Сэндсторм - Гоуф Лоуренс - Страница 61

За зеленой дверью находилась каморка футов двенадцати в длину и восьми в ширину. Окон не было и в помине, зато одна из стен представляла собой огромное, от пола до потолка, зеркало. В каморке присутствовали двое мужчин, оба широкоплечие и мускулистые.

– Если ты человек с головой, – сказал Халим, – тебе бояться нечего.

Каморку освещали лампы дневного света; обстановку составляли металлический стол и четыре стула.

– Сидеть, – произнес Халим, будто обращаясь к собаке.

Чарли сел на ближайший стул.

– Не сюда. Это мой. – Чарли пересел на соседний, однако Халим снова согнал его с места. – Нам лучше сесть напротив друг друга. Я хочу смотреть тебе в глаза. Понял? – Халим пошарил в кармане, достал пакетик мятных леденцов, вытащил один и протянул Чарли.

– Спасибо, не надо.

– Я бы взял.

– Почему?

– Тогда бы между нами сразу установился контакт. – Халим постучал пальцем по виску. – Психология. Кстати говоря, весьма полезная наука для людей моей профессии.

– Где Дженнифер? – Болтовня ливийца раздражала Чарли, выбивала его из колеи. – Почему вы разлучили нас?

– Эти помещения, – сообщил Халим, кладя в рот леденец, – используются только для допросов особо важных преступников – убийц или политических экстремистов вроде вас.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите!

– Заткнись, ублюдок! – В наступившей тишине Чарли отчетливо услышал хруст: Халим в возбуждении смял в кулаке пакетик с леденцами. – Ты заметил, как здесь чисто, хотя зданию без малого двадцать лет? А знаешь почему? Да потому, что всякий раз нам приходится отмывать стены и даже потолок. – Леденец застрял у Халима между передними зубами. Он вытащил конфету и продолжил лекцию:

– Тут мы обычно допрашиваем иностранцев, в частности, тех, которые работают на буровых платформах. Американцы слишком много пьют, итальянцы чуть что лезут в драку… Но приятнее всего допрашивать террориста. Как правило, это бедные, заблудшие и очень опасные люди.

– Я не террорист.

– Ты работаешь на ЦРУ и тебя прислали сюда с заданием убить нашего лидера. Ты – несостоявшийся убийца. Ваш план известен нам во всех подробностях. Тебе остается только признать свою вину и подписать протокол допроса.

– Произошла какая-то ошибка!

Халим расхохотался, стукнул ладонью по стулу, отчего пакетик с леденцами подпрыгнул высоко в воздух, двое молчаливых наблюдателей позволили себе усмехнуться.

– Давай-ка я опишу тебе наши методы. Сперва мы попытаемся вразумить тебя словами, потом, если ничего не выйдет, применим силу. – Халим посерьезнел и указал на двоих амбалов у себя за спиной. – У них свой подход. Я не садист и не одобряю их тактики, но, должен признать, она весьма эффективна.

– Я не террорист, – повторил Чарли. – Мы с женой не причастны к тому, в чем вы нас обвиняете.

– С кем? – с ухмылкой переспросил Халим…

– С Дженнифер. Если бы вы…

– Успокойся, приятель, и постарайся мыслить здраво. Я даю тебе двадцать минут, а чтобы ты не заскучал, оставлю вместо себя своих помощников. – Халим направился к двери, остановился и прибавил:

– Насчет тебя я не знаю. Быть может, ты из тех, кто обожает, когда им делают больно. Однако если Дженнифер Форсайт тебе не безразлична, ты наверняка не станешь упрямиться. В общем, подумай, Чарли. – Он открыл дверь.

– Подождите, – Чарли привстал со стула, и тут ему в затылок врезался кулак, и он с размаху ударился лицом о стол. Халим вышел из комнаты. Чарли сгорбился на стуле и принялся размышлять. Он знал, что Халим, характеризуя Адема Джедаллу, ничуть не преувеличивал, и догадывался, что ливийцам неизвестны те комплексы, которые на Западе зачастую выручают женщин, очутившихся в том положении, в каком сейчас оказалась Дженнифер. Он вспомнил, каким взглядом смотрел на Дженнифер Джедалла – как на игрушку или как на муху, которой собирается оторвать крылышки.

Полчаса спустя, едва переступив порог комнаты, Халим понял, что Чарли умерил пыл и что теперь допрос пойдет более-менее гладко. Эта новость его не столько обрадовала, сколько разочаровала. Ему еще не приходилось допрашивать американского шпиона, и Халим заранее предвкушал, как применит на практике все то, чему научили сотрудников Бюро внешней безопасности чехословацкие наставники. Но Чарли Макфи, хоть и крепкий с виду, был внутри мягче воска.

Халим видел по глазам американца, что тот вот-вот сломается. Жаль; а он-то надеялся на упорный поединок, в конце которого рассчитывал лишить противника всяческих иллюзий.

Впрочем, не все так плохо. За время своего отсутствия Халим успел побывать в той комнате, где Джедалла допрашивал женщину; точнее, в комнату он не заходил – наблюдал из коридора через стеклянную стену, которая изнутри представлялась громадным зеркалом. Джедалла не торопился переходить к решительным действиям, стремясь, как видно, растянуть удовольствие. Это его слабое место – он чересчур наслаждается тем, что делает. Как бы то ни было, Джедалла справится с женщиной, а Каддафи тем временем прочитает рапорт Халима, из которого узнает все, что ему нужно, о Дженнифер Форсайт и трусе Чарли Макфи.

– Раздевайся. – Чарли поднял голову, недоуменно моргнул. – Снимай одежду, – произнес Халим. Он тщательно выговаривал звуки, словно обращался к умственно отсталому ребенку. Чарли поднялся, начал расстегивать пуговицы на рубашке. Неужели Дженнифер приходится терпеть то же самое?

Чувствуя себя совершенно беспомощным, он швырнул рубашку на пол. Халим усмехнулся:

– Не мальчик, но муж. Чего еще желать? – Он похлопал Чарли по плечу, стараясь ничем не выдать своих истинных чувств. На деле же Халим отчаянно завидовал Джедалле: ведь допрашивать женщину куда приятней…

Глава 32

Зувара

Мунго наблюдал, как ливийцы устанавливали камеру – «панафлекс» на высокой деревянной треноге. Камера явно не относилась к шедеврам кинотехники; впрочем, следовало признать, что съемки ведутся с известным размахом. Многочисленная массовка, множество солдат в мундирах, шум и гам, толпа мальчишек с автоматами – эти охраняли Мартина и Свитса. Пацаны нервничали, хотя на ногах у американцев были колодки, а руки находились в наручниках, приваренных к борту танка Т-72. Мунго смотрел, как люди возятся с камерой, регулируя то ли фокус, то ли что-то еще, и ему вдруг вспомнились слова популярной песенки: «Я хочу в кино сниматься, я хочу „звездою“ стать…»

– Знаешь, когда я был маленьким, матушка учила меня ходить в туалет, – проговорил Мартин. Один из солдат немедленно ткнул его под ребра автоматом. Мунго окинул юнца выразительным взглядом. Тот попятился. – Так вот, она пела песню…

– Никак соскучился?

– Постараюсь вспомнить. – Мунго неожиданно запел; голос его сорвался на фальцет – возможно, это было проделано сознательно: – В небе звездочка сияет, мой малыш в «пи-пи» играет…

– Если она пела таким голосом, – заметил Свитс, – то я удивляюсь, как у тебя не лопнул от страха мочевой пузырь.

Съемки фильма продолжались около получаса. Ливийцы снимали под разными углами солдат с оружием в руках, бронемашины, танк, дымящиеся останки «мерседеса», брали крупным планом лица старших офицеров. Когда все наконец кончилось, с американцев сняли наручники и колодки и усадили обратно в «ситроен».

– А что теперь? – справился Свитс, вновь очутившись за рулем.

– Может, они сообразили, что ошиблись, и хотят нас отпустить?

– Ага, – Свитс взглянул в пыльное, залитое кровью лобовое стекло. На капот «ситроена» забрался один из солдат, который держал в руках тряпку. Свитс заметил, что камеру переставили на новое место, а вокруг пикапа кишат люди в форме, и тяжело вздохнул:

– Нам придется все повторить.

– То есть?

– Выехать из-за поворота, увидеть танк, попытаться удрать, – словом, опять разыграть из себя идиотов. Только теперь нас запечатлеют на пленку.

– А как насчет Андре? Его что, взорвут снова?

– Ставлю пять баксов, что да.

– Не заводись, Хьюби. Мы с тобой ничего не можем поделать.