Невский проспект - Вересов Дмитрий - Страница 15

– Плащ Цезаря! – сообщил старик, явно довольный реакцией приезжего. – Я бы позаимствовал из свободного реквизита что-нибудь менее броское, но не нашел!

– Вы актер? – спросил заинтересованно Кирилл.

– Нет, сэр! Вы говорите всего лишь с переписчиком, но смею заверить, что и мой скромный труд тоже имеет значение!

– Я в этом не сомневаюсь! – сказал с жаром Марков.

Старик причмокнул губами и, достав не первой свежести платок, стер с бороды капли пива.

– Я вижу, вы интересуетесь театром, сэр! А я принял вас за торговца! Хотя, если рассудить, почему бы торговцу не дружить с Мельпоменой? Я вижу в ваших глазах блеск, и это не блеск гиней, готов поклясться!

Кирилл огляделся и негромко, вполголоса произнес несколько строк из «Гамлета».

– О, – старик был и в самом деле удивлен. – У вас хорошо поставлен голос и есть страсть, но мне кажется, эту роль следует читать немного иначе. Между нами, – он снизил голос до таинственного шепота, – мне кажется, что никто не читает ее, как надо, но, может быть, у вас получится!

Он подмигнул.

– Я право… – начал Марков, несколько смущенный его напором.

Но старик не слушал. Расправляясь со второй кружкой эля, он продолжал рассуждать о принце датском и его семейных проблемах с таким видом, словно принц жил на соседней улице.

– …Гамлет не отрешен от жизни, напротив – в нем ее больше, чем в ком-либо из его окружения. Понимаете? Но на самом деле этого сумасшедшего принца можно представить в каком угодно качестве! Странно, правда – персонаж, который являет нам пример стойкости убеждений, податлив в плане трактовки, как никакой другой. Мечтатель увидит в нем романтика себе под стать, моралист – поборника нравственной чистоты, хотя, между нами, чистоты в нем не так уж и много, ну и так далее…

И играть его будут соответственно с собственными представлениями! А он был человек, как вы или я!

– Послушай, шотландец! – подсела к Маркову Мэгги, вид у нее был еще более хмельной и помятый, чем несколько минут тому назад. – Один морячок хочет пойти со мной, но ты мне нравишься больше – у тебя вид настоящего джентльмена!

Ее губы были возле самого уха, от нее пахло вином, и потом, и сотнями мужских рук, она была плоть от плоти этого трактира – трудно было представить ее вне этой удушающей, но по-своему очаровывающей атмосферы. Марков вспомнил свое первое знакомство с питерскими пивными ларьками. То же чувство приобщения к чему-то не очень чистому, но при этом – нужному ему, живому… Все это вкупе со странно знакомым лицом – лицом Джейн! – действовало возбуждающе. Марков не без труда стряхнул с себя наваждение вместе с бесстыжей рукой проститутки. «Чистый суккуб, – подумал он. – Демон-соблазнитель!» Повернулся к старику, чтобы извиниться, хотя вряд ли его было можно смутить подобной сценой. В любом случае, извиняться было уже не перед кем – старик исчез. Перед Марковым стояла только пустая кружка.

Он вскочил и, едва не забыв расплатиться, выбежал на улицу, сопровождаемый веселым гоготом завсегдатаев. Свернул за угол и оказался перед знакомым по рисункам зданием. «Глобус» выглядел немного иначе, совпадало с изображениями только простонародье, толпившееся у дверей. «Все верно, – вспомнил Кирилл – его ведь перестраивали». Однако времени вспоминать и сравнивать не было. Марков попытался рассмотреть в этой толпе тогу Цезаря, но безуспешно. Расталкивая прохожих, иногда извиняясь, иногда отвечая на брань бранью, он пробрался к дверям театра, но в этот момент зазвенел где-то невидимый колокольчик. «Начало спектакля», – подумал Марков.

И ошибся.

Колокольчик был звонком в дверь. Он открыл глаза в квартире Вадима Иволгина, где жил уже не первый месяц. А звонок означал, что хозяин вернулся с прогулки и стоит на площадке с коляской, ожидая, когда ему отворят.

История с побегом Наташи Забуги на берега туманного Альбиона начала стираться из памяти людской. «Повезло, – говорил себе Вадим. – Лет этак пятьдесят, а то тридцать назад за такие дела пропал бы, как пить дать, в лагерях, это еще при лучшем варианте. А сейчас только обструкция да косые взгляды». Публикации, из-за которых с ним перестали здороваться даже соседи, начали забываться. И человечек, в котором Иволгин без труда опознал комитетского шпика, недолго бродил за ним, а как только Вадим привык к его присутствию, исчез. Вадимом Иволгиным компетентные органы больше, выходит, не интересовались. «Даже обидно как-то, – думал он. – А может, у меня в пеленках рация спрятана!»

Мало-помалу стали снова появляться в его жизни старые знакомые и даже отдельные родственники. Теперь, когда история с побегом начала потихоньку зарастать быльем, жуки-пауки повылезали из своих щелей. Самые отчаянные осмеливались высказать задним числом сочувствие – гражданский поступок, за-тмевающий подвиг декабристов. Вадим благодарил, думая про себя, что дорога ложка к обеду.

В один из вечеров позвонила двоюродная сестрица. Ленка исчезла из вида еще до Наташиного отъезда – ее супруг принял предложение поработать на севере, и семья отбыла, сбросив куда-то и своих двух овчарок, и попугая. О женитьбе Вадима и скандальном побеге Наташи кузина узнала из писем родни, да и газеты на севере тоже читают. Однако самой Лене вся эта история казалась скорее интригующей – не находись она тогда в тысячах километров от Вадима, возможно, стала бы тем человеком, который поддержал бы его. Если бы муж позволил.

С севера кузина вернулась, будучи на сносях.

– Конечно, и там люди рожают, – щебетала она.

Но они с мужем решили, что дома все-таки лучше!

– Знаешь, какое у меня пузо?! Прямо арбуз! Ты бы меня сейчас и не узнал, наверное! А ты прежний, усатый-полосатый?

– Усы те же, что и раньше! – успокоил ее Вадим.

– Да я по голосу слышу, ничуть ты не изменился – такой же Винни-Пух в штанах!

Вадим в ответ предположил, что причина возвращения Лены домой вовсе не в беременности. Просто чукчи, которые и так еле выносили Ленку и ее супруга, узнав о грядущем прибавлении в этой семейке, потребовали у партии и правительства их немедленной депортации.

– Во-первых, там не чукчи, а якуты! – сказала Ленка. – А хоть бы и чукчи! Что ты знаешь про чукчей, кроме глупых анекдотов?! Знаешь, какая у них история, у чукчей! – Она кипятилась так, словно только что уличила Домового в каком-то диком национализме. – А во-вторых, на что ты, интересно было бы знать, намекаешь?

– И ни на что я не намекаю! Это у тебя все из-за беременности. Женщины в этот период иногда становятся мнительными и раздражительными!

– А знаешь – ты прав! Скорее бы родить – но чтобы только здоровенький! А вообще я ничего не выдумываю – помню, как ты рассказывал своим дружкам про то, что я ворую, пью и еще что-то делаю нехорошее…

– Ничего подобного я не говорил! – попытался оправдаться Вадим, у которого та давняя сценка сразу встала перед глазами.

Если бы Кирилл не настоял тогда, чтобы Иволгин пришел не один, а с девушкой на его день варенья. Если бы не позвонил старый друг Симаков и не рассказал об одной дальневосточной гимнастке…

– Ага! – победно завопила Ленка, воспользовавшись наступившим молчанием. – Значит, помнишь все, голубчик! Я тебе этого долго простить не могла. А потом мне сказали, что я и правда эта, как его… слово есть… Клептоманка! – Сказано это было таким тоном, словно Ленку провозгласили лауреатом Нобелевской премии или кем-то в том же роде.

– Ну вот! – сказал Вадим. – Главное, признать, что проблема существует!

– И все равно ты тогда вел себя как настоящая свинья! – продолжила она кокетливо-капризным тоном. – Наговорил гадостей незнакомым людям про родную кровь, вынес сор из избы! А болезнь эта плохо лечится. Да и вообще это так необычно и оригинально! Правда, меня теперь не везде пускают в гости – дикие люди какие, правда? Не понимают, что нельзя считать преступником больного челове-ка! А ты к себе меня пустишь? – спросила она вкрадчиво.

– Ну конечно, – сказал он.