Невский проспект - Вересов Дмитрий - Страница 3

– Вот она – сила печатного слова! – сказал на это Переплет. – Человек прочитал книгу, и она за-хватила его настолько, что он поверил, будто и сам принимал участие в этих событиях.

– Как и автора! Все, что было не со мной, помню! – пропел Дрюня басом.

Акентьев поморщился.

– Это я тебя подготавливаю! – предупредил комсомолец. – Там будет еще хуже – так что отключи свой тонкий музыкальный слух!

– Звучит обнадеживающе, – заметил Переплет. – А зрение с речью отключить не стоит?

– Вы, товарищ Акентьев, на серьезный лад настройтесь, будьте добреньки, а не то все испортить можете.

– Что именно?

– Скоро узнаешь! – пообещал Дрюня и продолжил рассказ про свое эротическое, как он выразился, сновидение: – И вот я, стало быть, говорю во сне: неприятная, мол, ситуация, товарищ Татаринов, и как мы с вами из нее выйдем? Понимаешь, даже во сне соображалка работает – теперь из этого ублюдка веревки можно было бы вить!

«Сам ты ублюдок, – подумал про себя Акентьев. – И сны у тебя ублюдочные». Но вслух ничего говорить не стал. А Дрюня уже тащил его прочь из дома к длинной черной машине во дворе. Как агнца на заклание.

– Это что за катафалк? – спросил с подозрением Акентьев.

– Фи! – возмутился Дрюня. – Ты что, ослеп?! Это же «ЗИМ»! Водилы на дороге оборачиваются!

– Да я вижу, что это такое! – сказал Переплет. – Откуда у тебя оно взялось?

– Реквизировали в пользу трудового народа, товарищ Акентьев, как и вас сейчас реквизируем!

– А может, не надо, комиссар? – пробормотал Акентьев, открывая дверцу черной машины и зная, что ничего ему уже не поможет. Машина, как разъяснил серьезно Григорьев, им позаимствована у какого-то знакомого по комсомольской линии. В салоне обнаружилась коробка гаванских сигар «Ромео и Джульетта».

– Видишь, – приговаривал Дрюня по дороге, – я к тебе как к человеку отношусь, а ты все рыло воротишь! Только не надо там гонор показывать, а не то все погубишь.

Под «там» имелась в виду дача одного из старых комсомольских вожаков, соратников Дрюни в деле воспитания подрастающего поколения. Звали его Михаил Никитин, и комсомолу, по словам Дрюни, он полжизни отдал. Акентьев, услышав это, сразу представил себе, как Михаил отдает с заклинаниями полжизни комсомолу в обмен на какие-то неземные блага и мгновенно стареет. «Черт-те что в голову лезет», – подумал он.

– Я же для тебя, дурака, стараюсь, – повторял Григорьев, крутивший баранку чужого авто с лихостью, которой мог позавидовать любой чемпион. – Еще спасибо скажешь!

Акентьев усмехался. Даром только птички чирикают, это он давно уже понял. А люди вроде Дрюни даром даже собственного дерьма не отдают. Значит, видел какую-то здесь выгоду для себя!

– Ты бы притормозил ненадолго, – сказал он, – мне в кустики нужно сходить.

– Ага! – с подозрением сказал Дрюня. – Я остановлюсь, а ты сбежишь!

– Совсем свихнулся! Куда я побегу?

Они только что проехали знак, сообщавший, что от города уже двадцать километров. Наступали сумерки, за березками и осинами картинно садилось солнце.

– Да я шучу! – сказал Григорьев и притормозил возле поворота. – Пожалуйста, барин, дверцу открыть?

«А в самом деле, – подумал Акентьев, выбираясь на свежий воздух, – здравая мысль пришла Дрюне в голову – я мог бы и сбежать, как Подколесин со свадьбы! Неудобно, конечно, без картуза, но если очень не хочется, то можно». Но минуту спустя он вернулся в машину, и они покатили дальше под лившуюся из приемника музыку «Землян».

С шоссе Григорьев свернул на заасфальтированную узкую дорогу, разрезавшую надвое березовую рощу. Вскоре впереди уже показались очертания двух-этажного коттеджа под плоской крышей. Ворота дачи были распахнуты настежь, за ними на зеленой траве разместились две черные «Волги» и еще несколько малолитражек. За машинами перед крыльцом был накрыт стол, за которым восседало около десятка мужчин в костюмах и почти столько же дам. Почтенное собрание молча наблюдало за прибытием старого автомобиля, гадая – кто из него сейчас выберется.

– Привет, привет! – здоровался без лишних церемоний Никитин, подходя к новым гостям.

Дрюня представил Акентьева, Переплет пожал мягкую, как вареная колбаса, руку и, признав, что режиссер Акентьев приходится ему отцом, проследовал к столу.

Обещанная вечеринка с точки зрения недалекого Дрюни и правда была всем, о чем только можно мечтать. Или почти всем. А вот Переплет сразу понял, что сбылись самые худшие его ожидания. Достаточно было взглянуть на физиономии собравшихся. Хуже всего было отсутствие молодых лиц. Переплет совсем приуныл, созерцая это сборище старых акул.

Не расстанусь с комсомолом – буду вечно молодым! Правда, на заднем плане мелькала брюнетка с фигурой, будившей фантазию, – секретарша товарища Никитина. Но флиртовать с секретаршей хозяина было бы совсем некрасиво! Потом Переплет разглядел за столом еще одного гостя из своей воз-растной категории. Молодой и молчаливый, он, как и Акентьев, был похож на человека, случайно оказавшегося на этом «празднике жизни». Впрочем, очень скоро Переплет поймет, что все на этом свете не случайно. В том числе и этот визит, который приходилось отбывать, как воинскую повинность. Захотелось снова сесть в машину и дунуть отсюда. Или даже пешком, огородами, огородами… Но не получится! Нельзя!

Стол, по советским меркам, был роскошен и даже больше того. Наглядная иллюстрация к «Книге о вкусной и здоровой пище» сталинского издания. Сашу Акентьева подобной роскошью, впрочем, было не удивить. Отец, когда бывал в духе и при деньгах, и не такие пиры закатывал. Только публика на этих пирах была другая, «почище-с», как сказал бы один второстепенный персонаж «Ревизора».

Как было отмечено, наши герои немного опоздали к началу банкета, некоторые из гостей уже покинули застолье. Кто-то отправился погулять среди розовых кустов, где, правда, еще не было роз. Другие пошли туда, куда и королям положено ходить пешком.

– Тут три сортира, как минимум! – объяснил Дрюня.

– Ты, я вижу, здесь часто бываешь, – заметил Акентьев.

– Да, но не для того, чтобы изучать сортиры! – хрюкнул Григорьев.

– Напрасно! У нас в стране всякий труд почетен, а ассенизаторы, как рассказывают, находят много интересного в дерьме…

– В дерьме, вообще, много интересного можно найти, – сказал серьезно Дрюня. – Если постараться!

Акентьев покачал головой и стал рассматривать оставшихся соседей по столу. Тот, что сидел слева, чем-то напоминал ему Маркса, только без бороды. Сразу приходил на память известный анекдот про дворника, которому такой вот комсомольский лидер советовал бороду сбрить, а то больно на Карла Маркса похож, а это конфуз: Маркс – и метлой двор подметает. А дворник на это отвечал: бороду-то, мол, сбрить можно, а умище-то куда денешь. Он подумал, что анекдот не из тех, что рассказывают в подобном обществе, но вскоре понял, что ошибался. Анекдоты здесь рассказывали самые разные – от неприличных до политических. Сам Переплет предпочитал слушать, а не говорить – мало ли что! Впрочем, были и другие причины для беспокойства – куда более весомые.

Он давно уже чувствовал, что утратил умение управлять людьми. А ведь было время, когда он разыгрывал такие спектакли, что роман было впору писать. И отец-режиссер мог бы поучиться у своего сына – поставить ту давнюю встречу с Марковым, который сторонился его, как черт ладана, было сложнее, чем соорудить очередную классическую постановку.

А теперь выходит, он сам оказался в руках у Григорьева и еще черт знает у кого. И поухаживать не за кем.

– Передайте горчицу, пожалуйста! – одна из дамочек пьяно улыбалась Акентьеву из-за плеча супруга, явно намекая на что-то.

«Меня царицы соблазняли, но не поддался я», – подумал Переплет. Супруг был тоже пьян – и, судя по лицу, даже если бы его драгоценную половину оприходовали прямо на столе, не стал бы особо возражать. Напротив же Акентьева восседал плотный мужчина с блестящей, словно отполированной, лысиной.