4 любовника и подруга - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 11

Тут меня прорвало, и я скороговоркой выпалила все, что думала: никакая я не благородная натура, а обыкновенная дура, слабая, беспомощная, которая при первых трудностях умудрилась сделать большую глупость, искать утешение в постели старого приятеля. В результате потеряла друга и едва не потеряла любовь. Клялась, что мне в голову не приходило относиться к Илье иначе чем к другу, а сейчас я его попросту терпеть не могу, хотя следовало бы не его винить, а себя. И того, что я пережила за эту неделю, с лихвой хватит, чтобы впредь таких глупостей не совершать.

Сергей все выслушал, кивнул и охотно меня простил. Мы обнялись и договорились, что на следующей неделе подадим заявление. А ночью он вскрыл себе вены. Истинную причину его поступка знали только мы с Ильей. Родители и вслед за ними друзья и близкие решили: Сергей покончил с собой, потому что мысль о том, что он на всю жизнь останется инвалидом, была для него непереносима. Но я-то хорошо его знала и была уверена: он принес ту самую благородную жертву, от которой отговаривал меня. Убил себя ради счастья тех, кто был ему дорог, ради их любви, которой не было и в помине.

Хотя могла быть еще одна причина: для него мысль о моем предательстве стала непереносимой. В любом случае в его внезапном уходе была виновата я. Что мне оставалось? Резать вены. Это я и сделала. Но папа был начеку, и вместо кладбища я отправилась в больницу, пролежала месяц в психушке, где мозги мне малость вправили. Теперь, по прошествии лет, я на многое стала смотреть иначе, но одно знала точно: глупость может стоить очень дорого. Ладно, если только тебе. К сожалению, чаще всего тем, кого ты любишь.

Со времени похорон Сергея мы с Ильей не общались, я всячески избегала встреч с ним и слышать о нем ничего не хотела. Ни Сонькины уговоры, ни доводы отца не помогали. Не подозревая о том, что тогда произошло в действительности, они считали: я обвиняю Илью в произошедшей аварии, раз он тогда был за рулем. Это было все-таки лучше, чем правда. Не Илью я презирала и ненавидела, а себя. Он был постоянным напоминанием о моей подлости, которая стоила человеку жизни.

От Соньки я знала: Илья открыл собственное дело, которое, по ее словам, процветает. Надеюсь, его совесть не мучает. Впрочем, это вряд ли, если верить Ирине. Неужели она действительно прочитала его мысли? Бред. Выходит, она каким-то образом узнала? От кого? Самый простой ответ: от самого Ильи. Я вздохнула и посоветовала себе поскорее заснуть.

Утром меня разбудила Сонька. Она очень деятельная особа и вскакивает ни свет ни заря, я же из тех, кто любит поваляться в постели, так что ее возня по утрам вызывает у меня живейший протест.

– Чего ты вскочила в такую рань? – буркнула я, наблюдая ее перемещения по моей спальне.

– Так всю жизнь проспишь, – скривилась она. – Мне сегодня всю ночь кошмары снились, ожившие мертвецы и прочие прелести. Просто наказание. Вид трупа дурно на меня действует. Интересно, убийцу найдут, как ты думаешь?

– Я не могу думать в семь часов утра.

– Кстати, где крем, который я вчера купила?

– В пакете, пакет в багажнике, ключи от машины на тумбочке, машина в гараже.

Она схватила ключи и вышла из комнаты, я подумала, что минут пятнадцать у меня есть, чтобы понежиться в постели и встретить новый день с оптимизмом.

Но очень скоро мне стало ясно: насчет оптимизма я дала маху, новый день начался с подарка, только был он не из тех, о которых мечтают девушки. Внизу хлопнула дверь, потом затопали по лестнице, и через мгновение в комнату влетела Сонька с совершенно безумной физиономией. Ладошки сцеплены на груди, точно у кающейся Магдалины.

– Нюся, я сейчас умру, – предупредила она и рухнула на постель.

– Что так? – спросила я. – Если пакета нет в багажнике, поищи в машине, хотя я точно помню, что положила его в багажник.

– Нюсечка, какой пакет… до него ли мне сейчас. Может, у меня глюки? Как я выгляжу?

– Паршиво, – приподнимаясь, заметила я, наблюдая бледную физиономию подруги.

– Чему удивляться, – вздохнула она. – Дядечка в твоем багажнике… Зачем он туда забрался?

– Какой дядечка? – растерялась я. – Ты что, в самом деле спятила?

– Не знаю, Нюся, по-моему, он неживой.

Я вскочила, набросила халат, не зная, что и думать. Может, Сонька и правда спятила?

– Идем, – позвала я.

– Пусть лучше дядя Боря посмотрит. У него-то нервы покрепче, он мужчина.

Я кубарем скатилась с лестницы, Сонька за мной, но в гараж она не вошла, паслась возле двери, а я прямиком направилась к своей машине. Крышка багажника была поднята. Я подошла, заглянула и ошалело замерла. В багажнике, скрючившись, лицом вниз лежал мужчина, прикрытый пиджаком. В припадке отваги я потянула пиджак на себя и взвизгнула. Состояние подруги стало мне вполне понятно.

На мужчине были рубашка и брюки, точнее, то, что от них осталось, одежда разрезана на лоскуты, и, к сожалению, не только одежда. Он сам напоминал лоскутное одеяло. Кровавые полосы перемежались с серовато-бледной кожей.

– Папа! – заорала я, боясь, что рухну в обморок. Отец влетел в гараж, ненароком толкнув мечущуюся у дверей Соньку.

– Что случилось? – испуганно спросил он. Я молча ткнула пальцем в багажник, отец подошел и произнес нараспев: – Твою мать… Откуда это? – Я только глазами хлопнула. – О, черт, – пробормотал он. – Марш из гаража. Принеси мне телефон.

– Папа, я ничего не понимаю.

– Принеси телефон, – повторил он.

За телефоном побежала Сонька. Папа обнял меня за плечи и вывел из гаража.

– Когда ты в последний раз заглядывала в багажник? – спросил он. В голове все путалось, но я понимала, что надо взять себя в руки, и попыталась дышать ровнее, а главное, начала соображать.

– Вчера вечером, когда мы с Сонькой ездили в торговый центр.

– Боже мой, и с этим ты разъезжала по городу…

Тут мне вторично стало нехорошо. Неизвестно, как долго этот изрезанный лежит в моем багажнике, а если бы милиция нас остановила?

Мысль о милиции прочно угнездилась в моем сознании, я была уверена, что отец собирается им звонить, но, когда Сонька вернулась с телефоном, папа набрал номер, и я услышала:

– Вадим, возьми двоих надежных ребят и ко мне. Что случилось? Черт знает что… поторопись.

Вадим приехал через двадцать минут, в это время мы сидели в кухне, Сонька и я пили валерьянку, папа коньяк. То ли нервы у него действительно куда крепче, то ли коньяк успокаивает лучше, но к приезду Вадима отец выглядел внешне спокойным, правда, брови хмурил и рот сурово сжал. Я хотела спросить, почему он не звонит в милицию, но не решилась.

В дом Вадим вошел один, как выяснилось позднее, двое парней, что приехали с ним, остались ждать в машине.

– Взгляни, какой подарок в багажнике дочери, – сказал ему отец, и оба пошли в гараж.

Мы с Сонькой переглянулись и отправились следом, правда, в гараж войти не решились. Вадим заглянул в багажник и присвистнул. Надо сказать, он относился к той категории людей, удивить которых, казалось, невозможно. Невысокий, коренастый, на вид старше своих тридцати пяти лет, он взирал на мир так, словно каждую минуту готовился к какой-нибудь пакости судьбы. И судьба на пакости не скупилась. По крайней мере, он не раз меня в этом уверял. Теперь я была склонна с ним согласиться.

– Покойничек, – философски изрек он. – Давно лежит?

– Вчера в шесть часов его еще не было, – подала голос Сонька.

– Скорее всего, примерно в это время он и скончался, – кивнул Вадим и перевернул покойника. К счастью, отсюда труп я не видела. – Его резали на куски, а потом пристрелили. Две пули, нет, три, вот здесь, видите?

– Да черт с ними, с пулями, что он делает в машине моей дочери? – спросил отец.

– Вы ведь не ожидаете, что я сразу отвечу на этот вопрос? Будем разбираться… А рожа-то знакомая… – Вадим нахмурился, разглядывая покойника, потом перевел взгляд на отца. – Физиономии тоже досталось, но узнать можно.