Рыжий, честный, влюбленный - Полонский Георгий - Страница 11

– Сова Илона, миленькая! – закричал он. – Видели, да? Вы, значит, мой единственный свидетель! Я – в беде, понимаете? Только вы можете доказать всем этим дуракам, что я не виноват, я хотел по правде...

– Могу, да, – сказала Сова Илона. – А зачем?

– Как «зачем»? – не понял Людвиг.

– Нет, зачем мое свидетельство тебе – я понимаю. Но зачем оно мне ? Тебя обманула Гиена Берта, а я должна объявить об этом всем. Но Гиена – известная склочница, и у нее сильная родня, большие связи... Если, скажем, судьей будет Росомаха Дагни, они выставят трех лжесвидетелей против меня одной! Тяжелое дело, малыш. Может быть, даже гиблое.

Людвиг взобрался к ней по витой лесенке и старался теперь поймать ее взгляд, но дымчатые очки Илоны очень затрудняли это...

– Ну и как же мне быть? – спрашивал он с надеждой, с тоской и опять с надеждой. – Вы слышали, какие гадости про меня говорят?

– Частично. Да, общественное мнение против тебя на данном этапе. Это еще одна причина, по которой мне нельзя вмешиваться... Нет смысла.

Людвиг чуть не упал с этого трухлявого дерева. От изумления!

– Тетушка Илона, как же так?! Вас больше всех в лесу хвалят за мудрость... Вот это она и есть?!

Илона хрипло засмеялась, а потом сразу, без всякого перехода... зевнула. Людвига она сочувственно погладила по голове.

– Лет сорок назад тебе, малыш, повезло бы больше, – ответила она. – Тогда я считала, что мудрость – это что-то вроде справедливости. Теперь же я того мнения, что мудрость – это что-то вроде моих штор... Видишь их? Чертовски удобные...

– Шторы? При чем тут шторы?

– Я хочу сказать, что мудрость – она ближе к осторожности. А шторы – это так... символ. Ну что моргаешь? Еще вопросы будут? Вот тебе ответ на все сразу! – и, как ни странно, Сова Илона запела:

После этих слов хваленые шторы опустились, и там, за ними, желтые глаза Илоны зажглись холодным насмешливым огнем. На полминутки, впрочем, – она боялась перерасхода энергии.

Глава 10.

Пускай эти плуты плутуют без нас

Наш герой карабкался по склону холма. В душе его разговаривал сам с собой печальный-печальный внутренний голос. Если бы можно было поднести микрофон прямо к душе, мы услышали бы:

– Куда идти-то? Некуда... Белка Агнесса наверняка запретила своим детям играть со мной... К этим Горностаям и сам не постучусь, раз они такими сплетниками оказались... Во интересно-то: свои хотят «прибить мои уши к дверям за подмогу чужим, посторонним зверям»... а эти чужие – они с удовольствием притащили бы гвозди для такого дела! А Сова Илона за своими шторами услыхала бы – и ничего... зевнула бы только и подумала: «Дятел, небось, стучит»...

И никто бы не заступился? Никто-никто?

Тогда уйду куда глаза глядят! И пускай найдут мои кости, обглоданные шакалами!

Да... трудно по правде жить, это они точно говорили – и папа с мамой, и фру Алиса, и все.... А плутовать? А объегоривать всех - легко? Не знаю, как им, а мне это еще труднее! А главное - противно!

Это он выкрикнул (такой стишок уже несколько дней назад сложился у него в голове, он только не знал: начало это или концовка большого стихотворения... А может, песенки? Но сейчас важно не это, а то, что Кто-то Громогласный и Стоголосый повторил и усилил последние слова! Людвиг вспомнил: называется этот Кто-то – «Эхо»).

– ТУМАКОВ – МАКОВ – КОВ! – подтвердил невидимый этот товарищ.

– Эхо, ты со мной согласно? – задрав голову, переспросил Людвиг погромче: до такого союзника, который затаился неведомо где, но все же не под боком и наверняка высоко, надо было еще докричаться...

– СОГЛАСНО...ГЛАСНО...АСНО...

– Я насчет этой идеи спрашиваю, – уточнил Людвиг (а вдруг Эхо потом скажет, что оно ослышалось, перепутало что-то?). – Чтобы мне из дома удрать?

– УДРАТЬ... ДРАТЬ... РАТЬ...

– Прямо сейчас? – настаивал он, и Эхо опять подтвердило, что – прямо сейчас. Людвиг повеселел немножко: ответственность за такой серьезный поступок как бы делилась теперь уже на двоих!

– Ну смотри, – я удираю, – предупредил он уже не в полный голос. – Только не бросай меня в таком разе...

Совсем замечательно стало, когда в ответ раздалось:

–НЕ БРОШУ!.. НЕ БРОШУ!.. НЕ БРОШУ!

Теперь тоска была в душе не одна: в другой, более доверчивой и светлой ее половине возникла надежда и стала отвоевывать место у тоски.. Чтобы помочь надежде победить, нужна была песня. Иначе странствовать по абсолютно незнакомым тропинкам и даже без них, – жутковато все-таки... Да и связь с Эхом порваться могла... И песенка родилась!

Мировая, ни с чем не сравнимая все-таки поддержка – когда можешь сочинить подходящие строчки и мелодию к ним! Не в два, а в двадцать два раза становишься сильнее и независимее, и всякие Шакалы с Гиенами тебе вроде бы уже не страшны...

...Но песенка, спетая два раза, кончилась, и лес тоже. Вокруг уже был не он, даже не его малознакомые заросли, а совсем что-то новое – то, что видел он только через бинокль Лабана: поле. Бескрайнее какое-то. Конца ему не видно. Здесь он открыт со всех сторон... продут всеми ветрами... Спасибо, что выглядит оно пустым... но эта пустота и безжизненность могли на самом деле обернуться каким-нибудь сюрпризом, подвохом... И, кроме того, пройдет же это поле когда-нибудь! И что потом? Двигался Людвиг короткими перебежками, падал, замирал, прислушивался... в общем, вел себя, как разведчик. А думал и чувствовал, как... как Людвиг – младшенький в своей семье: