Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 28

– Рассказывай, – наконец потребовал майор, повернувшись к старшему лейтенанту.

– В Гловске мне удалось разыскать двух старожилов, помнивших события семнадцатого года. Но от них я узнал не очень много полезного для нас. Пришлось ехать в областной центр – архив лет десять назад перевели туда. Надежд, конечно, у меня было мало… Но тут мне, прямо скажем, повезло. Как рассказали сотрудники архива, в первые дни войны, в начале августа сорок первого года, Гловск бомбила фашистская авиация, и бомба небольшого веса угодила прямо в здание архива, располагавшегося в купеческом особняке. Дом был разрушен, и его развалины простояли до сорок четвертого года, пока не начались восстановительные работы. Тут-то и оказалось, что под обломками стен покоились подвальные помещения, где хранились документы дореволюционные и времен гражданской войны. Среди них были и эти полицейские протоколы.

– Значит, Софья Леопольдовна, бабушка Ольховской, была в горничных у Сасс-Тисовской…

– Именно.

– Но каким образом у нее оказался подлинный “Магистр”? И кто его подменил?

– Загадка…

– И наконец, Капитон Мызгаев. Личность весьма примечательная, если судить по этим бумагам. Где он теперь? Жив ли?

– А ты не предполагаешь, что…

– Мызгаев в нашем городе, – подхватил майор. – Интересная мысль… Но это нам проверить недолго.

И Дубравин поднял телефонную трубку…

– Ну? – не терпелось Белейко.

Дубравин был взволнован; его глаза щурились, в глубине зрачков искрились веселые огоньки.

– Здесь он, Бронек, здесь! Но – жил.

– Не понял.

– Капитон Иванович Мызгаев помер осенью этого года.

– Родственники?…

– А вот это нам предстоит выяснить. И не только это.

– Моя задача?

– Подними всю документацию, которая касается Мызгаева, – сказал майор. – А я займусь родственниками…

Дубравин посмотрел на часы.

– Сегодня уже поздно, – сказал он с сожалением. – Есть другие дела. Но завтра мне нужно в обязательном порядке увидеться с Ольховской…

Утром следующего дня майор позвонил актрисе.

Она еще спала, и вряд ли его звонок доставил ей большое удовольствие.

Но своего раздражения Ольховская не высказала и любезно согласилась принять его немедленно.

А на подобную просьбу у Дубравина уже были основания: вчера ни он, ни Белейко времени зря не теряли.

Когда Дубравин зашел к Ольховской, глаза у актрисы были еще сонными, но кое-какой порядок в квартире она уже успела навести.

– Ариадна Эрнестовна, вы уж простите меня и за этот ранний визит, и за то, что я сейчас напомню вам не очень приятный момент вашей жизни…

Майор сделал виноватое лицо.

– Мне хотелось бы знать обстоятельства смерти вашей бабушки.

Ольховскую его вопрос не удивил. За время следствия она уже привыкла к неожиданным и необъяснимым, на ее взгляд, поворотам в беседах с Дубравиным.

Актриса рассказала.

Майор все записал на магнитную ленту портативного диктофона.

– Вы говорите, паралич… – задумчиво сказал Дубравин.

– Я до сих пор не могу понять, что за причина такой страшной и внезапной кончины. Бабушка, несмотря на весьма преклонный возраст, отличалась довольно неплохим здоровьем. И в тот вечер, провожая меня в театр, на премьеру спектакля, была веселая, бодрая, обещала помолиться за мой успех…

– Вы упомянули, что, умирая, она пыталась что-то сказать. Не припомните, случаем?

– Вряд ли… – после некоторого раздумья ответила Ольховская. – Что-то не очень связное…

– И все же попробуйте. У вас ведь отличная память, – мимоходом польстил Дубравин.

Актриса задумалась. Майор терпеливо ждал.

Наконец Ольховская провела ладонью по своим глазам, как бы отбрасывая невидимую пелену.

– Мне кажется… Или я ослышалась… Она пыталась выговорить какое-то имя. По-моему, Капитон.

– Как… как вы сказали!?

Дубравин даже привстал от возбуждения.

– Точно, Капитон, – уже более уверенно продолжила актриса. – Я еще потом, в суматохе подготовки к похоронам, мельком подумала: кто бы это мог быть? Ведь среди наших родственников и знакомых нет человека с таким именем.

– Нет, говорите? Возможно…

Глаза майора лихорадочно блестели.

– А от Софьи Леопольдовны не остались какие-нибудь бумаги? Переписка, может, дневники…

– Что-то есть…

Ольховская поднялась и вынула из ящика буфета небольшой пакет, завернутый в газету.

– Вот. У меня как-то руки не дошли разобраться во всем этом…

– С вашего разрешения, я посмотрю.

– Конечно. Пожалуйста…

Вырезки из журналов, некоторые – еще из дореволюционных, несколько писем, судя по почерку и фразам, выхваченным Дубравиным мимолетом из текста, от подруг Софьи Леопольдовны, открытки, тонкая книжица с листочками сусального золота, порядком потрепанный поминальник с записями химическим карандашом, засушенная веточка бессмертника…

И фотографии в конверте из рыжей плотной бумаги.

Их было немного, чуть больше десятка. Фотокарточки почти все старинные, на толстом, от времени ломком картоне, некоторые с золотым тиснением по обрезу.

Рассыпав их веером по столу, майор почувствовал, как вдруг пересохло во рту: как же он сразу не догадался?!

Взяв одну из фотографий с овальной рамкой штемпеля и тиснеными золотыми буквами внутри “Фото бр. Наконечниковы”, Дубравин обратился к Ольховской:

– Мне бы хотелось захватить ее с собой. Я вам верну эту фотографию. Думаю, что в скором времени она обязательно будет у вас.

– Не возражаю…

Видно было, что актрису снедает любопытство, но от расспросов она удержалась.

Обратно в управление майор, махнув рукой на свои финансовые затруднения, ехал на такси.

Зайдя в кабинет, он молча бросил на стол перед Белейко фотографию и принялся яростно терзать телефон.

– Черт знает что! – ворчал он раздраженно, когда в очередной раз срывался набор. – Работнички… Телефон починить не могут.

– Женя, да ведь это…

У Белейко не хватило духу закончить фразу. Он только тыкал пальцем в изображенного на снимке молодого человека, рядом с которым стояла светловолосая девушка с зонтиком в руках.

– Именно… Алло, алло! Это ресторан мотеля? Пригласите к телефону Ольховского. Да, музыкант. Что? Должен быть. Ах, вам некогда. Девушка, я из уголовного розыска. Майор Дубравин. Да… Нет, это срочно!

Ожидая у телефона, пока позовут Ольховского, майор с благодарностью вспомнил Алифанову и ее альбом – догадка, которая тогда зародилась в тайниках подсознания, теперь приобрела вполне конкретные очертания…

– Владислав Генрихович? Здравствуйте, майор Дубравин. Вы так и не вспомнили, у кого видели фонарик? Нет? Мне нужно с вами встретиться. Когда? Срочно. Прямо сейчас. Вы не можете? Почему? Ах, да, вы работаете… А после работы? Вот и ладушки. Значит, договорились…

Дубравин посмотрел сначала на сумеречное окно, а затем на часы. Стрелки показывали половину седьмого.

Отступление 4. ПРЕСТУПНИКИ

“Ох, Капитон, что же теперь будет? Господи…” – шептала Софка, лежа в своей постели.

Узкое окошко призрачно белело в темноте накрахмаленными занавесками, в приоткрытую форточку вливался свежий воздух, пахнущий талым снегом, в спаленке было прохладно, но Софка сбросила одеяло – тело горело, как в лихорадке…

Просьбу Капитона сделать оттиски ключей от черного хода, двери спальни княгини и шкафа-сейфа Софка выполнила без особых затруднений – княгиня стала доверять ей всецело и не таилась, как прежде.

Теперь, если ей что нужно было, Сасс-Тисовская со спокойной душой вручала ключи Софке.

Впрочем, хорошо присмотревшись к содержимому шкафа, горничная испытала разочарование – кроме шкатулки с драгоценностями, там не хранилось что-либо стоящее.

Различные бумаги, старинные грамоты, ковчежец с мощами какого-то святого (как объяснила с гордостью княгиня, их привез прадед из Иерусалима) и прочие реликвии старинного рода князей Сасс-Тисовских могли представлять ценность разве что для собирателей древностей или историков.