, ответы на которые он до сих пор не смог найти.

Дело было вовсе не в том, что Элрик был лишен жалости, просто он всегда оставался мелнибонийцем. Он с детства привык к подобным зрелищам. Он не мог бы спасти пленников, даже если бы захотел, ведь тем самым он нарушил бы все традиции острова Драконов. Да и лучшего способа для предотвращения возможной угрозы действительно не было. Он научился заглушать в себе чувства, противоречащие его долгу Императора. Если бы был какой-нибудь смысл в освобождении четырех пленников, которые сейчас корчились к удовольствию доктора Остряка, то он бы освободил их – но смысла в этом не было никакого, и четверка удивилась бы, обойдись здесь с ними иначе. Если речь заходила о нравственных решениях, то Элрик в общем и целом руководствовался соображениями практическими. Решения принимались исходя из того, какие действия он может предпринять. В данном случае он не мог предпринять никаких действий. Такой образ действий стал его второй натурой. Желание его состояло не в том, чтобы преобразовать Мелнибонэ, а в том, чтобы преобразовать себя; и не в том, чтобы предпринимать какие-либо действия, а в том, чтобы знать, как наилучшим образом реагировать на действия других. В данной ситуации принять решение было легко. Шпион являлся агрессором. От агрессора защищаются всеми средствами. Доктор Остряк использовал все имеющиеся в его распоряжении средства.