Рыжий, честный, влюбленный - Полонский Георгий - Страница 20

Допел и встал решительно. И прерывисто вздохнул – как дети после обильных слез. И предложил:

– Хочешь, покажу, где у нас самая сладкая лесная малина?

– Спрашиваешь! Только сначала покажи мне, где ты живешь...

– Что-о?! Да тебе за милю нельзя появляться там! – ужаснулся Людвиг такой ее наивности.

– Но я потихонечку... из-за кустов! Я только гляну... Тебе у нас тоже ведь было опасно, но ты же приходил...

– Я как-никак мужчина... Ну ладно, издалека покажу. Только чур, слушаться – я за тебя отвечаю!

– Конечно.Пожалуйста, отвечай. Потому что, когда ты около, я сама отвечаю за себя слабенько... еле-еле...

Он взял ее за руку и они побежали. И тут выяснилось, что их свидание имело свидетеля и соглядатая: из укрытия вылез, сопя и стряхивая с себя прелые листья, Ежик Нильс. У него имелась полевая сумка, он достал из планшета блокнотик, и огрызок карандаша.

– Да... Сногсшибательно и умопомрачительно. Вот тебе и «тайна цвета апельсина»... Роман на полную катушку! У Лиса с Цыпленком! С одной стороны – это смело, ничего не скажешь... Удар по всей традиционной зоологии, публичная пощечина... Дарвин и Брем просто позеленели бы от того, что видел и слышал я!

...Но с другой стороны, не звучит ли все это как призыв, чтобы Волк и Овца, Тигр и Лань возлюбили друг друга! В общем, надо будет чтобы Гиена прощупала, какого мнения Росомаха Дагни на этот счет. Но нужны еще очевидцы, – бормотал Нильс, оглядываясь, – мне же никто, мне решительно никто не поверит!

Глава 18.

Не в своей тарелке

Середина ночи была. Все страсти угомонились в доме Ларсонов. Но в сонном лисьем царстве не было главы семьи: бодрствовал Папа Ларсон в пустой гостиной, он один. Завершал хитроумный план – разрисовывал цветными фломастерами квадратики, кружочки и стрелки на схеме. И работа эта восхищала автора своей безукоризненно продуманной стройностью, подогревала его честолюбие, и Папа Ларсон не мог удержаться, чтоб не запеть среди ночи свою любимую:

и т.д.

Досадно было, что все спят, что не с кем поделиться, не на кого обрушить свое вдохновение... Впрочем, оно кипело достаточно бурно, чтобы разбудить жену.

Мама Ларсон появилась в ночной рубашке, поверх которой зябко наброшен был меховой жилет:

– Слушай, ты угомонишься сегодня?

Папа, продолжая вместо ответа напевать, сделал Маме пальцами «козу»...

– В чем дело? Ты разбудишь детей! Людвиг и так еле уснул...

– Сейчас бы, дорогая, в самый раз твоей наливочки плюс белого мясца... От той индюшки у нас осталось что-нибудь?

– Вспомнил! А прошлогоднего фазана тебе не подать? – сердито спросила Мама, но не сбила с мужа его жизнерадостного энтузиазма:

– Не ворчи, дорогая! – сказал он весело. – Скоро, совсем скоро тебе не хватит места в холодильнике, чтобы разместить первосортные продукты! А в субботу будет пир! Пригласим твоих сестер с мужьями и детьми... они лопнут от зависти! Притащится наш легендарный дедуля, основатель «хитрологии как науки»! А вся его наука – между нами – в том, чтобы побольше чужого слопать! Стол придется раздвинуть, а стулья... стулья одолжим у Бобра Вальтера... На плите у тебя будут шипеть, урчать и благоухать блюда – такие, что у всех окрестных Шакалов будут судороги от их ароматов!

– Ой, хвастун... – прыснула Мама, не поверившая ни единому слову. – Или ты разбудил меня, чтоб рассказать свой сон? Сон хорош, ничего не скажешь...

– Я – хвастун?! Я?! Какие сны, когда я не ложился... я дело делал... Вот!

– Я в этом ничего не смыслю... – Мама зевнула. – Запруду собрался строить, плотину? Покажи тогда Бобру Вальтеру – все-таки он инженер...

– Клуша! – выпалил Папа, оскорбленный. – Сравнила божий дар с яичницей! Меня – и этого пачкуна...

– Он труженик. А ты – воображала, как дети говорят. Но когда-то ты объегорил меня раз навсегда... так что сравнивать и выбирать поздно...

Вышел с детской половины заспанный Лабан:

– Эй, потише ругайтесь, спать же охота! Там Людвиг скрипит зубами и бредит, здесь вы собачитесь...

– Людвиг бредит? – всполошилась Мама. Из-за этого известия она вовсе пропустила мимо ушей непростительную грубость старшего сына.

– Ага. Обзывает себя по всякому. Плутом, гадом, прохвостом. Умора!

– Кого-кого обзывает? – не понял Папа.

– Да себя, себя! Вообще он у вас какой-то неполноценный получился. «С приветом».

– Зато ты и твой отец – совершенство! – бросила Мама, поспешно удаляясь в детскую.

– Лабан, сядь-ка сюда, – сказал Папа и развернул свой план снова. – Такое дело надо обсуждать с тобой... ты все-таки настоящий Ларсон... если, конечно, забыть историю с мышеловкой... которая незабываема!

– Батя! – вскрикнул Лабан умоляюще.

– Ну-ну-ну, это я так... Смотри. Узнаешь местность?

– Вроде бы... Вот это что – собачья будка? Максимилиана?

– Забудь о ней, временно. Пунктир ведет – куда? В тот симпатичный квадратик, а точнее – в дом, где так негостеприимно обошлись с тобой... Так вот: теперь есть возможность появиться там желанными гостями!

Лабан заморгал:

– Желанными? Ну это ты загнул... С какой стати?

– Мы отправляемся туда на смотрины! – вдохновенно провозгласил Папа.

– Как это?

– А вот так – в меру торжественно и в то ж время свободно и непринужденно. Идем знакомиться с будущими родственниками!

– Отец, говори просто, без украшений, – попросил Лабан, – а то я еще со сна... Кто родственники? Какие смотрины? Их душить надо, чего на них смотреть?!

Весело, с иронией и подначкой поглядывал на него отец... И смаковал свой сюрприз про себя, не торопясь разворачивать.

– Спокойно, спокойно, не забегай вперед. Сегодня за ужином трижды было произнесено имя, значения которого ты не понял: Тутта Карлсон.

– Почему? Понял я. Так зовут новую подружку этого нашего правдолюба... белка она или кто?

– Да нет же! Сиди крепче, не падай: Тутта Карлсон – курица. И у твоего брата с ней, – тут Папа смущенно кашлянул и развел руками, – любовь...

– Конец света, – оторопело проговорил Лабан.

– Переварил? Слушай дальше... Пусть он «неполноценный», как ты выражаешься, но он проложил нам дорогу туда! Стоит только попросить мою прелестную будущую сноху, чтобы на три минуты она отвлекла Максимилиана – такую малость для свекра она сделает, нет сомненья – и вот мы все уже раскланиваемся в курятнике! И заметь, так никто не поднимает тревогу... Поначалу все, конечно, слегка напряжены и скованы, хозяева немного не в своей тарелке...

Лабан фыркнул:

– Еще бы! Ясно, что не в своей... если в тот же вечер они будут в наших тарелках!

Папа стал строг:

– Нет-нет, Лабан: одна такая шуточка не вовремя, раньше, чем я дам сигнал – и все летит к дьяволу. Тебе вообще не открывать пасть – тебе только улыбаться как можно искренней...

– И все?

– Ну, можешь еще гулить, как голубок. Голубь мира, понял? Девочкам мы вплетем голубые банты... они войдут первыми, с надувными шариками и цветочками... Немного погодя надо будет предложить, чтобы Людвиг и Тутта Карлсон пошли прогуляться... Дескать, нечего их конфузить, взрослые должны без них обсудить кое- какие деликатные вещи...

В этот момент из детской вышел Людвиг вместе с Мамой. Он был в ночной пижамке – вернее, в курточке пижамной и в трусиках.

– Вы говорили про Тутту Карлсон! – мрачно высказал он свою беспокойную догадку.

Папа был зол на звукопроницаемость их стен, на Лабана, говорившего громче, чем нужно было. Оба стали выкручиваться: ничего подобного... эта тема и в голову им не приходила... Людвигу просто приснилось, видимо... Мама объявила, что Людвига она нашла плачущим во сне и в испарине... уж не захворал ли?