Последний герой - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 2

Они многозначительно переглянулись, и на грубо слепленной физиономии бывшего боксера появилась жестокая ухмылка.

– Слушаюсь, шеф! – рявкнул он и пошел выполнять поручение.

Спустя какое-то время два парня из охраны босса принесли на корму пластмассовый тазик, в котором лежали несколько кроликов, живьем разрубленных на куски острым мачете. Катер остановился, и телохранители босса начали весело и сноровисто бросать кровоточащее мясо в изумрудные волны, высматривая треугольные плавники акул.

– Есть! – воскликнул Колян, возвратившийся к столику, где сидел босс. – Вижу двух акул по правому борту, нет – три… четыре! Быстро они…

– Когда-то, еще в советские времена, бытовало выражение «акулы капитализма». Отлично сказано. Чтобы выжить – и в океане, и в мире капитала, – нужны максимально большая скорость принятия решений, звериная жестокость, здоровый желудок, способный переварить все, что угодно, и острые акульи зубы.

– Началось! – опять вскричал Колян в садистском восхищении.

– Началось… – подтвердил и босс, сверкая лихорадочно блестевшими от возбуждения глазами.

Он встал и подошел к борту. Вода кишела акулами самых разных размеров и видов. Они с остервенением бросались на куски кроличьего мяса, вырывая их друг у друга. Немного полюбовавшись на кровавый пир, босс сказал:

– Пора…

Колян молча кивнул. Он неторопливо, по дуге, обошел лоцмана-азиата, который, весело скалясь, тоже смотрел на акулье шоу, и встал за его спиной.

Выждав момент, бывший боксер схватил лоцмана за ноги и мощным движением выбросил его за борт. Раздался душераздирающий крик и всплеск упавшего в воду тела.

И охранники, и босс задумчиво смотрели на разыгравшуюся трагедию. Никто из них не проронил ни слова.

Босс думал о чем-то своем, сосредоточенно хмуря густые, кустистые брови, а парни старались вообще выбросить все мысли из головы, чтобы ненароком не выдать свое внутреннее состояние Коляну, который время от времени косился в их сторону с нездоровым любопытством – проверял моральное состояние.

Азиат, пытаясь догнать катер, который постепенно набирал ход, работал руками с неимоверной быстротой. Он уже не мог кричать из-за не человеческих усилий, но его бронзовое обветренное лицо от ужаса приобрело светло-лимонную окраску.

Акулы атаковали его снизу, с разных сторон и одновременно, на мгновение подняв тело лоцмана над водой на добрых полметра. Спустя минуту все было кончено. Но бурление на месте гибели азиата продолжалось. Привлеченные запахом свежей крови, все новые и новые акулы торопились присоединиться к своим более удачливым товаркам, успевшим к началу пиршества.

– Готов, – тихо сказал Колян. – Мне этот косоглазый никогда не нравился. Проныра…

– Дело не в том, что он тебе или мне не нравился, – ответил босс. – Просто нам не нужны длинный язык и чужие глаза. На кон поставлены большие деньги, и солидные люди, ради которых все это затевалось, должны быть уверенными на все сто процентов, что игра благополучно дойдет до финальной стадии.

Двигатель басовито взревел, и за кормой появилась пенная дорожка. Катер вышел на редан и помчался, едва касаясь днищем неторопливых волн.

Впереди по курсу начало медленно проявляться большое белое облако – как изображение на моментальной фотографии. Оно постепенно наливалось сизо-синим цветом и расползалось по горизонту. Приближался неистовый тропический ливень.

Глава 1

Гараня выбрал большую бутылку виски. Он бросился к вещам, разложенным на куске брезента, словно коршун, и ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

Пока босс о чем-то там говорил, Гараня пытался поймать одну-единственную мысль, которая суматошливо металась по закоулкам памяти: где это он, куда его нелегкая занесла?! Он как будто раздвоился: первый Гараня настойчиво утверждал, что это фантастически приятный алкогольный бред, а второй не менее упорно твердил, что все происходящее – действительность.

Впрочем, был еще и третий Гараня – он сам. Этот исполнял роль главного арбитра, не вмешиваясь в перепалку.

Спор между двойниками начался еще на катере, когда Гараня очнулся. Он слабым голосом попросил воды, и какие-то незнакомые парни отвели его в гальюн, где Гараня не без удовольствия справил малую нужду и минуты две слюнявил водопроводный кран.

Вода была солоноватой и имела неприятный железный привкус, но никелированный носик, к которому он присосался, как теленок к коровьему вымени, показался ему в этот момент настоящим живительным источником. Вот тут-то и случилось раздвоение личности.

Двойники спорили не переставая, пока катер не вошел в бухту. Вода пролилась на старые дрожжи, и Гараня снова поплыл на волнах пьяной эйфории, а потому разговор между двойниками показался ему весьма занимательным.

Он мало что соображал, но поначалу решил, что каким-то макаром попал на курорт и его везут на экскурсию. Это подсказал ему второй Гараня, холодный реалист и прагматик до мозга костей. Первый двойник, сибарит и весельчак, до поры до времени помалкивал, наслаждаясь алкогольным бурлением в желудке.

Старые, изрядно подзабытые воспоминания всколыхнули дремавшее воображение, и Гараня (уж непонятно, какой именно – первый, второй или главный) поискал глазами жену и сына, которые должны были быть где-то неподалеку.

Но его взгляд натолкнулся на угрюмые физиономии парней, стороживших группу «экскурсантов», которые все еще пребывали в одурманенном состоянии, похожем на летаргический сон.

Кто эти люди? – встревоженно подумал Гараня. И где Марья с Артемкой? Ведь они должны быть на борту катера. Должны! Он точно помнил…

Все испортил второй двойник. Он нагло влез в мысли Гарани и с издевкой сказал: «Дурак! Окстись. Марья давно тебя бросила». Как бросила, почему?!

Подсказка второго двойника заставила очнуться первого братца, который недовольным голосом сделал ему замечание – мол, помалкивай и не нарушай кайф. Вот тут-то они и сцепились. Главный Гараня не мог даже слова вставить в их словесную баталию.

Двойники угомонились только тогда, когда группу доставили на берег. Они как-то незаметно растаяли, спрятались в подсознании, оставив поле брани за главным Гараней.

Без поддержки буйных братцев он почувствовал себя очень неуютно, а потому стоял потупившись, не вникая в речь босса и не обращая внимания ни на своих будущих товарищей, ни на красоту бухты, прикрытую сверху, словно хрустальной короной, неестественно высоким, прозрачным и чистым небом.

Гараня тупо размышлял, как его угораздило очутиться невесть где и неизвестно по какой причине. Он пытался вспомнить вчерашний (а может, позавчерашний?) вечер. По крайней мере, начало вечера. Дальше все было как в тумане.

Когда стемнело, в его обшарпанную двухкомнатную квартиру на окраине пришли гости (кто? этого он сказать не мог – к нему приходили разные люди; главное, чтобы они заявлялись не с пустыми руками). И начался обычный гудеж, закончившийся обязательным мордобитием. Хорошо, что никого не порезали. Или?.. Нет-нет, поножовщины точно не было.

Гараня кого-то разнимал и увещевал, с кем-то мерился силой, кому-то дал по зубам и получил в ответ хорошую оплеуху, затем все помирились и послали какую-то совсем незнакомую профурсетку (откуда она взялась?!) в магазин за спиртным.

Шебутная девка, вопреки сомнениям собутыльников, все-таки возвратилась, но с гнилозубым хмырем, которого общими усилиями тут же выкинули за порог. Она и не думала заступаться за своего приятеля, лишь хохотала до упаду.

Дальнейшие события припоминались ему совсем уж смутно. Последним светлым пятном в его забубённой памяти был уличный фонарь. Гараня вызвался кого-то провожать, но дошел только до фонарного столба.

Сначала он обнимал его, пытаясь удержаться на ногах, но земное притяжение в этот вечер было чересчур уж сильным, и Гараня решил не сопротивляться природному явлению. Он лег прямо под фонарем, в светлом круге, и уснул, подложив под голову найденную тут же газету.