Королева сплетен - Кэбот Мэг - Страница 14

Я щурюсь на него в полутьме. Лунный свет просачивается в единственное узенькое оконце прачечной. Эндрю, насколько мне видно, в белой рубашке и черных джинсах – униформе официанта.

Не знаю, почему я сделала это. Может, потому, что мне весь вечер было одиноко и я чувствовала себя подавленной. Или потому, что еще до конца не проснулась.

А может, потому, что действительно люблю его. Но я вдруг села, взяла его за воротник рубашки и прошептала:

– Эндрю, все так ужасно! Твой брат Алистер сказал, что ты называл меня толстухой. Это же неправда?

– Что? – смеется Эндрю, уткнувшись носом мне в шею. Он любитель тыкаться в шею, как я смотрю. – О чем ты?

– Твой брат Алистер сказал об этом.

Эндрю отрывается от моей шеи и пристально смотрит на меня в лунном свете.

– Погоди, – говорит он. – Он так сказал? Ты что, из меня шута горохового делаешь?

– Не знаю ничего ни про какой горох, но это правда. «Толстуха» – именно это слово он употребил.

Запоздало понимаю, что Эндрю может разозлиться на брата.

– Эндрю, прости, – говорю я, обняв его за шею, и нежно целую. – Зря я вообще подняла эту тему. Алистер, похоже, просто дурачил меня. А я и повелась. Забудем об этом.

Но Эндрю, похоже, не собирается ничего забывать. Он крепче прижимает меня к себе и произносит в адрес брата несколько крепких выражений, которые шепчет мне прямо в губы. Потом добавляет:

– Я считаю, ты выглядишь потрясающе. И всегда считал. Конечно, когда мы познакомились, ты была полнее, чем сейчас. Когда увидел тебя в этом китайском платье, даже сразу и не узнал. Глаз не мог отвести и все думал, кто этот счастливчик, которому выпало встречать такую красотку.

Я только моргаю. Почему-то его слова не радуют меня. Может, это потому, что он все же немного пришепетывает и у него выходит «срафу не уфнал тебя».

– Потом я слышу объявление, подхожу и вижу, что ты – это ты, и понимаю, что я – тот самый счастливчик, – продолжает Эндрю. – Жаль, что пока все идет шиворот-навыворот – с квартирой приятеля не вышло, у тебя нет нормальной кровати, и мой братец – идиот, да еще мой поганый рабочий график. Но я хочу, чтобы ты знала, – он обнимает меня за талию, – я безумно рад, что ты приехала. – И вот тут он наклоняется и снова целует меня в шею.

Я киваю. Но как бы мне ни нравилось, когда меня целуют в шею, мне не дает покоя еще одна вещь.

– Эндрю, есть еще кое-что.

– Да, Лиз, что такое? – спрашивает он, а его губы приближаются к мочке моего уха.

– Дело в том, Эндрю, – говорю я медленно, – что я… я…

– Да что такое?

Я набираю в грудь побольше воздуха. Я должна это сделать. Я должна сказать, иначе это будет стоять между нами все время, пока я здесь.

– Я просто ненавижу помидоры, – выпаливаю я наконец.

Эндрю поднимает голову и непонимающе смотрит на меня. А потом начинает хохотать, как безумный.

– Господи, – шепчет он. – Точно! Ты же писала об этом! Мама спрашивала, что ты любишь, чтобы именно это приготовить к твоему приезду. Но я никак не мог вспомнить. Я помнил, ты говорила что-то о помидорах…

Я стараюсь не принимать услышанное близко к сердцу. Эндрю уже просто гогочет. Рада, что он находит эту ситуацию такой забавной.

– Моя бедная девочка. Не волнуйся, я ей намекну. Иди сюда, дай я поцелую тебя еще. – Что он и делает. – А ты крепкий орешек, как я погляжу.

Не знала, что у него на этот счет были сомнения.

Но я понимаю, что он имеет в виду.

По крайней мере, мне так кажется. Трудно думать о чем-то, когда он целует меня, кроме как: «Ура! Он целует меня!»

Какое-то время мы не шепчемся, потому что заняты поцелуями.

И я уже уверена, что его брат ошибся – Эндрю вовсе не считает меня толстухой… ну разве что «толстуха» в его понимании – это нечто симпатичное. Я ему нравлюсь. НА САМОМ ДЕЛЕ нравлюсь. Сейчас я чувствую это физически.

Он, смеясь, карабкается ко мне на подвесную койку, и слава богу, она выдерживает. Вернее, в данном случае, слава миссис Маршалл.

– Эндрю, – шепотом спрашиваю я, – у тебя есть презервативы?

– Презервативы? – переспрашивает Эндрю так же шепотом, словно впервые слышит это слово. – А разве ты не на таблетках? Я думал, все американки на таблетках.

– Ну да, – говорю я, и мне немного неловко. – Но таблетки не предохраняют от болезней.

– Ты хочешь сказать, что я чем-то болею? – спрашивает Эндрю, и он уже совсем не шутит.

Ну почему я никак не научусь держать рот на замке?!

– Э-э-э, – говорю я, пытаясь придумать что-нибудь, а это не так просто, когда так устала. И возбуждена. – Нет. Но я могу болеть. Никогда не знаешь.

– А, – хихикает Эндрю. – Ты? Никогда. Ты слишком милая для этого. – И он снова принимается за мою шею.

И это очень даже приятно. Но он так и не ответил на мой вопрос.

– Ну, так у тебя есть?

– О господи, Лиз. – Эндрю садится, шарит в карманах брюк, висящих на краешке койки, и наконец выуживает оттуда то, что надо. – Теперь довольна?

– Да, – говорю я. Потому что так оно и есть. Несмотря на то, что мой парень ходит на работу с презервативом в кармане. Другая могла бы спросить, что он, собственно, собирался с ним делать, если его девушка сейчас дома, а не там, где он работает.

Но дело не в этом. А в том, что у него есть презерватив, и мы можем приступать к делу.

Что мы и сделали без дальнейших проволочек. Вот только…

По-моему, все идет, как и должно идти. Правда, мой опыт в таких делах ограничен бестолковой возней в длинной кровати с Джеффом, единственным парнем, с которым у меня были длительные отношения (три месяца) на втором курсе и который в конце семестра со слезами признался мне, что влюблен в своего соседа Джима.

И все же я достаточно много читала «Космо» и знаю, что каждая девушка должна сама позаботиться о своем оргазме – так же, как каждый гость должен сам позаботиться о том, чтобы ему было весело… Ни одна хозяйка не уследит ЗА ВСЕМ СРАЗУ! Я хочу сказать, нельзя сваливать все на парня. Он все равно все испортит – или того хуже – даже и пытаться не станет. Если, конечно, он не вроде Джеффа, которого очень даже интересовали мои оргазмы… как и мои туфли-лодочки от Герберта Левайна с хрустальными пряжками. Я застукала его в этих самых туфлях перед зеркалом.

Но пока я сосредоточилась на получении своего удовольствия, у Эндрю, похоже, возникли проблемы с его собственным. Он прекратил делать то, что делал, и откинулся на спину.

– Эндрю, – озабоченно спрашиваю я, – все в порядке?

– Я не могу, черт возьми, кончить, – звучит его романтичный ответ. – Это все из-за дурацкой кровати – слишком тесно.

Я, мягко говоря, удивлена. Первый раз слышу о мужчине, у которого с этим проблемы. Знаю, для кого-то – например, для Шери – мужчина в постоянном напряжении будет подарком судьбы. Для меня же это просто неудобно. О своем удовольствии я уже позаботилась, как советовал «Космо». И если честно, не знаю, сколько смогу еще сдерживаться.

И все же как-то неправильно думать только о себе, когда человеку рядом так плохо. Даже представить не могу, каково сейчас Эндрю.

Преисполненная жалости к нему, я наклоняюсь и спрашиваю:

– Я могу тебе как-то помочь?

И вскоре я узнаю, что могу. Во всяком случае, если судить по тому, как Эндрю начинает подталкивать мою голову.

Беда в том, что я никогда раньше этого не делала. Даже не знаю, как это делается… хотя Бриана, моя соседка по общежитию, как-то раз пыталась показать мне это с бананом.

И все же. Мне как-то по-другому рисовалось, как мы оба доходим до пика.

Однако такие вещи надо делать для тех, кого любишь, если они в беде.

Правда, сначала я заставляю его сменить презерватив. НАСТОЛЬКО я не люблю никого, даже Эндрю.