Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 9

На верстаке лежали аккуратно сложенные инструменты, и стояла закрепленная в латунной подставке огромная лупа. Пол был застелен домотканым ковриком.

Стены гостиной были сплошь увешаны фотографиями, кое-где дореволюционными, а также грамотами в рамочках, под стеклом.

– Вот и я…

Сияющий, как полная луна, Модест Савватиевич с трудом тащил поднос, уставленный чайной посудой и вазочками со сладостями.

– Вам покрепче? Попробуйте печенье. Сам испек. Да-с…

Ольховская пила чай с удовольствием. Может, еще и потому, что непритязательная обстановка квартиры Крутских чем-то напоминала ей собственную, и она чувствовала себя здесь как дома.

– Как здоровье Софья Леопольдовны? Она, по-моему, с вами живет?

– Бабушка умерла…

Скорбная складка перечеркнула высокий чистый лоб Ольховской.

– Уже больше трех недель назад…

– Что вы говорите!? Софья Леопольдовна…

Крутских страдальчески сморщился.

– Чудесная была женщина… Характер, правда, жестковатый имела. Да разве в том ее вина? Жизнь прожила нелегкую, ох, нелегкую. Все на своих плечах вынесла. Детей сама вырастила, выпестовала, и это в такие трудные годы… Да-с…

– Я к вам, Модест Савватиевич, как раз и пришла в связи со смертью бабушки. Она мне завещала вот это…

Ольховская развернула объемистый пакет, который принесла с собой, и поставила перед Модестом Савватиевичем кованный позеленевшей медью ларец красного дерева в виде домика с двускатной крышей и фигурной ручкой сверху.

– Что внутри, я понятия не имею, бабушка не говорила, – сказала Ольховская. – А открыть не могу, нет ключа, видимо, затерялся. Взламывать замок не хотелось бы, да и сомневаюсь, что смогу. Вы не поможете?

– Интересно, интересно…

Крутских замурлыкал, как кот, ощупывая ларец и пробуя его на вес.

– Тяжеловат. Попробуем…

Он понес ларец к верстаку, долго копался в инструментах, что-то разыскивая, затем принялся над колдовать над замком.

Ольховская подошла ближе.

– Мастер, ах, какой мастер сотворил сие чудо! Золотые руки… – бубнил Крутских

Модест Савватиевич был на верху блаженства: приблизив большое мясистое ухо почти вплотную к ларцу, он ввел в замочную скважину причудливо изогнутые металлические спицы и орудовал ими осторожно, едва заметными движениями.

– Ну вот и все.

Он положил инструменты на место и обратился к Ольховской:

– Открывайте, если желаете. Но я бы вам не советовал это делать здесь.

– Почему?

– Может, ларец содержит некие тайны, не предназначенные для чужих глаз. Поэтому лучше ознакомиться с его содержимым дома. Право слово, я не обижусь, не любопытен…

– Что вы, Модест Савватиевич, какие тайны? Большое вам спасибо…

И актриса откинула крышку ларца.

Он был заполнен до половины: старинные бусы, броши, две массивные серьги дутого золота, серебряное колечко, шесть золотых червонцев царской чеканки, несколько крохотных серебряных рюмочек, зеркальце, оправленное в серебро, стеклянный флакончик в тонкой позолоченной оплетке, необычной формы наперсток, похоже, бронзовый, четыре кофейные ложечки из серебра с золотой инкрустацией и какие-то бумаги, завернутые в газету.

– Красивые вещицы… – сказала актриса.

Ольховская знакомилась с содержимым ларца, показывая их старому ювелиру.

Но вот Ариадна Эрнестовна достала завернутый в тканевый лоскуток массивный перстень из какого-то серебристо-белого металла с едва приметным золотистым блеском.

Тонко прочеканенные лепестки и завитушки, сплетаясь в гнездо, охватывали большой прозрачный камень, венчающий перстень.

– Экая симпатичная безделушка… Это хрусталь, Модест Савватиевич?

Крутских не ответил. Он жадно схватил перстень и бросился к верстаку.

Там он долго рассматривал камень через лупу, затем буквально рухнул на стул, схватившись рукой за сердце.

– Что случилось? – встревожилась Ольховская.

– Ничего, ничего… не случилось… Вы… вы знаете, что это?… Что это за камень?

– Н-нет…

– Боже мой, никогда бы не подумал… Это же “Магистр”!

– Простите, что такое магистр?

– Бриллиант чистейшей воды! Называется “Магистр”. Фу-у…

Крутских вытер носовым платком вспотевшую лысину.

– Вот так штука…

– Бриллиант!? – удивилась Ольховская. – Откуда? Такой большой…

– Огромный! И дорогой. Да ему просто нет цены!

– Сколько же он стоит? Хотя бы примерно.

Модест Савватиевич, немного подумав, назвал цифру со многими нулями. Пораженная Ольховская на некоторое время потеряла дар речи.

– И это только его стоимость по весу. А если сюда приплюсовать то, что “Магистр” имеет еще и большую историческую ценность… Да-с… Цены ему нет. Интересно, как он очутился у Софьи Леопольдовны? – спросил Крутских, благоговейно глядя на перстень.

– Не знаю… – наконец опомнилась от изумления Ольховская. – Бабушка никогда о нем даже не упоминала.

– Как бы там ни было, но я поздравляю вас, Ариадна Эрнестовна, с такой ценной находкой. Это просто чудо, свершившееся на моих глазах.

Крутских церемонно склонил свою круглую голову и протянул перстень актрисе.

Ольховская взяла его с опаской, словно он был раскален до бела.

– Я думаю… нужно сдать его государству, – сказала она задумчиво.

– Что вы, как можно! – возмутился Модест Савватиевич. – Вы так богаты, что в состоянии позволить себе такой дар?

– Богата… – Актриса скупо улыбнулась. – Все мое богатство, это старая квартира и немного денег на старой, «замороженной» банком сберегательной книжке, которые я уже не надеюсь получить.

– Тогда о чем речь. Продав «Магистра», вы обеспечите себе безбедное будущее.

– Так-то он так… – Актриса пребывала в смятении. – Трудно сказать, как перстень попал к бабушке… Но что он не мог принадлежать нашей семье, это точно. Бабушка жила бедно. А тут… целое состояние.

– Может быть, может быть…

Крутских суетливо вытер потную лысину носовым платком.

Он никак не мог оторвать взгляд от перстня с бриллиантом, который актриса держала в руках. Модест Савватиевич буквально пожирал его глазами.

– Может, еще по чашечке?… – указав на чайник, спросил старый ювелир, наконец совладав со своими эмоциями.

– Не откажусь…

Они поговорили еще немного, – о том, о сем – попили чаю.

Но больше о перстне не было сказано ни слова. Казалось, что по обоюдному согласию на драгоценность они наложили табу.

Затем Ольховская, забрала ларец и ушла.

Перстень с “Магистром” актриса положила в сумочку. Она поглядывала на него с опаской и непонятным томлением в груди.

Модест Савватиевич провожал ее взглядом из окна квартиры. В его глазах то загорались, то гасли странные огни – словно в холодных морских глубинах производились сварочные работы.

Едва Ольховская села в такси – остановка таксомоторов находилась напротив дома, – как старый ювелир тоже засобирался, озабоченно хмурясь.

Примерно через полтора часа Модест Савватиевич постучал в калитку дома на окраине города.

Дом был огорожен высоким дощатым забором, а на воротах хозяева прибили табличку с надписью: «Осторожно! Во дворе злой пес».

Ему открыл высокий старик с седой щетиной на впалых щеках.

– А, это ты… Здорово, Модест. Чего барабанишь, как на пожар?

– Дело есть, Жора…

– Ну? Заходи…

Модест Савватиевич как-то бочком вкатился на подворье.

Хозяин дома окинул улочку внимательным тяжелым взглядом, поскреб пятерней подбородок, и закрыл калитку, звякнув тяжелым засовом.

Глава 6. НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Майор Дубравин опаздывал на работу.

Уже девятый по счету автобус он провожал тоскливым взглядом, мысленно представляя, что ему скажет новый шеф, подполковник Драч, назначенный начальником ОУР месяц назад.

Но что поделаешь, если на остановке царило столпотворение, а битком набитые автобусы, с трудом преодолевая снежное месиво, почти все проходило мимо, не останавливаясь.

А метель, кружившая над городом уже четвертый день, и не думала затихать.