Небесные девушки - Глэмзер Бернард - Страница 24

— Ты что, медиум?

— Да. Ты разве не знала?

— Это хорошо, — улыбнулась она.

Мы перехватили несколько гамбургеров в кафетерии а потом все впятером мы сидели на кроватях в большой комнате до часу ночи, зубря эти проклятые аэропорты, и коды, и определения частей самолета. ОЛБ, Олбани; АБК, Альбукерке — ровно через две страницы список заканчивался буквами ИКТ, что, как всякий дурак может понять, означает Вичита, Канзас; а АВБ означает Уилкс — Бэрр — Скрантон. Гений, который вычислил эти аббревиатуры, мы единогласно решили, достоин получить медаль из грязи на орденской ленте от Библиотеки Конгресса, а гипсовый слепок его мозга должен храниться в специальной витрине в Музее естественной истории.

Выйти в коридор четырнадцатого этажа было, наверное, не очень-то приятно. Из каждой комнаты доносились постоянные звуки, как жужжание пчел в улье. ФУЭ, Форт Уэйн, Индиана; ИПТ, Уильям-спорт; ЭУР, Ньюарк, Нью-Джерси… И часами девушки бродили из комнаты в комнату, с бигуди в волосах, их лица были покрыты кольдкремом, они бормотали про себя буквы кодов и походили на бедную Офелию после неприятностей с этим совершенным ублюдком Гамлетом.

Я, наверное, должна была видеть во сне эти буквы кодов. Или Джурди. Или школу. Что-нибудь недавнее. Но так не произошло. Вторую ночь подряд я видела сон об авиакатастрофе в Токио, и это было так ужасно, как в аду.

6

Я не знаю, как Донна сумела это сделать. Может быть, она приучилась обходиться без сна, живя все эти годы в лыжной сторожке; но я с трудом пробудилась от своих ночных кошмаров, только когда кто-то потряс меня за плечо и сказал:

— Эй, эй, Кэрол, эй.

Я едва приоткрыла один глаз, любопытствуя, кому я так понадобилась, и увидела эту девушку из Нью-Гэмпшира, склонившуюся надо мной в чем мать родила и колыхающую своими грудями прямо над моим лицом. Я не могла ничего сообразить, закрыла глаз и постаралась вновь вернуться в мою судьбу в Токио. Я не хотела возвращаться. Я просто должна была вернуться.

Она вновь потрясла меня:

— Эй, Кэрол, эй!

— Что случилось? — спросила я.

— Не помнишь? Мы собирались поплавать. Сегодня самое прекрасное утро, какое ты когда-либо видела.

— Сколько времени?

— Пять тридцать.

Я села и застонала:

— Ты бессердечная сука, мы легли спать около половины второго. Что ты собираешься сделать со мной?

— Ш-ш-ш, — прошептала она. — Ты разбудишь остальных. Пойдем. Влезай в купальник.

— Святой Бог… — произнесла я.

— Прекрати ворчать. Ты одна на шесть сотен или нет?

Я вылезла из постели и начала вытаскивать из комода свой черный цельный купальник, которым меня снабдил мой дорогой старый Лорд и Тейлор (с них причитается за рекламу: я с головы до ног покрыта этикетками от Лорда и Тейлора); я была так ошеломлена Донной, что даже не пикнула. Я сняла свою пижаму, скользнула в купальник, а Донна сказала:

— Эй, Кэрол, ты одета очень мило.

Я огрызнулась:

— Так что?

— Дружок, ты невыносима сегодня утром.

Будь у меня такая же правая рука, как у Джурди, я бы ее треснула.

Ее купальник совсем не походил на мой. Он состоял из двух клочков атласа и был столь сексуальным, что Лорд и Тейлор скорее умерли, чем запустили бы такую одежду в своем магазине, даже под прилавком.

— Ха!-сказала я. — Подожди, пока мистер Гаррисон не положит глаз на тебя в этом наряде.

— Что плохого? Я ведь одета, не так ли?

— Ага. Да еще как!

Мы прихватили свои платья и выползли. Кто-то обнаружил прошлой ночью, что существует особый лифт, специально для обслуживания любителей поплавать вроде нас. Если сесть в обычный лифт, то опустишься в главный холл, и тогда твой путь пройдет через все эти стада пялящихся на тебя мужчин; а этот особый лифт доставлял вас в роскошную душевую, из которой шла дорожка прямо к бассейну и пляжу.

Мы спустились вниз, прошли по песку, и это было настолько прекрасно, что все мое плохое настроение вмиг улетучилось. Вокруг не было ни души, утро едва занималось, небо было ясным, розовато-голубым, вода походила на застывшее бледно-голубое стекло, и мы вступили в совершенно новый мир.

— Не слишком ли это великолепно! — воскликнула Донна.

— Это божественно.

Мы побежали к воде, и вдруг мне в голову пришла мысль. Обычная мысль законопослушной Томпсон. Я сказала:

— Мой Бог, Донна, нам не разрешено купаться, пока спасатели не приступят к своей работе.

— Кэрол, клянусь, мне никогда не понять, как работает твой мозг. Какого черта, неужели ты ожидаешь, что спасатель припрется на работу в такой ранний час?

Я ответила:

— В том-то все и дело.

— В чём дело?

— Что он не на работе.

— Я знаю, что он не на работе, — ответила Донна. — В этом и заключается определенная прелесть ситуации. Нас не будет осматривать с головы до ног большая волосатая горилла.

— Донна…

— Честно, Кэрол, ты просто старая кляча. — Она оглядела пляж. — Знаешь что? Никто сюда не спустится в такой ранний час. Мне совсем не нужен купальник.

— Дойна, будь разумной…

Она сняла лифчик и протянула мне.

— Вот. Держи его. Больше всего я люблю плавать нагишом.

Она начала стаскивать свои трусики, а я сказала:

— Оставь их, Донна. — Мой голос, вероятно, был таким угрожающим, что она снова их натянула, улыбаясь.

— О'кей, — сказала она. — А ты идешь в воду или нет?

— У меня нет выбора, поскольку ты такая голая. Я лучше останусь здесь и понаблюдаю за подглядывающими.

— Обалденно, — сказала она.

Она брела по воде, пока вода не дошла до талии, и тогда мягко, без всплеска, нырнула и вынырнула примерно в десяти ярдах. Она явно была по-настоящему опытной пловчихой. Я кое-что понимаю в этом, потому что один из моих прежних поклонников, Освальд, парень с изменчивыми глазами, побеждал более чем в дюжине чемпионатов в свое время, и он привык тратить много часов просто на то, чтобы показывать мне, как плавают лучшие пловцы. Главное заключалось в том, чтобы сберечь свои силы. Не нужно молотить руками и ногами, неважно, насколько это выразительно, по-вашему, выглядит; вы используете свою энергию, чтобы нестись вперед, а не взбивать пену. Лучшие пловцы скользят по воде, едва ее взбалтывая.

Наблюдая за Донной, я видела, что она обладает настоящим стилем. Освальд гордился бы ею. Она плоско лежала на воде, и лишь тончайший белый всплеск появлялся, когда она шлепала ногами, а ее руки в спокойном и превосходном ритме рассекали воду, погружаясь в нее, и снова мелькали в воздухе. Наблюдать за ней, как и за любым настоящим спортсменом, доставляло радость, и хотя она, казалось, отклонилась от своего пути, я не волновалась.

Очевидно, она решила спустя мгновение, что уплыла достаточно далеко, и я увидела, как она сделала резкий поворот, во время которого наполовину выскочила из воды; и затем она, видимо, решила проверить себя. Я обычно время от времени делала это, только чтобы покрасоваться: едва не каждый так поступает. Ты плывешь милю совершенно превосходным и безошибочным стилем, и ни одна душа не обращает на тебя внимания. Но затем ты наращиваешь мощь и взбиваешь пену, как подвесной лодочный мотор, и все в восхищении наблюдают за тобой и говорят: «Молоток! Она умеет плавать!» То же самое продемонстрировала и Донна, возвращаясь назад со скоростью мили в минуту и оставляя за собой пенный след, и я стояла, восхищенная таким великолепным шоу. Эти атлетически сложенные девушки из Нью-Гэмпшира, думала я, они действительно кое-что умеют.

Странно, что, достигнув мелкой воды, она продолжала сохранять скорость; и лишь когда коснулась дна ногами, она выскочила из воды, махая руками, ногами и грудями, как ветряная мельница. Она удалилась на несколько ярдов от воды и упала лицом вниз, и я подумала: «Мой Бог, она умерла». Это было внушающее ужас зрелище.

На мгновение я оставалась парализованной и не могла шевельнуться. Затем, размахивая ее бюстгальтером, я бросилась к Донне, и на самом деле, она выглядела бездыханной. Я уселась верхом на ее бедра и начала делать ей искусственное дыхание, и внезапно она шевельнула головой и проговорила: