Семеро солдатиков - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 7

Машина тронулась.

Только тогда Олежка стянул маску, и в лицо ему ударило солнце, а сердце застучало так радостно, словно он после долгой, опасной дороги наконец вернулся домой.

Он вздохнул полной грудью и крикнул:

— Рамбавия!

— Рамбавия! — отозвался ему сын Грузии. Солдаты стояли рядом, и с них стекала вода. Все смотрели вслед тяжелой машине, которая медленно увозила смертоносную находку.

— Снять водолазное снаряжение! — скомандовал сержант Воскресенье, и, хотя это была обыкновенная команда, голос его звучал радостно.

Потом он положил руку на плечо мальчику и сказал:

— Молодец, Олег! Принял смелое решение. Выполнил свой долг... бомбы не испугался.

И вот уже семеро солдат из инопланетян превратились в обыкновенных военных: надели сапоги с подковками, затянули гимнастерки ремнями, поправили пилотки.

Только Олежке не хватило ни гимнастерки, ни яловых сапог, ни пилотки со звездочкой. И в своей гражданской одежонке рядом с бравыми солдатиками он выглядел как-то сиротливо. А ведь вместе смотрели в лицо опасности, вместе не отступили.

Все солдатики почувствовали эту несправедливость и старались не смотреть Олежке в глаза.

Вдруг молодой, необученный Суббота тихо сказал товарищам:

— Давайте усыновим Олежку до возвращения отца.

И все облегченно вздохнули.

— Я буду стричь'его каждую неделю, — предложил Понедельник.

— У нас своих детей нет — вот будет... — сказал рассудительный Вторник.

— Мы с ним в баню будем ходить, — улыбнулся Среда и потрогал усы. — В парное отделение, с березовым веником.

— Он раньше не знал, что смелый, а теперь знает, — сказал разведчик Четверг. — С таким можно идти в разведку.

— Генацвале! О чем вы говорите! Это прекрасно — иметь такого сына. Рамбавия! — воскликнул сын Грузии Пятница.

Теперь все ждали командирского слова.

— Конечно, Олежка достоин быть сыном полка, — наконец сказал сержант Воскресенье. — Но это должен решать полк, а мы — отделение.

И снова на помощь пришел Суббота.

— Олежка будет сыном отделения, — сказал он. И все как по команде вздохнули глубже и крикнули:

— Ура! Ура! Ура!

И долго пожимали руку сыну отделения.

Олежка покраснел от радости. Глаза его загорелись, как два синих огня. В ту же минуту он почувствовал воротничок гимнастерки, туго облегающий шею, и приятную тяжесть солдатских яловых сапог. И когда поднес руку к голове, коснулся холодной звездочки пилотки.

На груди его висел военный бинокль Зинкиного дедушки.

Олежка почувствовал себя солдатиком и спросил:

— Оружие мне дадут?

— Обязательно! — ответил сержант.

— Автомат? Пистолет? — Маленькому солдату не терпелось выяснить, какое ему полагается оружие. — Ракету?

Сержант покачал головой.

— Мы дадим тебе наше главное оружие. Справедливость.

Справедливость? Может быть, сержант ошибся? Но командиру не положено ошибаться.

— Да, справедливость, — повторил он. — Мы защищаем родную землю, а что может быть справедливее этого? Когда человек делает справедливое дело — он непобедим. Наше главное оружие — справедливость — делает нас непобедимыми. Его мы тебе и вручаем.

И в это время вдали за озером раздался взрыв. Земля вздрогнула. Воздух стал плотным. Край темного облака покраснел, как от ожога. По озеру прошла волна.

— Взорвали нашу бомбу, — сказал сержант.

— Привет от матушки-войны, — попробовал пошутить Среда, но никто не отозвался на его шутку, потому что все испытывали тревогу, словно заглянули в глаза войны.

А когда маленькое войско шло по главной улице Петушков, перед каждым палисадником на скамеечке сидели старые люди. Все мужчины были в военной форме и с орденами и медалями. Среди них были не только рядовые, но и сержанты. И даже один капитан с пустым рукавом, заправленным под ремень. И было непонятно — то ли они только что вернулись с войны, то ли, услышав взрыв, на всякий случай надели старую военную форму.

Когда отделение проходило мимо дома Фомки Горчичникова, Олежка, забыв, что он в строю, крикнул:

— Горчичник!

И у длинного лохматого Фомки лицо вытянулось от удивления.

А сержант Воскресенье остановил отделение и пальцем поманил Фомку. Тот нехотя встал с лавочки и вразвалочку, с опаской направился к солдатам.

— Здравствуй, — начал сержант. — Ты Фома Горчичников?

— Я...

— Послушай, Фома Горчичников, говорят, что ты обижаешь нашего бойца.

— Не обижаю, — заканючил Горчичников.

— И я так думаю, — поддержал его сержант, — не представляю, как это можно обидеть бойца Советской Армии... И самокат ты у него не отнимал?

— Не отнимал, — поспешил ответить Горчичник. — Это он врет... я... я только один разок... отнимал.

— Во-первых, — перебил его сержант, — советские солдаты не врут. А во-вторых, все имущество солдата есть военное имущество. Можно сказать, боевая техника. Верно?

— Верно, — беспрекословно согласился Горчичник.

— А прикасаться к боевой технике может только кто?

— Солдат! — четко отрапортовал Горчичник.

— Ты, оказывается, все понимаешь, — похвалил его сержант. — А раз понимаешь, то и выводы для себя сделаешь правильные.

— Сделаю... правильные... Так точно, товарищ начальник.

— Не начальник, а сержант, — поправил его Олежка.

И сержант укоризненно посмотрел в его сторону, мол, разговорчики в строю.

— Будь здоров, Горчичников! — сказал сержант. — Подрастешь, придешь на службу — встретимся. Ведь ты в десантные войска пойдешь?

— В десантные. Я с крыши, знаете, как прыгаю. И крапивы не боюсь.

— Вот с крыши не надо, — предупредил его сержант, — а то поломаешь ноги и никогда не станешь десантником... А в трудную минуту приходи на помощь нашему бойцу... сыну отделения Олегу Комарову.

— Приду... Комару на помощь, — пробормотал Горчичник.

А сержант уже командовал:

— Отделение! Напра-во!

И невидимый оркестр заиграл походный марш.

Солнце клонилось к земле. На траву легли длинные тени. И только озеро мерцало за деревьями, и вода в нем была желтоватой, как подсолнечное масло.

Когда маленькое войско вернулось домой, сын отделения Олежка сказал сержанту:

— Разрешите отлучиться. Мне надо исполнить долг... до конца.

И мальчик кивнул на старый бинокль.

— Иди, Олежка, — сказал командир. — Разрешаю.

Перед Зинкиным домом Олежка одернул гимнастерку, поправил пилотку, чтобы звездочка была над переносицей, и, как сержант Воскресенье, бархоткой навел глянец на сапогах. И распахнул калитку.

— Разрешите?

Зинка сидела на крыльце и перебирала чернику. Губы у нее были черные, потому что половина ягод попадала ей в рот. Увидев маленького солдата, Зинка встала и от неожиданности раскрыла рот.

— Здравствуйте, — сказал Олежка.

— Здрасте... Проходите, пожалуйста.

Как трудно было представить себе эту застенчивую девочку грозной пантерой, которая еще сегодня утром терзала Олежку.

— Вот бинокль вашего дедушки, — сказал Олежка и протянул подводную находку.

От бинокля пахло тиной. Но Зинка прижала его к груди, словно, побывав на дне озера, бинокль стал ей еще дороже.

— Спасибо, — сказала она и покраснела, — это вы сами... нырнули за ним?

— Не нырнул, а был в подводной разведке... вместе со всем отделением.

— Страшно? — поинтересовалась Зинка.

— Опасно, — сдержанно ответил мальчик. — И трудно было обнаружить... предмет. — Вместо «найти» от сказал по-военному «обнаружить». — Обстановка была сложной... Понимаете?

Зинка ничего не понимала, но кивала головой. Она все время поправляла платье и впервые в жизни стеснялась своего маленького соседа, который превратился в настоящего солдата. Он говорил, а она смотрела на него с любопытством и восторгом и прижимала к груди бинокль, пахнущий тиной.