Последняя вечеря - Желязны Роджер Джозеф - Страница 3

— Поздравляю. Чек очень скоро придет по почте.

— Где мой шпатель?

— Ну вот еще! Ты ведь не собираешься повторить поступок Дориана Грея.

— Острое. Дайте мне что-то острое!

— Ну зачем же так? Ты создал меня таким, какой я есть. Ты мог бы так же легко использовать этот пигмент и для создания другого портрета. Его, например, или его. Но тебя вдохновлял я. Я! Мы черпали жизненные силы друг у друга, мы черпали их из твоего отчаяния. Разве мы не шедевр?

— Нет! — закричал он, снова закрывая лицо. — Нет!

— Прими эти таблетки и ложись в постель.

— Нет!

— Да.

— Она хотела видеть меня великим. Она старалась приобрести все это для меня. Но она хотела видеть меня великим.

— Конечно. Она любила тебя.

— Я не знал этого. Я убил ее...

— Разве не так поступают все мужчины? Вспомни Уайльда.

— Заткнись! Не смотри на меня!

— Не могу. Я — это ты.

— Я убью тебя.

— Тебе придется трудновато.

— Ты погубил меня!

— Ха! А кто столкнул ее вниз?

— Уходи! Пожалуйста!

— А как же моя выставка?

— Пожалуйста.

— Спокойной ночи, Питер Хелзи.

И я наблюдал за ним — за тенью среди теней. Он не шатался.

Он двигался как робот, как лунатик. Уверенно. Точно. Осмысленно.

Миновало десять часов, и взошло солнце. Теперь я скоро услышу их шаги в холле. Именитые, великие мира сего: Беренсоны, Дювены... Они задержатся за дверью. Осторожно постучат. И через какое-то время попробуют войти.

Они уже идут.

Они будут созерцать эти глаза — сухие глаза, окна души, погрязшей в грехе...

Они задержались за дверью.

Они увидят линии вины, стыда, ужаса и раскаяния — сходящиеся у этих властно притягивающих глаз...

Стук в дверь.

Но они обращены к свету, эти глаза, — они не дрогнут. Они будут смотреть прямо, не мигая!

Дверная ручка осторожно поворачивается.

— Входите, господа, входите! Великое искусство ожидает вас! Смотрите на корчащуюся душу — на нимб, выкованный из пунктов страхового договора, из гордости — смотрите на преданного предателя! Входите! Смотрите на мой шедевр, господа, — вон он висит на стене.

И наши зубы, навсегда замерзшие в полуоскале.