Дангу - Глыбин Леонид - Страница 1

Леонид Глыбин

Дангу

НЕЧТО ВРОДЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

Однажды ко мне зашел мой старый приятель Сергей Тарасов, который уже давно не посещал меня. Тарасов был индологом-ориенталистом, довольно известным у нас и за рубежом, и всю жизнь занимался поисками в различных рукописных фондах, переводом, комментированием и публикациями средневековых индийских рукописей. Я иногда помогал ему при литературном оформлении его сочинений.

Сергей был сильно взволнован и на мой вопрос, не случилось ли чего с ним, отрицательно мотнул головой, разделся, прошел в комнату и присел к столу.

— Впрочем, нет, — сказал он. — Со мной случилось нечто такое, чего, бывает, ждет годами любой искатель рукописей.

И он поведал за чашкой чая совершенно необыкновенную историю, в подтверждение которой выложил из портфеля целый ворох ксерокопий старинных документов и какой-то рукописи.

— Ты мой первый читатель! Очень важно, что ты литератор! — возбужденно воскликнул он. — Это анонимная джайнская рукопись восемнадцатого века на позднем санскрите — «Дангу чарита прабандха», «Повесть о приключениях Дангу». Мне прислали ксерокопию коллеги-индийцы.

— Очень интересно, наверное? — сказал я, почтительно рассматривая красивую вязь санскритского письма.

— Дьявольски интересно! Мне так повезло, ты не представляешь! Они нашли ее в библиотеке храма Джаганнатха Пури в штате Орисса, куда она каким-то образом попала из буддийского монастыря Химис в Ладаке. А вот ее перевод.

И в мои руки легла увесистая пачка исписанных листов бумаги.

Первая страница открывалась торжественным вступлением:

Ом!

Я поклоняюсь богине красоты и счастья

Лакшми!

Я поклоняюсь повелителю

Махавире!

— Да подожди читать, это еще не все. Бот тут, — продолжал он, протягивая мне толстую тетрадь, — выписки из путевого журнала, донесений в московский Посольский приказ и «Записки об Индии» французского врача Поля Жамбрэ. Я потратил много сил и времени, чтобы отыскать эти материалы в одном из московских архивов. Они относятся к тому времени, когда Петр Первый правил Россией из Москвы и еще не начал своей знаменитой северной кампании по выходу на Балтику…

Уже потом, когда Сергей ушел от меня, я всю ночь с огромным волнением читал и перечитывал все, что он оставил, вспоминая его комментарии и пояснения, мои глаза пожирали строчку за строчкой, я погрузился в события, происшедшие почти триста лет тому назад.

Прошло некоторое время, я уехал в командировку и, вернувшись, уже собирался навестить Сергея, как вдруг мне позвонили и сообщили трагическое известие — неделю назад, поздно вечером возвращаясь с дачи, Сергей погиб в автомобильной катастрофе. Ужасно, что его не стало и что он не успел опубликовать все эти материалы. Теперь я должен был закончить начатое им дело. Я нашел издательство и подготовил материалы к печати. Ей-богу, они стоили того!

Я дал перевод в собственном изложении, добавив одну выписку из документов Посольского приказа, отрывки «Записок об Индии» французского врача и комментарии самого Сергея.

Для облегчения чтения я разбил части на главы, снабдив их названиями: дело в том, что текст самой рукописи — сплошной, так тогда практиковалось в Индии для экономии места на пальмовых листьях, использовавшихся в те времена вместо бумаги.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ. ДЕТСТВО

НАЧАЛО ПУТИ

Ранним утром 5 июля 1698 года в прекрасную погоду, редкую для начала времени дождей в этой части Гималаев, из тибетского селения Драс, расположенного на Лехской дороге, соединявшей Кашгарию с Кашмиром, в направлении перевала Зоджи-Ла, что по-тибетски означает «перевал снежных бурь», двинулся большой караван, состоявший из шестидесяти пяти человек на пятидесяти восьми лошадях, четырех мулах и тридцати вьючных двугорбых гобийских верблюдах. Это была посольская миссия русского царя Петра Первого в Индию к могольскому императору Аурангзебу, или Великому Моголу, как его в ту пору называли в Москве.

Дело в том, что Петр Первый придавал очень большое значение установлению торговых и экономических связей со странами Востока и особенно с Индией. Став посредником в торговле между Европой и Азией, Россия могла бы укрепить свое благосостояние. Поэтому Петр Первый предпринял очередную попытку разведать путь в Индию и установить с ней дружественные отношения. Другим важным поручением посольской миссии были поиски золотых россыпей, месторождений или приисков. В царской казне постоянно не хватало денег.

Миссию возглавлял гвардии капитан-поручик князь Василий Андреевич Боголюбов. Его сопровождали жена Настасья, помощник, чиновник Посольского приказа дворянин Наум Батов, секретарь Федор Почивайло, переводчик Ахмед Ибрагим Бей, конвойная полусотня казаков под командованием поручика Николая Слепцова, проводник караван-баши кашгарец Кучум-хан, четыре погонщика из местных тибетцев и три чиновника двора императора Аурангзеба. Они встретили миссию уже в Лехе и с почетом сопровождали ее в Кашмир, где в своей летней резиденции русских ожидал Аурангзеб. Членом миссии был еще один человек, совсем маленький, имевший от роду менее года, крепкий, белоголовый, голубоглазый мальчуган.

Когда Петр Первый послал посольство из Москвы в Индию, Настасья Боголюбова была уже беременна. К началу нашего повествования путь миссии через Астрахань, Бухару, Коканд, Кашгар, Яркенд и, наконец, Лех длился уже второй год. Сын Боголюбовых появился на свет на пятый месяц путешествия где-то в туркменских степях.

Родители постарались отыскать в безбрежном мусульманском море хоть какой-нибудь христианский островок, чтобы окрестить новорожденное дитя, дав подобающее его древнему русскому роду имя. Такой островок в виде маленькой церквушки на их счастье оказался в Кашгаре.

Там обращенный из уйгуров христианский священник с мусульманским именем Асгар-хан произвел обряд крещения. Мать надела сыну на шею маленький нефритовый медальон старинной русской работы с великолепной бриллиантовой окантовкой, который закрывался крышечкой с запором, и серебряный крестик. Внутри медальона старый кашгарский ювелир, найденный по просьбе родителей Асгар-ханом, выгравировал надпись: «Сего владетель есмь Никита Боголюбов, Князев сын, рожден 5 дня сентября 1697 — го».

А теперь давайте снова перенесемся в то далекое раннее утро 5 июля 1698 года…

Возглавляли караван Кучум-хан и три придворных чиновника двора Аурангзеба. Метрах в пятидесяти за ними ехал передовой эскорт из пяти казаков вместе с поручиком Слепцовым. Далее с небольшим разрывом следовали двадцать казаков. За ними ехала основная группа миссии во главе с князем. Потом шли вьючные верблюды, нагруженные походным имуществом и подарками для Великого Могола. Один из верблюдов вез Настасью с сыном. Для Никиты была сделана специальная, плетенная из веток ивы люлька в виде корзины, прикрепленная между горбами. Сама Настасья располагалась с левого бока верблюда, уравновешенная с правого бока яхтаном, кожаным вьючным мешком с ее вещами. За верблюдами ехал погонщик с четырьмя запасными лошадьми и великолепным, серым в яблоках иноходцем, предназначенным для Великого Могола. Замыкали караван двадцать казаков и погонщик с двумя запасными верблюдами. Еще два погонщика сновали взад и вперед вдоль всей процессии, поддерживая порядок движения. Все ехали на лошадях — кроме Настасьи с младенцем и погонщиков, которые предпочитали более подвижных мулов.

Медленно движущийся караван, скорость которому задавала неторопливая поступь верблюдов, являл собой красочное и впечатляющее зрелище. Светло-желтые корабли пустыни с черными яхтанами на спинах, рыжие лошади и серые мулы контрастно выделялись на фоне каменистой, почти аспидного цвета тропы, пролегавшей через большие острова зеленой травы с пятнами красно-бурого терескена и беловатых солончаковых пустошей. Оживляли караван яркие фигуры погонщиков в голубых полосатых, подпоясанных черными кушаками халатах и белых войлочных колпаках. Казаки в скромной серо-зеленой амуниции терялись рядом с разодетыми в разноцветные одежды, яркими, как павлины, посланцами Аурангзеба. Над караваном стоял непрерывный перезвон верблюжьих бубенцов, раздавалось цоканье лошадиных копыт о камни, гортанные выкрики погонщиков, щелканье нагаек. Все эти звуки смешивались с шумом горного потока, вдоль которого пролегала тропа. По мере подъема к перевалу местность становилась все более унылой и дикой. Теперь повсюду виднелся только сухой дерн, голые крутые скалы и длинные желтоватые осыпи. Кое-где белели конские кости. Амфитеатр угрюмых пиков с левой стороны замыкался огромной вершиной Амарнатх, покрытой льдом и снегом. Тропа вела туда.