Талер чернокнижника - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 2

Должен сказать, что ванно-туалетные комнаты в нашем доме (а он был еще сталинской постройки) представляли собой великолепную акустическую систему. Как это могло так получиться, я не могу даже представить, но слово, сказанное шепотом в ванной первого этажа, можно было услышать на пятом.

Возможно, это было сделано с умыслом. НКВД хотело знать, что говорят ученые даже в туалете. Почему я так думаю? А все очень просто.

После смерти деда, когда я остался единственным его наследником и владельцем просторной академической квартиры в центре города (он как-то умудрился прописать меня на свою жилплощадь, что в те времена было архисложно), мои предки затеяли в дедовой квартире капитальный ремонт.

Вот тогда и вскрылось, что все комнаты были опутаны, как паутиной, тонкими проводками от подслушивающих устройств. Нашли мы и микрофоны советской поры. Они, как и провода, скрывались под слоем штукатурки.

Должен заметить, что микрофоны были выполнены на очень высоком технологическом уровне. Так сказал мой батя, который работал в каком-то засекреченном НИИ. Он в этих делах собаку съел.

Подслушивающих устройств не оказалось только в ванной и туалете. Но там они и не были нужны. Акустика комнат житейской надобности была и так совершенна. Некоторые наши соседи иногда устраивали в ванной целые концерты. Это когда нужно было высказать кому-нибудь все, что наболело, притом оставаясь инкогнито.

Представляете картину: утром ты моешься в душе или бреешься, а чей-то измененный акустикой до неузнаваемости голос кроет тебя как распоследнюю сволочь разными нехорошими словами.

Мало того, что это слышишь ты (естественно, такая «критика» не добавляет тебе настроения перед началом рабочего дня), так еще и все жильцы подъезда жадно поглощают «информацию к размышлению», чтобы потом на скамейке перед домом перемыть все твои косточки.

У баб из нашего подъезда уже выработался условный рефлекс – едва начинает бормотать ванная или туалет, как они тут же бросаются к этим «репродукторам», даже не досмотрев очередную серию какого-нибудь тупого телесериала.

Ну, ладно, это небольшое отступление. Думай, Никита, думай! Что делать? Этот извечный русский вопрос предстал передо мной во всей своей неприглядной наготе. Жениться мне не хочется – это факт. Но факт и то, что моя подружка беременна.

(А может, она берет меня на понт? Чтобы проверить мои чувства к ней. Ах, как это было бы здорово… Увы, увы… Внутри уже угнездилась гаденькая уверенность, что она сегодня откровенна со мной как никогда прежде).

Карету мне, карету!… – сказал бы известный литературный персонаж, но как можно сбежать от приватизированной недвижимости, от престарелых родителей, друзей и от своей любимой коллекции?

Человек привязан к месту проживания сотнями невидимых уз. Редко кто соглашается на добровольной основе порвать их и начать писать продолжение своей жизни с чистого листа.

Но все равно какое-то решение принимать нужно. Нужно! Плеснув в лицо холодной водой, я вышел из ванной… и увидел, что моя подружка уже стоит одетая.

– Ты куда? – спросил я удивленно.

(А внутри у меня все запело – нелегкий разговор откладывается! Завтра или послезавтра – это не сегодня и не сейчас).

– Домой, – отрезала она, подкрашивая губы перед зеркалом в прихожей.

– Не понял… Уже поздно, на дворе полночь.

– Не переживай, провожать тебе не придется… – Она окинула меня с головы до ног уничижающим взглядом. – Я вызвала такси.

– Ну, если так… Тогда это меняет дело. – Я заботливо снял пушинку с ее плеча. – Мне тоже не мешает хорошо выспаться.

– И это все, что ты хочешь сказать мне на прощанье?

– Нет, не все. Я хочу пожелать тебе доброго пути и спокойной ночи.

– Ник, какой же ты негодяй… Ну почему, почему я не раскусила тебя раньше!?

– Да, вот такое я… В общем, понятно. Я пересмотрю свои жизненные принципы, обещаю. Дай мне только срок.

– Ты снова ерничаешь. Я уже устала от твоих дурацких шуток и розыгрышей.

– Не бери в голову. Это у меня наследственное. Я весь пошел в деда. Мой дед-академик из-за одной невинной шутки по поводу советской власти торчал три года на Колыме; между прочим, вместе со знаменитым конструктором космической техники Королевым. Как это не грустно, но его спасла война. Деда изъяли из лагеря в сорок первом, и он до сорок четвертого года пахал в «шарашке» – что-то там изобретал.

– Не обольщайся. Ты не такой везучий, как твой дед. Тебя ничто не спасет от женитьбы на мне. Понял?

– Во гневе ты еще красивее, моя дорогая. Кстати, тебе эта помада идет. Цвет то, что надо. Освежающий.

– Не нужно кидать мне леща и переводить разговор в иное русло. Может, я и дурочка, но не до такой степени, чтобы не понять, куда ты гнешь. Даю тебе сутки на размышление. И ответ должен быть только положительным. Понял, негодяй ты эдакий?

– Понял, любовь моя, понял.

Я изобразил покорного ягненка, который стоял перед голодной волчицей на задних копытцах.

– Все, я убегаю – время. Целуй меня… не в губы, в щеку! Помаду размажешь. Я же сказала – провожать меня не нужно! Такси уже стоит у подъезда, а ты будешь одеваться полчаса…

Она ушла. Вскоре я услышал звук автомобильного мотора, который тут же растворился в ночной тишине.

Мне попались на глаза старинные настенные часы. Они показывали половина второго. Хорошо, что стоянка такси почти рядом с моим домом, подумал я с облегчением. Этот факт меня здорово выручил. В нашем городе вызвать ночью таксомотор – большая проблема.

Теперь у меня есть время подумать. Нет, не о предстоящей свадьбе. А о том, как сорваться с крючка. Хотя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны, то мне уже давно пора жениться. Как-никак, стукнуло тридцать три годочка. Временной порог, от которого обычно начинаются большие свершения. Правда, у больших людей.

Я же всего лишь простой обыватель. Бог не дал мне никаких особых талантов. За исключением потрясающей лени. По-моему, Обломов – это мой прапрадед. Я просто обожаю валяться на диване и предаваться фантастическим мечтаниям. Иногда мне лень даже лишний раз сходить в магазин за продуктами.

Бездумно послонявшись по комнатам минуту-другую, я пошел в ванную, принял душ, а затем направился на кухню, выпил стакан томатного сока, и лег спать. Мне совсем не хотелось думать о своих любовных коллизиях. Смутное предчувствие какой-то большой беды вдруг овладело мною всецело, и я едва заставил себя уснуть.

Правда, мне пришлось ворочаться не менее часа, пока, наконец, сон не смежил мои веки.

Всю ночь мне снились кошмарные сны. Я не запомнил их, но утром проснулся в холодном поту. Меня разбудило настойчивое камлание дверного звонка. Похоже, он оказался моим спасителем, потому как в этот момент в моих мозгах разыгрывалось кошмарное представление со мной в качестве главного действующего лица.

Мне снилась безбрежная равнина, усеянная обломками камней. Над горизонтом висел алый солнечный шар, который окрасил равнину в мрачный коричневато-красный цвет. Я в диком ужасе стоял на небольшой возвышенности и глядел на окружающий меня каменный лабиринт. Там – и внизу, между булыгами, и на поверхности каменных обломков – копошились разные ползучие гады.

Я стоял и мысленно молился, чтобы они меня не заметили. Но самое интересное: я знал, что это сон, однако почему-то был уверен, что в любой момент он может стать явью. «Лишь бы среди этих тварей не нашлось своего всеведущего Вия, – подранком билась в моей голове испуганная мысль. – Лишь бы не нашлось…»

Не знаю, что было бы дальше, но тут над равниной раздался звон церковного колокола – ясный и чистый, как слеза младенца. Змеи и другие уродливые пресмыкающиеся начали рассыпаться в прах; лишь некоторым удалось ускользнуть в глубокие норы и забиться под камни.

Звук колокольного боя нарастал; он вытеснил из головы все мои дурные мысли и страхи. Я наконец обрел способность двигаться. Взмахнув руками, как крыльями, я оттолкнулся от возвышенности и – взлетел!