Такая как есть (Запах женщины) - Кауи Вера - Страница 45

Только в июне Ева заставила себя отправиться в Женеву. Она послала телеграмму, в которой сообщала о своем приезде, или же – она точно не помнила, – велела дать такую телеграмму. Но, подъехав к вилле, обнаружила ее закрытой, тихой, погруженной в послеобеденную дрему. Жак, открывший ей дверь, увидел разгневанное лицо хозяйки.

– Фу! – воскликнула она, принюхиваясь. – Какой спертый воздух, как в могильном склепе. Откройте немедленно все окна. Побольше свежего воздуха! Почему ничего не готово к моему приезду? Разве вы не знаете о моих распоряжениях? Почему все заперто и завешено?

– Мы не получали никаких указаний, мадам, – растерянно ответил Жак.

– А телеграмма из Парижа?

– Не было никакой телеграммы.

– Ладно, я разберусь, – раздраженно бросила Ева и, отправив Кристофера с няней в детскую, сама устремилась в библиотеку. Она распахнула окна, как всегда отдавая предпочтение естественному освещению, и села за письменный стол. На нем лежала пачка уже никому не нужных писем – большая часть их была прислана давно.

И тут Ева ощутила приступ такой вялости и слабости, что не могла заставить себя встать и пойти принять ароматическую ванную. Воздух был влажным. И хотя Ева уже не носила черных костюмов – сегодня на ней был бледно-лиловый, – все равно ей было в нем жарко и душно.

«Мне не следовало возвращаться сюда, – подумала она. – Слишком многое напоминает о нем… и так пусто сейчас… Ах, Кристофер, как мне не хватает тебя…» – она опустила голову на скрещенные руки и замерла в полузабытьи.

Неожиданный шум заставил ее поднять голову и взглянуть в ту сторону, откуда он донесся. На верхушке стремянки, которой пользовались для того, чтобы дотянуться до самых верхних полок, сидела девочка. У нее было бледное, испуганное лицо. Она сидела, скрючившись так, словно хотела сделаться невидимой. Ее широко раскрытые глаза казались еще больше из-за очков. Какое-то время они смотрели прямо друг на друга. Потом Ева повернулась, подняла трубку внутреннего телефона и расстегнула пуговицу на костюме: – Мисс Паттерсон? Мне бы хотелось увидеться с вами немедленно. В библиотеке. – Она положила трубку и подошла к окну. Сделав глубокий вдох, она почувствовала аромат распустившихся роз, что росли прямо под окнами.

– Вы хотели мне что-то сказать, мадам? – спросила мисс Паттерсон.

– Что здесь делает эта девочка? – ледяным тоном спросила Ева.

Маргарет Паттерсон подняла глаза и увидела Алекс. Она проговорила очень спокойно:

– Спускайся вниз, Алекс.

Девочка быстро спустилась вниз по стремянке, бросилась к тому месту, где стояла мисс Паттерсон, и спряталась за ее спину.

– Извините, мадам, – проговорила мисс Патерсон. – Пока вас здесь не было, Алекс ходила в библиотеку, чтобы выбрать книги для чтения.

– Кто ей позволил?

– Никто, мадам. Так получилось само собой… Она перечитала все книги, которые у нее есть. Она читает очень быстро. А здесь так много всего. Теперь, когда вы вернулись, я прослежу, чтобы такое не повторилось.

Наступило молчание. Гувернантка и девочка ждали.

Маргарет почувствовала, как маленькая ручка судорожно сжимает ее ладонь. Слегка опустив голову вниз, она с улыбкой прошептала:

– Все в порядке.

– Скажите, – проговорила Ева, – этот святой отец все еще возникает?

– Да, мадам. Заходил как раз на прошлой неделе. И за неделю до того.

– Он часто приходит?

– По-разному. Иной раз чуть не каждую неделю, а то его не бывает почти месяц. Мы никогда не знаем, когда он может прийти.

«Проклятый старик, – подумала Ева. – Это означало, что Мэри Брент все еще жива. Почему она не умрет? Ей уже пора. Впрочем, – сообразила Ева, – Мэри Брент едва ли исполнилось семьдесят… И она может протянуть еще довольно долго».

– Очень хорошо, – сказала Ева. – Надеюсь, что я не увижу вас на своей половине дома. Я достаточно ясно выразилась? Для вас отведен целый этаж. Вот пусть он и будет в вашем распоряжении. – Ее глаза пробежали по лицу женщины. На девочку она не смотрела. – Я предоставляю вам полную свободу, мисс Паттерсон. Покупайте все, в чем будете испытывать нужду. Любые книги. Но я не хочу, чтобы трогали эти. Некоторые из них очень ценные.

– Алекс с трепетом относится к книгам, она очень любит читать, – ровным голосом ответила мисс Паттерсон.

– Меня не волнует, как она относится к книгам. Выполняйте мои распоряжения. А теперь уведите ее прочь отсюда.

Маргарет повернулась, сжимая маленькую ручку Алекс, и они вместе вышли, осторожно прикрыв за собой дверь.

Ева повернулась спиной к окну, но никак не могла перевести дыхание. Ее щеки пылали. Выдохнув воздух с таким сдавленным стоном, который походил на крик, она схватила с маленького столика у окна мейсенскую вазу в китайском стиле и изо всей силы швырнула ее в книжную полку. Осколки, упавшие на пол, издали нежный мелодичный звук. Вздохнув с облегчением, Ева закрыла лицо руками.

Месяц спустя она предприняла кругосветное путешествие, в ходе которого собиралась появиться во всех салонах и лабораториях. На это уйдет остаток года. С ней в поездку поехал недавно принятый на работу секретарь – долго они у нее не задерживались, не в силах выдержать ни темпа, ни нагрузок, – и юрист, заменивший Джерри Спирса, который оправлялся после операции на сердце. Она не взяла с собой сына. Душой она хотела, чтобы он был рядом, умом понимала, что для маленького ребенка это будет трудное путешествие. Он остался с бабушкой. Совсем неплохо, если он ощутит себя по-настоящему Бингхэмом. Там он узнает о том, каким был его отец. В гостиной Эдит все стены были увешаны портретами сына. Ева пообещала маленькому Кристоферу, что будет посылать открытки из каждого города и покупать подарки в каждой стране, где она побывает.

После Калифорнии, где она, как лесной пожар, пронеслась по своим салонам в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, оставив сотрудникам указания о необходимых переделках, Ева полетела в Токио, где ее положение еще недостаточно укрепилось. После ее отъезда из Токио этого уже нельзя было сказать. Далее – в Гонконг, где она купила место для строительства новой фабрики.

Из Гонконга ее путь лежал в Сидней, где обгоревшая под жарким солнцем кожа австралийских женщин просто требовала помощи крема «Ренессанс». Крема и ее нового восстанавливающего средства. «Уверяю вас, – говорила Ева проникновенным тоном, глядя на покупательниц своими необыкновенными глазами, – если даже я проживу еще сто лет, то вряд ли в продаже появится такой же замечательный крем, как этот. Попробуйте его, и вы сами увидите. Я верну вам деньги назад, если мои обещания не исполнятся». Успех в Сиднее повторился и в Мельбурне, и в Аделаиде, и в Перте.

Затем наступила очередь Мадрида. Она прилетела в Испанию в субботу. Новый салон предполагалось открыть в понедельник. Управляющий с гордым видом провел ее, указывая на тщательно подобранные цвета занавесок.

– Ужасно! – в заключение сказала Ева. – Ужасно! Надо все сменить – и немедленно!

– Сменить?!

– Стены здесь должны быть другого оттенка. Это южная страна. Жаркая страна. А вы выкрасили стены в пастельные тона. Цвета, уместные в салонах Скандинавии, не подходят для южной страны – у женщин здесь совсем другая кожа. И товары, которые продаются здесь, рассчитаны именно на такого типа женщин. Глупцы! Разве можно было слепо копировать наши салоны в северных странах?! К понедельнику надо перекрасить стены. Маляры могут начинать прямо сейчас.

– Но… мадам. Завтра воскресенье!

– И что с того?

Ее взгляд заставил управляющего проглотить все возражения. Когда на следующее утро прибыли маляры, их встретила Ева. Несмотря на угрюмое настроение, их испанские сердца не могли не затрепетать при виде женщины с таким лицом и такой фигурой. Она почувствовала это и улыбнулась, предвкушая, с какой легкостью ей удастся договориться с ними. К ланчу – превосходному ланчу с чудесным испанским вином – она окончательно очаровала их, описав, как составляет цвета губной помады, и предложила воспользоваться тем же самым рецептом при окраске стен – добавить дюжину желтков, чтобы появилось ощущение залитого солнцем пространства. «Ради вас, сеньора, – пообещали они, – в лепешку разобьемся, а сделаем, как вы хотите». Они работали без отдыха все воскресенье и всю ночь. Утром в понедельник она пришла на открытие салона в валенсийском костюме. И маляры в один голос вскричали: «Вот это женщина! Красавица!» Она заплатила им щедро – пять тысяч песет.