Зулусы наступают - Гленвилль Э. - Страница 8

Леопард завладевает пещерами, в которых некогда жили бушмены, а павианы взбираются по горным тропам на скалы, неприступные даже для самых смелых охотников. Павианы неукротимы, как неукротим человек, но жилища своего они никогда не защищали и при встрече с опасным противником обращались в бегство.

Самым страшным их врагом был человек, безжалостный и смелый враг, и для него павиан являлся легкой добычей.

В раннем детстве Суолла часто прислушивалась к громкому лаю павианов-караульных. Когда эти животные взбирались на почти отвесные скалы, она следила за ними с удивлением и любопытством, но старые самцы, свирепые и важные, всегда ее путали.

Зрение у Суоллы было прекрасное. Она могла разглядеть антилопу, притаившуюся в кустах, она улавливала малейшие изменения в окраске, чуть заметное колебание листвы привлекало ее внимание, но не было у нее таких зорких глаз, как у павиана, который, взобравшись на дерево или на вершину скалы, обозревал оттуда окрестности.

Павиан-караульный являлся как бы всевидящим оком стаи. В то время как другие павианы бегали по скалам, охотясь за насекомыми, караульный сидел на вышке и предупреждал товарищей, если им грозила опасность.

Вожаком стаи становился сильный самец. Он вел павианов в атаку и защищал тыл, если враг надвигался сзади. Во время отступления впереди шли павианихи-матери, которые оберегали своих детенышей и угощали затрещинами непослушных.

Суолла бродила среди скал, отыскивая мед. Она следила за полетом пчел и широко раздувала ноздри, когда ветер доносил кисло-сладкий запах ульев. Девушка наслаждалась этой прогулкой. У подножия скал рос папоротник. Здесь она могла найти гадюк и добыть яд для наконечников стрел. Эбеновой рукояткой ассегая она постукивала по камням, чтобы разбудить змей. Суолла знала, что ей грозит смерть, если она наступит на свернувшуюся кольцами сонную змею. Медленно подвигаясь вперед, она мурлыкала колыбельную песенку, которую напевают детям все матери-бушменки.

Павиан-караульный — крохотная фигурка на вершине самой высокой скалы — увидел приближающуюся Суоллу и залаял: «Боу! Боу!» В это время стая павианов охотилась: звери блуждали по склону холма и, сдвигая камни, ловили жирных червей, копошившихся в земле. Услышав оклик караульного, вожак стаи сел, поджав хвост, как садятся собаки, и посмотрел вниз, на широкую равнину. Антилопы паслись на лугу, два человека бродили под деревьями. С этой стороны павианам не угрожала опасность. Тогда вожак окинул взглядом подножие скал и тотчас же приник головой к земле. Эту позу павианы принимают, когда готовятся к нападению. Другие самцы в испуге отскочили, думая, что вожак собирается напасть на них. Однако павиан смотрел в противоположную сторону, — туда, где у подножия скал мелькала женская фигура.

Молодые самцы тоже припали головой к земле, затем, задрав хвосты, последовали за своим вожаком.

«Боу!» — раздался угрожающий лай совсем близко от Суоллы.

Девушка испуганно подняла голову и увидела длинную морду павиана, свесившегося над пропастью. Маленькие злые глазки смотрели на нее в упор. За первым павианом показался второй, третий. Вожак начал спускаться со скалы. Цепляясь передними и задними лапами за выступы, он полз, словно огромный паук, по отвесной стене.

Суолла замерла от страха, но через секунду к ней вернулось самообладание. Встав лицом к долине, она пронзительно завизжала, призывая на помощь. Наконец один из бродивших по лугу людей услышал вопль и галопом помчался к скалам. Тогда Суолла снова подняла голову и увидела шестерых мохнатых обезьян, которые быстро спускались со скалы. Девушка перепрыгнула через каменную глыбу, преграждавшую ей путь, и стрелой понеслась по крутому склону. Павиан-караульный метался на своей вышке, подпрыгивал и лаял, взбудораженный великолепным зрелищем погони.

Лучший эквилибрист мог позавидовать той ловкости, с какой павианы спускались по отвесной стене. Спрыгнув на землю, они галопом помчались по следам беглянки. Преследование разжигало в них ярость. Дакуина они увидели раньше, чем она, а первым заметил его караульный. Снова он предостерегающе залаял: «Боу! Боу!» — а самки, следившие за погоней, сердито заворчали, недовольные поведением самцов.

У готтентотов есть поверье, будто павианы могут говорить. Молчат же они потому, что боятся быть порабощенными человеком. Многие бушменки уверены, что самец-павиан не прочь взять себе в подруги женщину. Вот почему все туземцы искренне ненавидят этих свирепых обезьян.

— Не беги! — крикнул Дакуин. — Повернись к ним лицом и защищайся!

Он хорошо знал, что вид убегающей жертвы приводит в бешенство преследователей.

Суолла повиновалась. Отскочив в сторону, она повернулась лицом к павианам и высоко подняла ассегай.

Павианы остановились и, гримасничая, присели на корточки. Дакуин прицелился, зазвенела тетива, и стрела вонзилась в шею одного из кривляющихся самцов. Раненое животное в испуге взвизгнуло. Когда же яд проник ему в кровь, павиан раздул щеки и завыл протяжно и жалобно. Вожак повернул обратно.

Остальные обезьяны последовали за вожаком, но один упрямый павиан не намерен был отступать. Он выгнул спину, готовясь к прыжку, но в этот момент молодой бушмен заколол его ассегаем.

Часовой на вышке снова залаял, и лай его долетел до слуха умирающего павиана.

Суолла засмеялась; в смехе ее проскользнули жестокие нотки. Она подбежала к павиану и вонзила свой ассегай в извивающееся тело.

— Нехорошо, что ты ушла так далеко от пещеры, — сказал Дакуин.

— Я пошла за медом, — объяснила она. — Там, в скалах, есть пчелиное гнездо. Пойдем поищем!

Она повела его к скалам. Они выкурили пчел и наполнили мешок желтыми сотами. Забыто было недавнее столкновение с животными, сидящими на корточках. А на вершине холма самки долго завывали над умирающим павианом.

Глава V

КАК ОХОТИЛИСЬ БУШМЕНЫ

Смерть отца, погибшего в бою, Дакуин принял как уход его из жизни в какую то неведомую, туманную страну. Теперь на нем — Дакуине — лежала новая тяжелая ответственность, и эту ответственность он нес радостно и гордо. Глядя вниз, на равнину, купающуюся в лучах солнца, он предвкушал удачную охоту.

Дичи было много, и юноше хотелось помериться силой и ловкостью с четвероногими обитателями равнин.

Суолла развела костер, подмела пещеру и занялась стряпней. На ней лежала обязанность заботиться об удобствах мужчин, доставляющих пишу.

Кару достал гадальные кости. Он хотел заглянуть в будущее. Как выразился он, «его тревожило великое движение в воздухе».

— Но ветра нет, отец.

— Я чувствую, как дрожит земля. Толпы людей проходят в смятении и страхе. Они спешат куда-то. Вот что говорят мне кости: Гэчуи, женщина, и Дона, девушка, легли вниз лицом. Значит, будут слезы. Но Чоу и Као упали лицом вверх.

— Что это значит?

— Бойня. Где-то далеко отсюда. Нас она еще не коснулась. Я слышал, как кафиры говорили о большом войске, бежавшем от Чаки.

— Не пойти ли на охоту? — воскликнул Дакуин, перебирая кости, которые он благоговейно вынул из мешочка, снятого с груди отца. — Могу ли я бросить кости моего отца?

— Можешь, — сказал Кару.

И Дакуин, бросив кости, склонился над ними. Он гордился тем, что в первый раз совершает этот обряд.

— Смотрите! — крикнул он. — Они предвещают удачную охоту. Чоу, Кау и Гэчуи упали рядом.

— Бедная Дона! — прошептала Суолла. — Она лежит лицом вниз.

Все вместе вышли они из пещеры. Охотники пробирались ползком, высокая трава скрывала их от животных, но Суолла не пряталась. Она поднялась на скалу и начала плясать, а животные, которые паслись на лугу, повернулись к скале и, словно зачарованные, следили за прыжками девушки. Солнце серебрило рыжеватые шкуры антилоп.

Зебры пробились в первые ряды. Газели гигантскими прыжками приблизились к скале. На вершине холма неподвижно, словно каменное изваяние, стоял черный самец антилопы.

Смерть прокралась в их ряды. Охотники натянули тетиву. Стрелы прорезали воздух, и раненая антилопа помчалась по равнине. Второй жертвой была молодая зебра. Раненая стрелой, она сорвалась с места и понеслась галопом. Остальные повернулись и посмотрели им вслед; в этот момент ветер донес до них запах человека. Тотчас же они насторожились, готовясь к бегству. Тревога передавалась от одного животного к другому. Они метались, посматривали друг на друга, но нигде не видно было врага. Казалось, опасения их внезапно рассеялись, — они снова начали щипать траву.