Алмазная колесница. Том 1 - Акунин Борис - Страница 21

С вокзальной площади объект подался в центр и довольно долго крутился по городу. Несколько раз неожиданно останавливал извозчиков, так же внезапно, посреди улицы, отпускал их, но от образцово устроенной слежки не избавился.

В восьмом часу вечера он вошёл в извозчичий трактир близ Калужской площади. Судя по тому, что перед этим битый час прятался в подъезде соседнего дома, здесь у него была назначена встреча, и уж эту-то оказию упустить было никак нельзя.

Едва объект вошёл в трактир (было это в девять минут восьмого), Мыльников свистком подозвал экипировочную карету Летучего отряда, удобнейшее изобретение современного сыска. В карете имелся набор костюмов и маскировочных приспособлений на все случаи жизни.

Инженер и надворный советник переоделись ваньками и, пошатываясь, вошли в трактир.

Окинув взглядом полутёмное помещение, Евстратий Павлович сделал вид, что не может устоять на ногах — повалился на пол. Наклонившемуся Фандорину шепнул:

— С ним Лагин. Кличка Дрозд. Эсэр. Особо опасный. Вот тебе и на…

Главное было установлено, поэтому не стали торчать в трактире и попусту мозолить глаза — дали вытолкать себя на улицу.

Отрядив к чёрному ходу четвёрку агентов, наскоро обсудили тревожное открытие.

— Заграничная агентура сообщает, что полковник Акаси, главный японский резидент, встречается с политическими эмигрантами и закупает большие партии оружия, — шептал Мыльников, нагнувшись с козел казённой пролётки. — Но то далеко, в Парижах да Лондонах, а тут Москва-матушка. Неужто прошляпили? Если тутошним горлопанам да японские винтовки, такое начнётся…

Эраст Петрович слушал, стиснув зубы. Этот демарш, неслыханный в практике европейских войн — спровоцировать в тылу врага революцию, — был во сто крат опасней любых железнодорожных взрывов. Тут под угрозой оказывался не исход кампании, а судьба всего Российского государства. Воины Страны Ямато знают, что такое настоящая война: в ней не бывает недозволенных средств, есть лишь поражение или победа. До чего же японцы изменились за четверть века!

— Азиаты …ые! — матерно выругался Евстратий Павлович, словно подслушав фандоринские раздумья. — Ничего святого! Повоюй-ка с такими!

Но не о том ли самом говорил и Андрей Болконский перед Бородинским сражением, возразил инженер — разумеется, не вслух, Мыльникову, а мысленно, самому себе. Рыцарство и война по правилам — вздор и глупость, утверждал привлекательнейший из героев русской литературы. Пленных убивать, в переговоры не вступать. Никакого великодушничанья. Война — не игрушки.

А все-таки победит тот, кто великодушничает, подумалось вдруг Эрасту Петровичу, но довести эту парадоксальную мысль до конца он не успел — дежуривший у входа агент подал сигнал, и пришлось скорей лезть на козлы.

Приказчик вышел один. Посмотрел на вереницу пролёток (все, как одна, охранного ведомства), но садиться не стал. Отошёл подальше, остановил проезжающего извозчика — разумеется, тоже фальшивого.

Правда, все мыльниковские хитрости оказались напрасны. Каким-то непостижимым способом объект из коляски испарился. Филёр, изображавший извозчика, не заметил, как и когда это произошло: только что был седок, и вдруг исчез — лишь на сиденье, будто в насмешку, остался смятый рублевик.

Это было досадно, но не фатально.

Во-первых, имелся эсэр Лагин по кличке Дрозд, а в его ближнем окружении у охранки был свой человечек. Во-вторых, близ камеры хранения расположилась засада, на которую Эраст Петрович возлагал особую надежду, поскольку дело было устроено без Мыльникова, силами железнодорожной жандармерии.

Приёмщик получил от инженера самый подробный инструктаж: как только появится «приказчик» либо предъявитель известных квитанций, нажать на специально установленную кнопку. В соседней комнате, где дежурит наряд, зажжётся лампочка, начальник немедленно протелефонирует Эрасту Петровичу и, в зависимости от приказа, либо произведёт арест, либо будет вести тайное (через глазок) наблюдение до прибытия филёров в штатском, а уж приёмщик позаботится, чтобы багаж был выдан не слишком быстро.

— Вот он где у нас, макака косоглазая, — резюмировал Мыльников, сжав воздух крепкой пятернёй.

Слог седьмой, в котором выясняется, что не все русские любят Пушкина

За несколько дней перед долгожданным 25 мая в московской жизни Василия Александровича Рыбникова имел место некий эпизод, на фоне последующих событий малозначительный, но не упомянуть о нем вовсе было бы недобросовестно.

Произошло это в тот период, когда беглый штабс-капитан томился бездействием, отчего, как упоминалось выше, даже совершил некоторые не свойственные ему поступки.

В один из праздных моментов он наведался в Адресный стол, расположенный в Гнездниковском переулке, и стал наводить справки относительно одной интересовавшей его персоны.

Покупать двухкопеечный запросный бланк Рыбников и не подумал, а вместо этого, проявив знание психологии, завёл с канцеляристом душевный разговор. Объяснил, что разыскивает старого сослуживца покойного батюшки. Человека этого он давно потерял из виду, отлично понимает всю сложность задачи и готов оплатить многотрудную работу по особенному тарифу.

— Без квитанции? — спросил служитель, чуть приподнявшись над стойкой и удостоверившись, что других посетителей в адресном столе нет.

— Ну разумеется. На что она мне? — Жёлто-коричневые глаза смотрели просительно, пальцы же как бы невзначай покручивали довольно пухлый бумажник. — Только человек этот, скорее всего, ныне проживает не в Москве.

— Это ничего-с. Раз по особенному тарифу, то ничего. Если ваш знакомец ещё состоит на государственной службе, имею списки по всем ведомствам. Если в отставке — тогда, конечно, будет затруднительно…

— Служит, служит! — уверил канцеляриста Рыбников. — И в хорошем чине. Может быть, даже генеральском. С батюшкой-покойником они по дипломатической части состояли, но до того, я слыхал, он числился не то по полицейскому департаменту, не то Жандармскому корпусу. Уж не вернулся ли на прежнюю службу? — И деликатно пристроил на стойку два бумажных рублика.

Забрав деньги, служитель весело сказал:

— Это часто бывает, что из дипломатов переводятся в жандармы, а потом обратно. Такая служба. Как его звать-величать? Какого возраста?

— Эраст Петрович Фан-до-рин. Ему сейчас, должно быть, лет сорок восемь или сорок девять. Имею сведения, что жительствует в Санкт-Петербурге, но это недостоверно.

Адресный кудесник надолго зарылся в пухлые, истрёпанные книги. Время от времени сообщал:

— По министерству иностранных дел такого не числится… По штабу Жандармского корпуса нет… По Губернскому жандармскому нет… По Жандармскому железнодорожному нет… По Министерству внутренних дел… Ферендюкин есть, Федул Харитонович, начальник склада вещественных доказательств Сыскной полиции. Не он?

Рыбников покачал головой.

— Может, в Москве посмотрите? Помнится, господин Фандорин был родом москвич и долго здесь жительствовал.

Сунул ещё рубль, однако чиновник с достоинством покачал головой:

— Справка по городу Москве две копейки. Прямая моя обязанность, не возьму-с. Да и дело минутное. — И в самом деле очень скоро объявил. — Нет такого, не проживает и не служит. Можно, конечно, по прежним годам посмотреть, но это уж в порядке исключения…

— По полтинничку за год, — сказал понятливый посетитель, иметь с таким дело было одно удовольствие.

Тут поиски затянулись. Служитель брал ежегодные справочники том за томом, переместился из двадцатого столетия в девятнадцатое, зарываясь все глубже в толщу минувшего.

Василий Александрович уже смирился с неудачей, когда канцелярист вдруг воскликнул:

— Есть! Вот, в книге за 1891 год! С вас… э-э-э… семь целковых! — И прочёл: «Э. П. Фандорин, стат. сов., чин. ос. поруч. при моск. ген.-губ. Малая Никитская, флиг. дома бар. Эверт-Колокольцева». Ну, если знакомый ваш ещё 14 лет назад на такой должности состоял, теперь уж наверняка должен быть «превосходительством». Странно, что в министерских списках не обнаружился.