Иисус неизвестный - Мережковский Дмитрий Сергеевич - Страница 75

Царство Божие есть опрокинутый мир, —

скажет рабби Иозий Бен-Леви, иудейский книжник, может быть, один из тех, кто, по слову Господню, «недалек от царства Божия» (Мт. 12, 34), во всяком случае, ближе к нему всех нынешних — бывших христиан.[512] Мир опрокинутый, перевернутый, есть Царство Божие; это и значит: царству человеческому обратно Царство Божие; там все наоборот.

Будут последние первыми, и первые последними. (Мт. 20, 16.) Что высоко у людей, то мерзость пред Богом. (Лк. 16, 15.) Душу свою сберегший потеряет ее, а потерявший… сбережет. (Мт. 10, 39.)

В самом языке Иисуса, сотканном из таких антитез, — кажущихся противоречий, действительных противоположностей, — слышится как бы до-временная, в вечности усвоенная привычка, лад и строй души нечеловеческие, — музыка, доносящаяся в этот мир из того, где все обратно подобно этому, — все наоборот.

Горе богатым — блаженны нищие; горе пресыщенным — блаженны алчущие; горе смеющимся — блаженны плачущие; горе любимым — блаженны ненавидимые: ряд Блаженств — ряд переворотов, полетов вниз головой, радостно-ужасающих. В небе перевернутая, опрокинутая, как предмет отраженный в зеркале вод, всякая тяжесть земная становится легкостью, всякая печаль — блаженством; и наоборот: здешняя легкость становится нездешнею тяжестью, земное блаженство — небесной печалью.

Здесь еще, на земле, восторжествует праведник, а злодей будет наказан. Царство Божие есть просветленный, возвышенный, очищенный Богом, но все еще стоящий, как стоял всегда, неопрокинутый мир: в это верят Псалмы; Иов уже не верит:

Пытке невинных посмеивается (Бог). — В руки нечестивых отдана земля; лица судей земных Бог закрывает. Если не Он, то кто же? (Иов. 9, 23–24).

Видит и слепой — зрячий Эдип, что «лучше всего человеку совсем не родиться, а родившись, умереть поскорей».

Иисус — Иов-Эдип обратный: больше их страдает и лучше их знает «власть тьмы», царящую над миром; но знает и то, чего не знают они: зло для них бесконечно, а Он видит, что «близко, при дверях». Конец (Мк. 13, 29); мир во зле стоит для них, а для Него опрокинут; царства Божия не знают они, а Он знает, как никто никогда не знал, потому что Он сам — Царь. Вот почему те несчастны, а Он блажен.

Сын превращает Отчий закон в свободу.

Слышали вы, что сказано древним? А Я говорю вам (Мт. 5, 21–22.), —

по-арамейски wa-ana amar lekhon, — вот рычаг, которым опрокидывает мир Иисус.[513] Сказано древним в законе, а Он говорит в свободе. Добрых Бог награждает, злых казнит, в законе; а в свободе:

солнцу Своему повелевает Отец ваш небесный всходить над злыми и добрыми, и дождь посылает на праведных и неправедных. (Мт. 5, 45.)

Добрых от злых отделяет закон; свобода соединяет их. Только добрых спасает закон; добрых и злых спасает свобода.

Слуги царевы, посланные звать гостей на брачный пир, —

выйдя на дороги, всех собрали, кого только нашли, и злых, и добрых; и наполнился брачный пир возлежащими.

Царь же, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека в одежде небрачной…

И сказал царь слугам: «…бросьте его во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов».

Ибо много званых, но мало избранных. (Мт. 22, 10–14.)

Кто этот человек в небрачной одежде? Злой? Нет, злые с добрыми здесь неразличимо смешаны. Кажется, «небрачный», значит, не «обратившийся», не «перевернувшийся», не перешедший из этого мира в тот, не «блаженный», не «избранный».

«Выбрал Он себе в Апостолы самых грешных людей, сверх всякой меры греха», — скажет Послание Варнавы, от времен Мужей Апостольских.[514] Судя по тому, что самим Иисусом Иуда назван будет «диаволом» (Ио. 6, 70), а Петр «сатаною» (Мк. 8,33), так оно и есть. «Выбрал Себе в ученики негодяев отъявленных», — скажет Цельз, разумеется, ничего не понимая и злобно преувеличивая, но спросит, кажется, с искренним недоумением: «почему такое предпочтение грешников?».[515] С тем же недоумением могли бы спросить об этом все, от Канта до Сократа, учителя «нравственности».

Мытари и блудницы впереди вас (праведников) идут в царство Божие (Мт. 20, 16), —

скажет Господь. Мытари, telonai, по Талмуду, — «те же разбойники».[516]

И к злодеям причтен (Мк. 15, 28), —

будет Сам Иисус. В сонме блудниц и мытарей, Он — «злодей» среди злодеев, «отверженный» среди отверженных, «проклятый» среди проклятых.

Этот народ — невежда в законе; проклят он (Ио. 7, 49), —

скажут люди закона о всех идущих за Иисусом, «беззаконником». Проклят «темный народ», am haarez, — вот это-то «проклятье» и будет Благословением, Блаженством, по закону «опрокинутого мира» — царства Божия.

Равенство в законе — безличность; личность в свободе — неравенство: будет и этим рычагом опрокинут мир.

Кто имеет, тому дано будет, и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет (Мт. 12, 12), —

вот для меры сил человеческих невыносимая, возмутительная, душу переворачивающая, несправедливость, неравенство, — как бы нарочно в лицо всей человеческой справедливости брошенный вызов.

В этом смысле, не только вся Нагорная проповедь, все учение Христа, но и вся Его жизнь, — не что иное, как опрокинутый закон. Мир будет спасен величайшим из всех злодеяний — Богоубийством Голгофским: Крест — всех опрокинутых законов, перевернутых справедливостей венец.

Сколько бы ни доказывал Кант, что христианство есть «учение нравственное», прежде всего, — с тем же, если не с большим, правом могут доказывать другие, что христианство «безнравственно». Главное во всякой и в собственной Кантовой этике — «категорический императив» долга, а в Нагорной проповеди тот же императив опрокинут. Нет, уж если говорить о нравственности, то все религии, от Моисеева Закона до Ислама, все философии, от Сократовой до Кантовой, подводят более широкое и твердое, потому что более общедоступное, в меру человеческих сил осуществимое, основание под нравственность, нежели христианство, с его нечеловеческой безмерностью, таинственной «превратностью», уходом из трех измерений в четвертое, где «все наоборот». Самое шаткое из всех равновесий, конус, поставленный на острие, — вот что такое христианство. Дорого обошлось оно людям, — не слишком ли дорого? Но, прежде чем это решить, надо бы подумать: можно ли было меньшей ценой спасти погибающий мир?

Детскую игрушку, ваньку-встаньку, напоминает человек, с тою лишь разницей, что у того человечка, игрушечного, свинцовый груз — в ногах, а у настоящего — в голове. Ваньку-встаньку нельзя опрокинуть, все подымается на ноги, а человека нельзя поднять, — все падает, как пал Адам, согрешив. Первородный грех и есть этот, к низу тянущий обратного ваньку-встаньку, свинцовый груз. Падшего в людях Адама поднять не может никакой закон, никакой императив, никакая нравственность. Чтоб это сделать, надо переместить в человеке центр тяжести. Это и делает Нагорная проповедь.

Не собирайте себе сокровищ на земле… но собирайте себе сокровища на небе…

Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. (Мт. 6, 19–21.)

Радуйтесь в тот день и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. (Лк. 6, 22–23.)

Сердце человека — истинное сокровище, — тянущий груз, уже не свинцовый, а золотой, — переместится, и обратный ванька-встанька, падший Адам, встанет на ноги. Если царство Божие есть «опрокинутый мир», то и обратно, мир есть опрокинутое царство Божие. Снова опрокинуть раз уже опрокинутое, перевернуть перевернутое, — это и значит восстановить, выпрямить, поднять падший, оживить мертвый, спасти погибающий мир.