Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Желток яйца - Аксенов Василий Павлович - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

В процессе лекции Филларион безгранично пользовался феноменом, известным в академических кругах как «язык движений». Посреди валящихся восклицательных и вопросительных знаков он вдруг вздымал свои гигантские верхние конечности и давал им обрушиться, как мощному фонтану, в то время как его рот извергал остатки спагетти по-милански, что он столь небрежно жевал во время предшествующей дискуссии за ланчем.

Мы помним, конечно, что нашему храброму спецагенту Джиму Доллархайду вход на эту лекцию, да и вообще в помещение Тройного Эл был заказан. Однако с помощью современной технологии он наблюдал всю конференцию со строительных лесов па другой стороне авеню Независимости. Нет-нет, думал он, этот малый не может быть шпионом. Какой шпион когда-нибудь пристегнет пиджак к жилету? Все, что угодно, но только не это!

Большое возбуждение было вызвано пением Филлариона, когда он с вдохновением исполнил московскую уличную песенку шестидесятых:

Марья Петровна идет за селедочкой,
Около рынка живет.
А над Москвою серебряной лодочкой
Новенький спутник плывет.
Марье Петровне жалко целкового.
Три ему дать, али пять?
А над Москвою-то спутник, как шелковый,
Новенький мчится опять.

Далее он поведал пораженной аудитории, что распространение этой песенки заставило Политбюро привести в состояние боевой готовности антиповстанческие войска и отряды спецназа.

Достопочтенный Генри Трастайм сиял: его кореш штурмом взял привередливую аудиторию. Либералы, которые, разумеется, составляли большинство, торжествовали: посмотрите, как он естественен и как открыт! Ни малейшей доли доктринерства не угадывается, ни малейшего инструктирования! Вот вам Ее Великодушие Гласность! Не следует ли нам отбросить весь этот вздор об Империи зла?! Если даже он и уникум среди советских ученых, которые обычно выглядят, следует признать, несколько скованными и напыщенными, все-таки ведь именно его выбрали для приезда сюда в данный момент. Не означает ли это, что советские хотят расширить наш диалог, преодолеть мерзкие пережитки холодной войны, культа личности, назовите, как хотите?…

Что касается консервативного меньшинства, то оно призывало к состоянию прохладной, но дружелюбной сдержанности, сохраняя верность своему нынешнему лозунгу: «Доверяй, но проверяй». Впрочем, один почтенный джентльмен, а именно заместитель директора Пит Клентчиз осторожно осведомился у начальника охраны Каспара Свингчэара, не намерен ли доктор Фофанофф попросить политического убежища. В ответ дюжий охранник пожал плечами, что могло и означать, что он не удивился бы.

Все иностранные сотоварищи Либеральной лиги Линкольна приветствовали москвича без оговорок. Утонченный аргентинец Карлос Пэтси Хаммарбургеро аплодировал. Индийская композиторша, два польских историка (один от правительства, другой от «Солидарности»), израильский экономист, высокопоставленный румынский чиновник, беглый эфиопский посол — все были впечатлены спонтанностью доктора Фофаноффа и его пузырящейся эрудицией. Что касается японского исследователя Татуи Хуссако, то он, демонстрируя набор своего самого отменного хихиканья, подошел к москвичу и представился как Федор Михайлович, что было, по его мнению, русским эквивалентом его имени. В вашем лице, доктор Фофанофф, сказал он, я вижу вечнозеленый дуб великой русской культуры.

Увы, ни одна компания не обойдется без нахала, и Либеральная лига Линкольна не была исключением из этого исключения. Даже и среди всеобъемлющего восторга чувствительная персона — а доктор Фофанофф был исключительно утончен под своей слоновьей кожей — может уловить возникающую где-то волну враждебности и вызова. С сожалением мы должны признать, что эта отталкивающая волна исходила от самой привлекательной личности в толпе ученых, а именно от лиловоглазой тридцатидвухлетней Урсулы Усрис, кандидата наук из Австралии.

Цветущая личность, истинный символ освобожденной женственности, с гибким, хорошо тренированным телом, определенно выделялась из несколько доскоподобного женского контингента Тройного Эл.

Стоя в позиции фехтовальщика, проверяющего кончик своей рапиры, она бросала искоса взгляд на нашего триумфатора и не очень церемонно спросила по-русски:

— А вы не врете?

Филларион был огорошен. Сначала он вдохнул такое огромное количество воздуха, что многие почувствовали головокружение, внезапно оказавшись в разреженной атмосфере. Потом он выдохнул в два раза больше воздуха, создав тем самым порыв сродни Карибскому урагану…

— Что вы имеете в виду, милостивая государыня?

Она вызывающе рассмеялась.

— Камнями по воронам! — ох, уж эти австралийские выражения! — Вы не преувеличиваете свою «генеральную репетицию?» Ваш так называемый поиск чистоты действительно существовал когда-нибудь? Простите, старина, но мне трудно не предположить, что все эти, трали-вали, ваши «движения» не что иное, как жалкие попытки русских нытиков и слабаков имитировать западную моду.

Он задохнулся от возмущения.

— Простите, сударыня! Вы посягаете на наш Ренессанс! В толпе отозвалось: постыдитесь, постыдитесь, сударыня! Улыбка Урсулы, лучшее, что может предложить стоматология Южного океана, пронзила Филлариона будто смертельный лазерный луч.

— Струс! Я и гроша не дам за ваш говенный русский Ренессанс!

Резкий разворот… взлет каштановой гривы… Боги, милосердные боги Балтики, ее тылы могут гордо конкурировать с фронтами!… уходит, как королева.

— Великодушные дамы, благородные господа, ради Небес, кто она?

— Да конечно же австралийка, мы их тут зовем «оссис», сэр.

Теперь вообразите картину: великолепный ученый-женщина гордо вышагивает по пересекающимся переходам знамени-того института, в то время как президент этого института, достопочтенный Генри Трастайм трусит позади нее, подобно заместителю премьер-министра, трусящему за премьер-министром в одной из тех стран, которым повезло быть под управлением матриархата.

— Урси, подожди! Доктор Усрис, умоляю! — взывал он. — Поговорим как ученый с ученым. Не думай, что я хочу воспользоваться нашими прошлыми, столь взаимно благотворными отношениями. Я просто хочу признаться, что мне было очень прискорбно видеть тебя в приступе русофобии. Доктор Усрис, вы признаны повсюду как великий знаток их междометий, как теоретик их апокрифов… Конечно, я припоминаю, как вы однажды сказали, что предпочли бы изучать их как древних греков… однако, я надеюсь, вы не хотели сказать, что предпочли бы их изучать мертвых… о, нет… позволь мне заверить тебя, Урси, я и сам иногда разделяю твои сомнения в их достижениях, но все-таки то, о чем сегодня говорил Фил, я знаю из первых рук. Просто потому, что мне случилось быть участником тех событий и, пусть я опущусь еще ниже в твоих глазах, тех вакханалий… так что… как бы чайльдгарольдски для серьезного ученого ни прозвучал доклад Филлариона, все-таки было в этом зерно истины…

— Это правда, что у него была кличка Хобот в его Кривоарбатском переулке? — Урсула в конце концов снизошла до вопроса.

— Ну, конечно! — ГТТ радостно подхватил вопрос как добрый знак будущего примирения. — В нашей шайке мы перевели его кличку на «Пробосцис». Ему это даже больше нравилось. Пробосцис! Звучит?

— Очень даже, — она серьезно кивнула. — У меня всегда была склонность принимать глупые метафоры за отражение реальности.

Прощаясь, она последовательно преподнесла президенту улыбку, подмигивание и мощный шлепок по его тощим ягодицам.

— Ты должен мне рассказать подробнее об этой лиловоглазой даме, — настаивал Филларион, когда друзья остались одни в Гостиной Диогена, среди стекла и красного дерева, над панорамой американской столицы. — Клянусь, я выслежу истоки ее русофобии до самых глубинных тайников, размотаю истину до полной обнаженности! Так что, Сакси, не тяни и расскажи мне, почему доктор Усрис так яростно нас не любит!