СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы! - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 1

Габриэль Гарсия Маркес

СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы!

Вот и подошли к концу долгие скучные дни, удручающие летней духотой и медленным движением тянущегося без расписания поезда, который проводил взглядом застывший в изумлении мальчик с коровой. На бесконечную равнину, засеянную табаком и подсолнухами, быстро спустились сумерки. Франко, с которым мы встретились в Праге, опустил оконную раму и позвал меня: вдали поблескивал золотой купол. Мы были в Советском Союзе. Поезд остановился, возле железнодорожного полотна открылся люк в земле, и прямо из подсолнухов выросла группа солдат с автоматами. Мы так и не поняли, куда вел этот люк. Поблизости стояли фанерные мишени в человеческий рост для стрельбы в цель, но нигде не было видно никакого строения. Единственное объяснение, какое можно было найти, — то, что здесь, видимо, находилась подземная казарма.

Солдаты удостоверились, что никто не прятался под вагонами. Два офицера поднялись проверить паспорта и фестивальную аккредитацию. Они рассматривали нас с усердным вниманием, пока наконец не убедились, что мы похожи на свои фотографии. Это единственная граница в Европе, где предпринимаются подобные меры предосторожности.

Городок Чоп — в двух километрах от границы — первый на западе населенный пункт Советского Союза. Хотя последние делегаты фестиваля проехали здесь неделю назад, станция все еще была украшена картонными голубями, лозунгами мира и дружбы на разных языках и флагами со всего мира. Переводчики нас не встречали. Девушка в синей форме сообщила, что можно погулять по городу, так как поезд на Москву отправляется в девять вечера. На станционных часах было восемь, на моих — шесть, поскольку они показывали парижское время; пришлось перевести стрелки на два часа вперед в соответствии с официальным временем Советского Союза. А в Боготе было двенадцать дня.

В центральном зале вокзала, по обе стороны от входа, ведущего прямо на городскую площадь, стояли недавно окрашенные серебряной краской две статуи в полный рост: Ленин и Сталин, оба в штатском и во вполне домашних позах. Русский алфавит таков, что, мне казалось, буквы на объявлениях разваливаются на части, и это производило впечатление разрухи. Одна француженка поразилась бедности людей, а я не заметил, чтобы они были особенно плохо одеты, — наверное потому, что уже больше месяца жил за «железным занавесом», а девушка находилась сейчас во власти тех ощущений, какие испытал я раньше в Восточной Германии.

В центре площади по хорошо ухоженному, утопающему в цветах скверику, разбитому вокруг бетонного фонтана, прогуливались военные с детьми. На балконах кирпичных домов, свежеокрашенных в яркие, простые тона, и у дверей магазинов без витрин — всюду были люди, вышедшие подышать вечерней прохладой. Несколько человек, нагруженных чемоданами и сумками с едой, ожидали своей очереди за единственным стаканом перед тележкой с газированной водой. Здесь царили деревенская атмосфера и провинциальная скудость, мешавшие мне ощутить разницу в десять секунд, что отделяла меня от колумбийских деревень. Это словно подтверждало, что Земной шар на самом деле еще более круглый, чем мы предполагаем, и достаточно проехать лишь 15 тыс. км от Боготы к востоку, чтобы вновь оказаться в поселках Толимы.

Поезд прибыл ровно в девять. Одиннадцать минут спустя — точно по расписанию — по станционному громкоговорителю прозвучал гимн, и состав тронулся, провожаемый взмахами платков с балконов и возгласами прощания. Вагоны советских поездов — самые комфортабельные в Европе, каждое купе удобное отделение с двумя постелями, радиоприемником с одной программой, лампой и вазой для цветов на ночном столике. Все вагоны одного класса. Дешевые чемоданы, узлы с поклажей и едой, одежда и очевидная бедность людей не сочетались с роскошными и тщательно прибранными вагонами. Едущие со своими семьями военные сняли сапоги и кители и ходили по коридорам в майках и тапочках. Позже я убедился, что у советских офицеров такие же простые и человеческие привычки, как и у чешских военных.

Только французские поезда столь же точны. В купе мы обнаружили отпечатанное на трех языках расписание, которое соблюдалось с точностью до секунды. Возможно, организация железнодорожного движения была налажена так, чтобы поразить делегатов. Но вряд ли. Были более существенные вещи, изумлявшие западных гостей, и тем не менее их не скрывали. Например, радиоприемники с одним-единственным переключателем: только московская программа. Радиоприемники очень дешевы в Советском Союзе, но свобода пользования ими ограничена: можно либо слушать Москву, либо выключить радио.

Понятно, почему в Советском Союзе поезда — настоящие отели на колесах; человеческое воображение с трудом может осмыслить такие необозримые просторы. Поездка от Чопа до Москвы через бескрайние пшеничные поля и бедные украинские села — одна из самых коротких: всего 40 часов. Из Владивостока — на побережье Тихого океана — по понедельникам отправляется скорый поезд, в Москву он прибывает в воскресенье вечером, преодолев пространство, равное расстоянию от экватора до полюса. Когда на Чукотском полуострове пять часов утра, в районе озера Байкал — полночь, а в Москве еще семь часов вечера предыдущего дня. Эти детали дают приблизительное представление о распростершемся на все свою величину колоссе — Советском Союзе с его 200 млн. человек, говорящих на 105 языках, бесчисленными национальностями — есть такая, что умещается в одной деревне, двадцать населяют маленькую республику Дагестан, а некоторые даже еще не определены окончательно, — колоссе, чья территория, равная трем Соединенным Штатам, занимает пол-Европы, — треть Азии и в сумме составляет шестую часть земного шара — 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы.

Эти расстояния ощущаются сразу, едва пересекаешь границу. Поскольку земля не является частной собственностью, нигде нет заграждений: производство колючей проволоки не фигурирует в статистических отчетах. Кажется, ты путешествуешь в направлении недостижимого горизонта по совершенно особому миру, где все по своим размерам превышает человеческие пропорции и нужно полностью изменить представления о нормах, чтобы попытаться понять эту страну. Для того и существуют поезда. Есть лишь один возможный способ жизни в поездах, могущий уберечь от психоза, от безнадежности, возникающих от подобных расстояний и такого количества ничем не заполненного времени и, как следствие, от самоубийства, — находиться только в одном разумном положении: горизонтальном. В наиболее крупных городах на станциях есть медицинские пункты, бригада из одного врача и двух медсестер проходит по вагонам и оказывает помощь больным. Тех, у кого обнаруживают симптомы заразных заболеваний, сразу же госпитализируют. Необходимо оградить поезда от инфекций, чтобы не вспыхнула эпидемия холеры.

Ночью мы проснулись от невыносимого запаха гнили. Мы старались разглядеть что-нибудь в темноте и определить происхождение непонятной вони, но в необозримой украинской ночи не светило ни единого огонька. Поскольку Малапарте первым почувствовал запах, я предложил ему детективное объяснение, и сейчас оно стало знаменитой главой в его книге. Позднее сами русские — наши попутчики говорили нам об этом запахе, но никто не смог объяснить, откуда он взялся.

На следующее утро мы все еще ехали по Украине. В деревнях, украшенных в честь всемирной дружбы, приветствовать нас выходили крестьяне. На площадях среди множества цветов, там, где обычно ставят памятники знаменитым людям, возвышались статуи, символизирующие труд, дружбу и здоровье, созданные в грубых сталинских представлениях о социалистическом реализме: фигуры в человеческий рост, раскрашенные в чересчур реалистичные цвета, чтобы выглядеть реальными. Очевидно, эти статуи были окрашены совсем недавно. Деревни казались веселыми и чистыми, но разбросанные тут и там по полям редкие дома с колодцами, с опрокинутыми телегами на скотных дворах, с их курами и свиньями, с глинобитными стенами и соломенными крышами — точная иллюстрация классической литературы — были бедны и унылы.