Невский проспект - Вересов Дмитрий - Страница 61

– Отвали, дитя, и не тычь в меня своими пальцами! Бандит нашелся – они у тебя немытые, ты мне конъюнктивит обеспечишь! Никто про твою Айрон Мейден уже сто лет не помнит!

– Как это не помнит?! – всерьез стал спорить он. – Ты мне, меломану со стажем, мозги паришь?! Да я принесу новый альбом – вы же настоящей музыки и не слышали.

– Не надо! – попросила она. – Это же для детишек малолетних.

– Кто бы говорил, твой Эминем вообще для десятилетних пишет!

– Слушайте, давайте забьем на эти домашние посиделки, – завел свою собственную музыку Губкин. – Пойдем в клуб!

Предложение было отвергнуто по причине финансовой несостоятельности большинства присутствующих.

– Да, денег нет! – Губкин цитировал Остапа Бендера. – Нет этих маленьких бумажек, кои я так люблю! А может, мадам Ратнер нас спонсирует?

– Я тебе что – миллионерша?! – возмутилась Саша. – Я понимаю, тебе очень хочется посмотреть стриптиз!

– Нет там никакого стриптиза! – запротестовал он.

– Да у тебя все написано на твоей прыщавой физиономии!

– Попрошу прыщики мои не обижать! Сначала свои заведи, а потом и критикуй. И вообще, какая связь между моей физиономией и стриптизом?

– Я бы объяснила, да ты не поймешь – маленький еще!

Этой ночью Симе снился Володя Вертлиб, который читал стихи под сенью какого-то здания, может быть, даже построенного по его, Володиному, проекту где-то в другой реальности. Здание отбрасывало четкую тень, и все было вокруг ровного цвета, как на картинах Кирико.

Сима проснулась в слезах. Хорошо, что мать не услышала. А ведь бывало – она спешила к ней среди ночи, чтобы разбудить и успокоить.

– А он тебя не звал? – обеспокоилась Саня – они ехали вместе к ней на Петроградскую. Сане нужно было перед вечеринкой погулять с собакой.

– Знаешь, – продолжала она, – очень плохо, когда мертвые тебя зовут за собой. У меня бабушка, перед тем как скончалась, рассказывала, что видела дедушку, а он еще в войну погиб. Он позвал ее, и она пошла…

Серафима едва слушала ее, занятая своими мыслями.

– Говорят, души бродят по земле, если были привязаны к кому-то. Они не могут успокоиться. Если человек погиб насильственной смертью, он тоже может бродить по земле неприкаянной тенью, не понимая, что с ним случилось. И с ним можно связаться!

Как все это глупо – крутящиеся тарелочки, стучащие столики…

– Нет, ты послушай! – говорила Саша. – Мне бабушка рассказывала, что во время войны так многие гадали – хотели узнать, как их родные на фронте.

И всегда верно узнавали.

Сима ей верила, но заниматься спиритизмом не собиралась. Ей нужно было другое, совсем другое. Оставалось ощущение, что Володя где-то есть, в каком-то другом слое реальности. Как тот перстень, который она видела, а остальные нет. Правда, Саня тоже его видела, хотя и называет себя материалисткой. Какой тут материализм, к черту?! Чертовщина какая-то, наваждение! Если бы не Саня, она решила бы, что у нее галлюцинации – опухоль мозга или еще бог знает какая ужасная болезнь.

Сима, словно заколдованная, приходила в парк снова и снова. Один раз кольца не оказалось, словно кто-то позаимствовал его на время. Потом оно снова появилось, когда Сима уже решила, что никогда больше его не увидит.

– Что же ты такое?! – спрашивала она кольцо.

Кольцо, разумеется, молчало. Каким бы ни было оно чудесным, но даром речи явно не обладало. Какой, интересно, должен быть голос у такой маленькой вещички?! Наверное, писклявый, как у колобка. «Я здесь, Сима! Тебе не померещилось!»

Камень сверкал в лучах солнца. Металл нисколько не потускнел, хотя столько времени перстень должен был провести на открытом воздухе.

Свободное от занятий время Иванцова проводила в библиотеке, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло подсказать ей ответ. Она знала теперь наизусть имя скульптора – Бенвенуто Альдоджи, но биографические сведения о нем были крайне скудны, да и могла ли жизнь итальянского мастера восемнадцатого века пролить свет на секрет перстня?

Там, в библиотеке, время от времени она видела пожилую печальную женщину с каким-то просветленным лицом, похожим на лица, которые Сима видела на картинах эпохи Ренессанса. Лица святых мучениц. Симу Иванцову поневоле заинтересовала эта женщина. За этими глазами таилась боль, она это почувствовала с такой странной, невероятной ясностью, что хотелось подойти к ней и обнять.

«И я стану такой же», – подумала однажды Сима и испугалась собственных мыслей.

Как-то раз они стояли близко-близко возле одной из книжных полок.

– Флора Алексеевна, – позвал кто-то, и женщина медленно повернулась, словно вырванная из какого-то волшебного сна.

Флора? Странное имя. Странная женщина.

– Вы верите в спасителя? – в переходе метро уже на обратном пути их задержали молодые люди, раздававшие самопальные листовки. – Вы думаете о тех, кого любите? Что с ними будет, когда они предстанут перед лицом Всевышнего?

Серафима остановилась, и тут же молодой человек с одухотворенным лицом протянул ей листовку, которую она машинально взяла.

– Что вы думаете о Библии? – спросил он, за-глядывая ей в глаза.

– Ничего не думаем! Мы очень глупые! – ответила за подругу Саня и, взяв ее решительно под локоть, потащила дальше. – Пошли, опоздаем! Все вкусное съедят!

По дороге она выбросила листовку в первую попавшуюся урну.

– Фи! – рассматривала свою ладонь. – Перепачкалась!

Вытащила из сумочки платок и, послюнявив, стала стирать с пальцев типографскую краску.

– Религия – опиум для народа! – сказал серьезно Губкин, выслушав рассказ Саши, как они вдвоем долго бились с сектантами, пытавшимися распылить газ в метро. – А секты нужно запретить под страхом смертной казни!

Сима оглядывалась с тоской. Собралось не так уж много народу – вполне можно было и отказаться. Она была бы не одна такая.

– Что это у тебя за коврик на стене висит, азиатчина? – спрашивала Саша у хозяина квартиры. – Да еще с какими-то кисками!

– Да ладно, ладно… – говорил голосом киношного оболтуса из детской классики Павел, – у самих такие же, небось!

И было заметно, что ему это замечание из уст самой Саши весьма неприятно.

– Родаки дизайном помещений занимались! – объяснил он. – У меня времени нет!

– Да я уж поняла! – сказала Саша. – А этот изъеденный молью и временем гобелен не обрушится на наши головы?

– Непременно обрушится! – пообещал Губкин. – И ты тогда наконец замолчишь!

– И не надейтесь! – сказала Саша. – Что у нас в программе?

– Для дам ликер! – сказал Павел.

Саша скривилась.

– А что вам персонально желается, моя прекрасная леди?

Раевский, добровольно взяв на себя роль рыцаря при Саше, отрабатывал эту роль на все сто. При этом ни о каких серьезных притязаниях речи пока не шло.

– Сухого шабли! – сказала она.

– На виноградниках Шабли два пажа… – начал Скворцов и получил подушкой по голове.

– Никаких пошлостей! – потребовала Света.

– Думаю, коньяк вполне заменит шабли! А ты, Сима? – Павел повернулся к Иванцовой, задумчиво рассматривавшей книги за стеклом. Книжный шкаф был почему-то заперт – в этом она убедилась, когда попыталась его открыть. – Нет, я серьезно – какие напитки вы предпочитаете, госпожа Иванцова?

– Непендес, – сказала Сима, оборачиваясь к нему. – Знаешь, что такое непендес? Напиток забвения. Пьешь и все забываешь!

– Непендеса не было, – Павел развел руками. – Не завезли, понимаешь!

– Где ты это вообще брал? – поинтересовалась Саша, с критическим видом рассматривая бутылки.

– Да есть один магазинчик – проверенное место. Жидкостями для чистки раковин там не торгуют, так что не бойтесь, мадам, – мы стоим на страже вашего желудка!

– Мучаете себя, как при царском режиме, – вздохнул Губкин. – А вот мы люди простые, мы и бражке завсегда рады!

– Так мы, выходит, напрасно деньги потратили! – покачал головой Гарик. – У нас же есть потомственный самогонщик! Табуретку в студию!