Небесные девушки - Глэмзер Бернард - Страница 6

— Понятно. Вы, наверное, много читаете?

— Да, сэр. Я читаю много. Я обычно читаю все время.

— Книжный червь, а? — Меня рассмешило, как он это сказал. Он продолжал: — Я вижу, что вы написали, что чтение — это одно из занятий в свободное время. Еще вы плаваете. А плаваете вы тоже много?

— Так много, как могу. Я люблю плавание.

— Вы имеете в виду бултыхание в бассейне, приятное провождение времени с друзьями?

Я возразила:

— О нет. Это ужасно. Я имела в виду настоящее плавание.

— Я не пойму вас, — сказал он. — Настоящее плавание?

— Заплывы на дальние дистанции, — сказала я.

— Только не говорите, что вы одна из тех девушек, которые переплывают Ла-Манш.

Я опять засмеялась:

— Не совсем так. Но в Канаде у нас был домик на озере; когда был жив отец, и я обычно переплывала озеро туда и обратно каждое утро. Это всего около трех с половиной миль.

— Вы делали это одна?

— В основном. В этом удовольствие плавания. Можно побыть одной.

Впервые его голос стал мрачным:

— Мисс Томпсон, вам не придется слишком часто оставаться одной на большом самолете.

О, Господи, подумала я, сама себе соорудила запад-то. Я говорила все неправильно. Этот пункт анкеты, над которым так много потрудилась и на который я так небрежно ответила, обернулся против меня и выбил из седла. Потому что каких девушек подыскивают для полетов в международной компании? Очевидно, девушек здоровых, счастливых, улыбающихся, общительных. А какой я себя показала? Мрачным интровертом, сосредоточенным на себе. Девушкой такого сорта, которые всегда забиваются в темный угол, чтобы читать какую-нибудь несчастную книжонку. Такой девушкой, которые часами бултыхаются в озере, чтобы уйти от самих себя.

Он никак не показал, что заметил мой панику. Он продолжал непринужденно говорить о других вещах. Например, об оплате. Он объяснил, что девушки принимаются условно, на четырехнедельный период подготовки — и даже это могло закончиться в любое время, — и только после этой подготовки с ними заключают контракт. Во время обучения они получают сорок пять долларов в неделю, из них удерживают пятнадцать долларов квартплаты плюс стоимость формы, социальное страхование и т. д. Согласна ли я на все это?

— Да, — сказала я.

— Я также должен вас предупредить, — сказал он, — что у нас очень высокие требования во время учебы. Намного более жесткие, чем в колледже. Та девушка, которая получает меньше девяноста процентов среднего балла, отправляется домой.

— О, — сказала я. — Девяносто процентов!

Он откинулся в кресле и сказал:

— Мисс Томпсон, мне бы хотелось обговорить пару вопросов. Первое: меня удовлетворяет ваша подготовка, особенно знание языков. Но должно пройти некоторое время, прежде чем вы сможете летать на наших международных линиях, — у нас общее для всех правило: девушки не летают на международных, пока не отлетают два года на внутренних. В то же время у нас предусмотрено что-то вроде сокращения этого срока для девушек высокой квалификации. Вы понимаете?

— Да, сэр.

— Следующее, — продолжал он. — Когда мы нанимаем девушку, мы не ставим никаких условий относительно того, сколько времени она будет работать с нами. Мы понимаем, что любая девушка может найти другое занятие, более привлекательное, — например, выйти замуж и обзавестись семьей. — Он сложил руки и помолчал. — Именно поэтому, мисс Томпсон, мы, естественно, хотели бы иметь некоторую уверенность в том, что мы не потеряем вас через неделю-другую после окончания подготовки. Что вы скажете? Считаете ли вы полеты своего рода промежутком между другими занятиями? Или вы хотите сделать карьеру в этом?

— Я сказала:

— Мистер Гаррисон, я люблю летать. Если компания примет меня, я бы хотела летать годы, годы и годы, пока вы не вывезете меня к самолету в кресле на колесиках.

— О'кей, — произнес он. — Что скажете, миссис Монтгомери?

— Я тоже нахожу вашу подготовку превосходной, мисс Томпсон, — заговорила она неспешно. — Ваше знание языков, ваша личность, ваша подготовка необычны. У вас очень приятная улыбка, которая, без сомнения, обрадует многих наших пассажиров. Но я должна заметить вам: всякий может улыбаться. Эта работа предполагает гораздо большее. Это больше, чем просто прогуливаться взад и вперед по самолету и эффектно выглядеть.

Я была сбита с толку ее торжественным тоном.

— Моя дорогая, — продолжала она, — я восхищаюсь вашей страстью к книгам, я также могу симпатизировать вашему желанию удалиться от толпы. Конечно, мы все должны иногда побыть в одиночестве. Но… — Я вздрогнула. — Но, мисс Томпсон, мы все должны учить новые дисциплины. Только так мы растем. Так мы развиваемся и обогащаем себя. Если вы поступите к нам, вы редко будете одна. Вам придется работать в самолетах с пассажирами, которые в некоторых случаях будут в полной зависимости от вас. И это самая сложная дисциплина, которую вы должны выучить, — давать, давать, давать свободно и без остатка. Не думать о себе. Забыть себя и существовать только для других: — Я не знала, что сказать. Она улыбнулась. Неожиданно она стала хорошенькой, когда улыбалась. — Я вас испугала?

— Нет, мэм. — Но я лгала.

Она встала и подошла ко мне, протянула руку.

— Я с интересом буду следить за вашими успехами, — сказала она.

— И я тоже, — присоединился мистер Гаррисон.

Они были бы потрясены моими успехами, узнав, что мой сосед предложил мне сигарету и я ее приняла. В моей голове промелькнула вся беседа, все, что говорил мистер Гаррисон, и те звучные слова миссис Монтгомери, и в ту долю секунды я подумала: «О'кей, Томпсон, вот твой большой шанс. Забудь себя, забудь, что ты стеснительная женщина из Гринича, Коннектикут, иди на твое новое дело гейши-девушки, попробуй, что почем».

Ну, давай, это действовало, как чудо. Я оказалась прекрасной гейшей, я чуть ли не начала сюсюкать.

— Спасибо, — сказала я, взяв сигарету.

— Пожалуйста, — сказал он.

— Спасибо, — сказала я, когда прикуривала сигарету от его золотой зажигалки.

— Пожалуйста, — сказал он.

Я подождала немного, чтобы посмотреть, что последует дальше. Но ничего не последовало. Язык кота ограничен. Тогда я ободряюще ему улыбнулась и спросила:

— Вы летите в Майами?

Вопрос был дьявольски тонким. Самолет летел прямо в Майами, без посадок. Но именно таким образом мы, гейши, и начинаем раскручивать дело. Симпатичная легкая подача, которую парень не может пропустить, даже если у него завязаны глаза.

— Да, — подтвердил он обрадовано. — Именно так. Майами.

— Ага. Я тоже в Майами.

— Да? — Он, казалось, споткнулся на этом. Он не знал, что говорить дальше. Я постаралась помочь ему.

— Я никогда раньше не была в Майами.

— Вы раньше не были?

Ну, парень, мы забуксовали.

— Я слышала, это сказочное место, — сказала я. — Великолепные отели, пальмы, солнце.

— Да.

— Что, там действительно так прекрасно, как говорят?

— Ну да, что-то вроде. — Мой спутник разговорился. — Где вы остановитесь?

— Дайте я посмотрю. — Я порылась в сумочке и достала письмо, которое прислал мне мистер Гаррисон, подтверждая мое принятие и указывая, когда и куда я должна ехать. — Вот. Отель «Шалеруа».

— «Шалеруа»? — Он произнес это на американский манер: «Чалерой». — Что ж, это славный, очень приятный отель. Не новый, замечу вам. Построен два-три года назад. Пусть это вас не беспокоит. Он действительно удобен. Между прочим, Максвелл Куртене — мой старый друг. Хороший парень. Максвелл.

— Он управляющий отелем?

— Да. — Он доверительно наклонился ко мне. — Вот что я вам скажу. Меня зовут Нат Брангуин. Когда вы будете регистрироваться в «Шалеруа», скажите Максвеллу, что знаете меня. Он сделает все, чтобы вам было удобно.

— Что же, спасибо.

Он слегка покраснел.

— Я бываю в «Шалеруа» каждый день. Я, должно быть, увижусь с вами, а?

— Ну, надеюсь, мистер Брангуин.

— Там хороший бар, «Сувенир-бар». Мы могли бы выпить.