Тайна Запада: Атлантида - Европа - Мережковский Дмитрий Сергеевич - Страница 4

Может быть, и гибель Европы не будет концом человечества, но, с гибелью европейской, христианской всемирности, «мерзость запустения станет на месте святом», а это уже знамение Конца.

Человек знает, что умрет, потому что другие люди умирают; так второе человечество знает или могло бы знать, что умрет, потому что умерло — первое.

Мы не то что не верим в Конец, но нам с ним нечего делать: смерть человечества, так же как человека, для нас только бессмысленный случай. Не зная, когда кончится мир, мы решаем: «никогда», и живем в «благой бесконечности». Это предсказано тоже, как знамение Конца: «Явятся в последние дни наглые ругатели, говорящие: где обетование пришествия Его? ибо с тех пор как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же» (II Пет. 3, 4).

Каждый человек, умирая, видит конец мира. Но разные бывают концы: можно умереть, чтобы воскреснуть, и околеть, как собака. Эсхатология — «запах смертный, на смерть», для одних, «запах живительный, на жизнь», для других (II Кор. 2, 16). Если мы еще не сделали между ними выбора, то, может быть, скоро сделаем.

«Люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную… Тогда восклонитесь и подымите головы ваши, потому что приблизилось избавление ваше» (Лук. 25, 28). Нет, мы голов не подымем. «Вы знаете с точностью, что день Господен придет, как вор ночью» (I Фесс. 5, 2). Нет, не знаем, так же, как не знали дня своего пассажиры Титаника, пока не столкнулись с плавучею льдиной.

Атлантический кабель и радио не повторят ли когда-нибудь древневавилонскую клинопись:

«Было и будет!» — вопиют волны Атлантики, но мы не слышим.

«Если не покаетесь, все так же погибнете». Не поздно ли каяться? Может быть, и не поздно: стоит только повернуть руль Титаника на одну линию, чтобы пройти мимо льдины. Но кто повернет? Люди власти никогда еще не были так слепы, как сейчас, а зрячие так безвластны, потому что одиноки, рассеяны; каждый сидит в своем углу и дрожит или плачет, как тот вертящийся в белой комнате мальчик: «Тятенька, боюсь!»

Первое, что надо бы сделать, — соединиться всем, кто слышит приближающийся шум потопа, и сказать так, чтобы все услышали: вторая война — конец человечества. Этого, может быть, будет достаточно, чтобы повернуть руль Титаника.

А если нет, и потом все-таки будет, то надо строить Ковчег.

В древневавилонском сказании милосердный бог Эа, предупреждая о потопе Ноя-Атрахазиса в вещем знамении, свистит в щели тростниковой хижины его, как начинающийся ветер потопа:

Ветер потопа свистит во все щели нашей европейской хижины, — будем же строить Ковчег.

«Семя рода человеческого… спасла надежда мира, прибегнув к ковчегу» (Прем. 14, 6). Семя второго человечества спас первый ковчег; второй — спасет семя третьего. Если второе человечество не исполнит своего назначения, так же, как первое, то его исполнит третье: разрушит царство дьявола — войну, созиждет царство Божие — мир.

«Он (Христос) всей твари Первенец. Ибо Им создано все, что на небесах и на земле… И он есть прежде всего» (Кол. I, 15–17). Это значит: был Христос в начале мира, так же как будет в конце. Но мы знаем Его только в середине — в истории; в начале и в конце — в эсхатологии — не знаем.

Об этом-то Христе Неизвестном и сказано: «Находящимся в темнице духам, сошедши, проповедывал» (I Пет. 3, 19–20). — «Нисходил в преисподния места земли, katebê eis ta katôtera merê tês gês» (Ефес. 4, 9). В этих местах погребена была Атлантида — человечество первое, и, может быть, погребено будет второе. К первому Он нисходил, — может быть, низойдет и ко второму.

Страшно думать, о чем никто никогда не думал; страшно видеть, чего никто никогда не видел; страшно быть, где никто никогда не был. Но это нужно, чтобы найти тайну Запада, жемчужину, скрытую в сердце морей.

Путь в Атлантиду — сошествие в ад, за Христом Неизвестным.

Вот почему три книги об одном:

Тайна Трех.

Атлантида-Европа.

Иисус Неизвестный.

ЧАСТЬ I. АТЛАНТИДА

1. МИФ ИЛИ ИСТОРИЯ?

Два сказания о гибели первого человечества дошли до второго: вавилонское, повторенное в книге Бытия, о потопе, и египетское, записанное Платоном, об Атлантиде.

Двадцать пять веков люди ломают голову над загадкой Платона о первом конце мира и, вероятно, будут ломать до конца второго. Что такое Атлантида, миф или история?

«Кто ее создал, тот и разрушил», — смеется Аристотель (Aristot., Fragm., 32. — Strabo, 13, 598). Это значит: Атлантида — миф. Но, если даже так, вспомним, что для самого Платона значит «миф», — может быть, лучшая часть всей его мудрости. Не ближе ли и нам, не роднее ли, потому что бессмертнее, миф Платона, чем вся его диалектика?

Миф — полет, диалектика — лестница; рушится лестница, крылья мифа возносят на высоты нерушимые; дальше всех человеческих глаз, край земли и неба, начало и конец всего — «Атлантиду» — видит орлиное око мифа.

Слушая спор, диалектику, споришь и сам; слушая миф, молчишь и вспоминаешь райские песни Ангела, петые всякой душе до рождения:

Мифы Платона — всем эллинским мифам венец, а жемчужина в венце — «Атлантида».

«Кто ее создал, тот и разрушил», — чтоб это сказать, надо быть таким трансцендентно-лютым врагом Платона, каким был ученик его, Аристотель.

Рафаэль, в ватиканской фреске — «Школа Афинских мудрецов», дал в руки Платона «Тимея» — «Атлантиду», как бы желая тем показать, что здесь его глубочайшая мудрость.

Что такое миф? Небылица, ложь, сказка для взрослых? Нет, одежда мистерии. Голыми ходят у Платона только низшие истины; высшие — облекаются в миф, так чтобы истина сквозила сквозь «басню», как тело — сквозь ткань. Тут парадокс, непонятный всем Аристотелям: в грешное облекается святое, истина — в ложь. Нет ли и за ложью «Атлантиды» истины?

Две музы у Платона: ученица Сократа, с разумными устами спорщица, и ученица Орфея, «с исступленными устами Пифия» (Heraclit, Fragm. 12). Та об Атлантиде молчит, говорит только эта.

Два у Платона Сократа: собственный его, одержимый богом вакхант, — может быть, мифический, и чужой, Ксенофонтовский, Меморабилийный, — вечный вопрошатель, сам не ответчик, «повивальная бабка», сам не рождающий, — двусмысленно-жутко смеющийся Фавн, — может быть, исторический.

Если так, то и здесь, у самых истоков Платоновой мудрости, борется миф-мистерия с историей.