Обманный лес - Голден Кристофер - Страница 11

Даже с текущим уровнем технического развития снять это будет нелегко.

На миг его одолело искушение отказаться. «Обманный лес» был его детищем, и он как мог старался оберечь этот мир и его героев. Большую их часть он впервые придумал, когда был еще в возрасте Натана, и его воображение подарило ему целую параллельную вселенную, которую можно исследовать, нечто, что стоило всей остальной жизни.

Но ему страстно хотелось увидеть, как его герои оживают, ведь буквы на бумаге и мультипликация – это совсем не то. И потом, ему надо думать о Натане не только сейчас, но и вообще. Не говоря уж о том, что половина его работы на сегодняшний день заключалась в том, чтобы стоимость «Обманного леса» как интеллектуальной собственности не уменьшалась и в будущем. Это еще больше подогреет интерес к его книгам.

– Встретимся в аэропорту, – сказал он наконец неохотно, ощущая, как чувство вины клубится вокруг, засасывая его. Более неудачного момента придумать было нельзя, но ему так этого хотелось. И, что более важно, это нужно было сделать – ради будущего.

Это ведь и ради Натана тоже, разве не так?

– Правда? – спросила Франческа, которая явно готовилась к более долгим препирательствам – Отлично! Я отправлю Хорхе письмо по электронной почте, предупрежу, чтобы ждал нас. Я действительно считаю, что это выведет тебя на новый уровень, Томас.

Он выглянул из окна над раковиной, Франческа продолжала говорить. Натан, очевидно, ушел куда-то из песочницы, хотя ему неоднократно повторяли, чтобы он играл там, где отец его видит. В пять лет он неплохо выполнял то, что велено.

Но разум подчас уводит детей в неведомые дали, а ноги, похоже, всегда уносят их следом.

Франческа завела что-то относительно того, что «Обманный лес» плавно превращается из мимолетного модного поветрия в непреходящую классику, но Томас ее уже не слушал. Он подошел к стеклянной раздвижной двери и оглядел двор. Натан как сквозь землю провалился.

Его не было.

– Фрэнки, мне надо идти, – сказал он оцепенело. – Утром увидимся.

– Что? А, конечно. Мне тоже надо идти. Моя сестра устраивает…

Наверное, она продолжала говорить и дальше, но Томас положил трубку переносного телефона и открыл дверь, встревоженный уже не на шутку. Сердце у него бешено частило, колотилось о грудную клетку, и он обнаружил, что ему не хватает воздуха. Это не поддавалось никакой логике. Никаким доводам рассудка.

Никакой страх не сравнится со страхом потерять ребенка. Ничто в целом мире, такой он первобытный и не рассуждающий. «Нельзя понять по-настоящему, что такое любовь, пока сам не влюбишься, – как-то раз сказал он Эмили. – И нельзя понять по-настоящему, что такое страх, пока у тебя нет детей».

Натан может быть где угодно, Томас понимал это. Хотя ему миллион раз говорили, чтобы он не уходил далеко, он мог забрести куда-нибудь. Мысли у ребятишек частенько блуждают, а ноги следуют за ними. Это вполне естественно. Но в крошечном темном закоулке его сознания – закоулке, где уже всколыхнулось чувство вины и страх за Натана, – нарисовалась картина – картина того, как незнакомец хватает Натана и уносит его прочь.

Как Натан выбегает за мячиком на проезжую часть – под колеса мчащегося грузовика.

Это было нелепо, и он отделался от этой картины и не признался бы даже себе самому, что видел ее, но в его сознании промелькнуло видение мертвого Натана.

– Натан! – закричал он, пока еще не поддаваясь панике. Никто не уловил бы ее в его голосе. Разве что тот, кто очень хорошо его знал. Он выскочил на веранду, огляделся по сторонам и одним махом преодолел четыре ступеньки крыльца.

– Натан! – позвал он снова. Наверное, мальчик просто за углом дома, сказал он себе. Ни к чему носиться с вытаращенными глазами и орать, как дурак, на потеху соседям.

– Натан! – крикнул он еще раз, уже почти с отчаянием.

Его нога поехала по траве. Поскользнулась на чем-то. Томас на ходу обтер подошву о траву, решив, что на дворе у него снова побывала какая-нибудь соседская собака. Его взгляд случайно упал на землю, и он увидел, что вступил не в собачью кучку, а в чей-то грязный след. Грязь? Или что-то вроде глины, подумал Томас, принимая во внимание странный цвет и консистенцию этого…

– Натан! – крикнул он опять, на этот раз уже не беспокоясь о том, что выглядит по-дурацки. Грязные следы тянулись от рощицы за домом и исчезали за углом – лишь затем, чтобы вновь появиться и вернуться обратно в рощицу. – О господи, Натан!

Желчь прихлынула к горлу, его чуть не вырвало. Глаза у него щипало, они слезились – ужас и отчаяние пытались вырваться наружу. Томас сдерживал их. Он ведь разумный человек, он не поддастся приступу помешательства только из-за того, что какой-нибудь местный подросток или случайный прохожий сначала потоптался в грязной луже, а потом прошлепал по его лужайке.

Но перед его мысленным взором… эти картины.

Он завернул за угол, одолевая страх, и чуть не упал, когда увидел Натана. Его охватило облегчение, он едва не зарыдал от радости при виде того, как мальчик вытягивает ноги, чтобы точь-в-точь попасть в грязные следы, вымазывая кроссовки странной вязкой глиной. Вид у него был такой, будто он идет по канату.

Затем облегчение уступило место гневу, и Томас сердито устремился вперед.

– Натан! – прикрикнул он, и на этот раз мальчик отреагировал – возможно, на строгие нотки в отцовском голосе. Он обернулся на зов, потерял равновесие и растянулся на траве.

– Да что с тобой такое? – рявкнул Томас. – Ты не слышал, что я тебя зову? Ты что, оглох? Господи, как же ты меня напугал!

Томас пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Этот повышенный голос, этот обвинительный тон обидели Натана. Он почувствовал это по тому, как мальчик сначала заморгал, потом начал крутить головой в поисках, куда бы спрятать глаза. Этого Томас хотел меньше всего. Еще одна рана, еще одно пятно на невинности его сына, которое Томас будет искупать до конца своих дней.

– Я… – Он запнулся и, опустившись на колени, сжал худенькие плечики Натана. – Прости, дружище, но папа же велел тебе не уходить со двора, когда меня нет поблизости. Я тебя звал-звал, а ты не откликался, и я испугался. Я так испугался за тебя.

Натан все еще прятал от него глаза; он всегда терпеть не мог смотреть на родителей, когда те сердились.

– Прости, папа, – сказал он негромко. – Я не нарочно.

– Все хорошо, Натан, – сказал Томас дрожащим от избытка чувств голосом. – Просто я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Пожалуйста, не ходи туда, где мне тебя не видно, ладно?

– Ладно.

Натан кивнул, потом перевернулся на четвереньки, поднялся и снова двинулся по следу.

– Ты видел кого-нибудь там, во дворе? – спросил Томас, снова встревоженный очевидным доказательством вторжения чужака.

– Я не видел его, папа, но он смотрел в окно, – ответил Натан, не оборачиваясь. – Если бы я увидел его, я бы побежал и нашел тебя. Только ты можешь прогнать его.

Томас похолодел, несмотря на солнце на небе. Сколько раз по ночам ему чудился какой-то шум, и он выскакивал из постели, которую делил с Эмили, чтобы обыскать дом. Он постоянно был начеку, оберегая свою семью. Разумеется, в доме никогда никого не оказывалось. Просто звуки дома, какие каждый слышал. Но страх, что что-то случится по-настоящему… эти картины в его голове…

– То есть как это – смотрел в окно? – спросил Томас. – Если ты не видел его, откуда ты знаешь?

Натан рассмеялся смехом маленького мальчика.

– Глупый ты, папа, – сказал он. – В окно вон той комнаты, где телевизор, – добавил он и махнул рукой в ту сторону, куда вели следы.

Томас быстро подошел к окну, перед которым заканчивались грязные следы. На подоконнике было несколько пчел, и это показалось ему странным Они просто кружили, то взлетая, то вновь приземляясь. Странно, что они роились вот так, в одном месте.

На стекле тоже была грязь, там, где незваный гость прижимался липким ртом. Нос Глаза Пчелы, копошащиеся на отпечатке лица, липкие черты, глядящие на Томаса Рэнделла.