Зулусы наступают - Гленвилль Э. - Страница 6

Голос вождя, хриплый и зловещий, рассек тишину.

— Я послал войско в погоню за неверным псом. А пес по-прежнему бродит на свободе. Почему?

Тяжелые веки приподнялись. Вождь посмотрел на знахаря.

— Я спрашивал священные кости, повелитель. Они открыли мне многое.

— Я задал вопрос. Отвечай.

— Те, что идут тропой волка, не достигают цели, о повелитель! — вмещался знахарь.

— Кто этот волк? — спросил Сирайо, перебивая знахаря, который, как казалось ему, заранее придумал ответ.

Чака дал волю гневу.

— Ты, ты этот волк! Ты — предатель, обманувший меня!

— Это сказал тебе знахарь?

— Да, он это сказал.

— Он лжет и знает, что лжет! И ты, вождь, тоже это знаешь.

Чака поднял голову и в упор посмотрел на смельчака. Казалось, гнев его остыл.

Сирайо заметил эту перемену и поспешил использовать благоприятный момент.

— Я вижу, великий вождь, что ты знаешь и помнишь того, кто однажды в минуту опасности прикрыл тебя своим щитом.

Неразумные слова! Не нужно было их произносить. Они напомнили непобедимому не о преданности его слуг, но о зависимости его от них.

— Прошлое не живет. Этот пес, которого я приказал тебе поймать, тоже был когда-то верным слугой.

Он кивнул знахарю. Толстяк, сообразив, откуда дует ветер, произнес заранее приготовленную речь.

Кости открыли ему, что военачальник повел войско по неверному следу. Он хотел соединиться с Мозелекацем, а затем напасть на великого вождя — вождя, который для подданных своих является отцом и прибежищем.

— Ты лжешь, негодная собака!

— Если я лгу, — сказал знахарь, злобно посмотрев на Сирайо, — ты можешь предложить испытание огнем и ядом.

— Это ловушки для слабых. У великого вождя есть ассегаи. Пусть он приведет в исполнение приговор, который ты мне вынес.

Сирайо отшвырнул щит и сделал шаг вперед, подставляя под удар обнаженную грудь. Смело смотрел он на вождя, бросая ему вызов.

Чака заскрежетал зубами, а знахарь-толстяк презрительно щелкнул пальцами.

— У великого вождя есть палач, который казнит виновных.

Сирайо поднял щит и, бросив последний взгляд на деспота, удалился.

— Прикажи позвать палача, повелитель!

— Нет, оставь его. Он — один из моих воинов. Пусть он ждет суда.

Чака встал со скамьи и ушел, а знахарь заковылял к своей хижине, к которой никто, кроме него, не смел приближаться.

Маленький человек, скрывавшийся в листве, посмотрел вслед толстяку, спрыгнул с дерева и бросился в погоню. Прячась в кустах, он обогнал его, присел и натянул тетиву. Две стрелы вонзились в складки толстой шеи. Знахарь завизжал. В густой траве он разглядел пигмея и заорал во все горло, призывая на помощь. Воины, собиравшие хворост для пиршественных костров, нарушили табу и побежали к хижине.

Дрожащей рукой знахарь указал на то место, где видел бушмена. Куамма выпрямился и расхохотался им в лицо. Он пал, пронзенный копьями, но, умирая, он смеялся.

Воины подняли толстяка и положили его под деревом индаба. В предсмертных судорогах он бился на земле. Чака непобедимый пришел, когда знахарь уже перестал корчиться.

— О, великий вождь, он умер от укуса иниоко. Змея следовала за нами, когда мы возвращались домой, и по ночам убивала нас своим жалом. Но военачальник разогнал наши страхи, и мы не боялись иниоко.

Тогда Чака послал за Сирайо и снова поставил его во главе войска.

Глава IV

БЕГСТВО. ВСТРЕЧА С ЛЕОПАРДОМ. ЖИВОТНЫЕ, СИДЯЩИЕ НА КОРТОЧКАХ

Три беглеца, покинувшие пещеру, долго плыли по реке. Они бились о подводные скалы, тела их были исцарапаны, ноги и руки онемели от холода. Наконец, измученные и окоченевшие, выбрались они на берег и зарылись в сухой песок. Медленно тянулась ночь.

Когда взошло солнце, Кару встал и отряхнул песок. Его занимали два вопроса: первый — не гонятся ли за ними враги, второй — нет ли поблизости дичи.

Холодная серая река медленно катила свои воды между высоких стен ущелья. Дальше она сворачивала вправо, и низовья ее были скрыты от Кару. Луч солнца упал на поверхность реки, и вода стала золотой.

За спиной Кару валялись круглые голыши, обточенные водой. На берегу шелестел тростник; у подножия высокой каменной гряды росли ивы и дикий табак. Кару заметил пчел, кружившихся у скалы; крылышки их сверкали на солнце.

Он вздохнул с облегчением, взял свой мешок я достал две небольшие палочки; одна была заострена, другая в нескольких местах пробуравлена. Эти палочки заменяли ему коробку спичек. На берегу разбросаны были сучья, куски коры; Кару выбрал из них самые сухие, которые могли служить трутом. Усевшись на землю, он начал добывать огонь. Палку с пробуравленными дырочками он зажал между большими пальцами ног, а заостренный конец другой палки вставил в одну из дырочек и стал вертеть эту палку между ладонями. Вскоре показались искры, и протянулась ниточка дыма. От искр воспламенился трут, и вспыхнуло пламя — маленький красный цветок. Кару начал кормить это пламя кусочками сухих палок. Тогда Суолла молча встала, принесла хворосту и разложила костер.

Дакуин осмотрел свой лук и старательно вытер влажную тетиву. Юноша и девушка не спрашивали, где достанут они пищу. Оба заметили пчел, собиравших мед. Набрав хворосту, Суолла взяла мешок, который поддерживал ее на воде и играл роль спасательного круга. С этим мешком она отправилась за медом.

Мужчины взяли несколько горящих палок из костра и последовали за Суоллой. Кару вскоре нашел улей — это была глубокая выбоина в скале. Вскарабкавшись наверх, он выкурил пчел, а затем вырезал соты и протянул их Дакуину, который предварительно смочил руки водой. Дакуин передал их девушке, а та, смахнув веткой пчел, спрятала липкие соты в мешок.

Когда мешок наполнился, они вернулись к костру и подбросили в огонь охапку зеленых веток. Повалил дым, разогнавший всех пчел. Тогда они потушили костер и принялись за еду. Мед оказался не менее сытной пищей, чем мясо, а укусы пчел их не тревожили, — стоило ли обращать внимание на такие пустяки?

Утолив голод, они поднялись на склон горы посмотреть, не грозит ли им погоня. Дым костра мог привлечь внимание кафиров. Они притаились в траве и долго смотрели вдаль.

— Вон летят спутники кафиров! — сказал Кару, указывая на небо.

Высоко над рекой грифы рассекали крыльями воздух. Они летели к истокам реки.

— Когда мы плыли, я слышал шум битвы, — сказал Дакуин. — Кафиры напали на пещеру, и Каббо убит. Гул навис над рекой. Я думал, что кафиры гонятся за нами.

— Они переплыли реку на связках тростника, — задумчиво отозвался Кару. — Вон плывет одна такая связка. Проплывут и другие, — мрачно добавил он. — Проплывут и трупы. Их прибьет к берегу, как прибило и нас.

— Я буду ждать, — сказал Дакуин.

Он спустился к реке, а Кару и Суолла последовали за ним. Они остановились у самого края воды и пристально всматривались в проплывавшие мимо предметы. Несколько раз Дакуин входил по колено в воду и осматривал трупы. Наконец вытащил он на берег тело Каббо, пронзенного ассегаем. Колчан его был пуст; в левой руке он сжимал сломанный лук.

Они вырыли яму в песке и посадили в нее Каббо. Руки его были сложены на коленях, у ног лежал лук. Засыпав могилу, они навалили сверху камней и молча отправились в путь. Шли они на запад.

Суолла несла тлеющую головню, мешок с остатками сотов и ассегай с эбеновой рукояткой — ассегай военачальника, извлеченный из тела Каббо.

Этот ассегай дал ей Дакуин. Сам он нес другой ассегай, а также свой лук и колчан. Кару с двумя ассегаями, луком и колчаном шел впереди.

Так, налегке, отправлялись они в далекое путешествие, переселялись в другие края, в ту неведомую страну, где не было кафиров, где бушмен мог жить и дышать свободно.

Они придерживались тропы, проложенной бегемотами и тянувшейся вдоль реки. Не зная усталости, они бежали рысцой. Наконец холмы остались позади; перед беглецами раскинулась широкая равнина.