Жаль, что вас не было с нами - Аксенов Василий Павлович - Страница 2

Может быть, раньше это была сравнительно приличная скульптура, но, пройдя через разные яцековские периоды, стала она темной, пятнистой и в трещинах.

Яцек очень волновался. Он ходил вокруг фигуры и вздыхал.

— Да-а, — сказал я. — Продашь ее, как же.

— Знаешь, — шепнул мне Яцек в волнении, — это шикарная вещь.

— Так она же вся в трещинах.

— Миша, что ты говоришь? Ведь это же от холода. В тепле она согреется, и трещин не будет.

— А почему шея такая длинная?

— Ну, знаешь, — взревел он. — Уж от тебя я этого не ожидал!

— Тише, Яцек, дорогой, — сказал я. — Не кричи на меня. Я. может, больше тебя заинтересован, чтоб продать, но трещины…

— Я их сейчас замажу! — закричал он и вмиг замазал эти трещины.

Ладно, мы пошли. Завернули эти фигурки в старые номера «Советской культуры» и направились на улицу.

Мы направились во Фрунзенский район, как в наиболее культурный район столицы. Густота интеллигенции в этом районе необычайна. Говорят, что на его территории проживает до двухсот тысяч одних доцентов.

В общем, так: по лунным тихим переулкам, минуя шумные магистрали, по проходным дворам, известным мне с детства, а также по работе в кино, под взглядами теплых окон интеллигентских жилищ, торопливыми шагами мимо милиции, фу…

Как— то так получилось, что в ваянии до того времени я еще не разобрался. В музыке я понимал кое-что, умел отличить адажио от скерцо, в живописи -масло от гуаши, а в скульптуре для меня что глина, что алебастр — все было одно. Только знал я, что Яцек — великий человек.

— Произведение выдающегося скульптора*, реэмигранта из Западной Боливии. Использованы мотивы местных перуанских инков, — сказал я отставному интенданту, каптенармусу, крысолову, Букашкину-Таракашкину, ехидному старичку. — Импорт, — сказал я ему. — Не желаете? За пятерку отдам.

Таракан Тараканович поставил женщину с замазанными трещинами на коврик в своей прихожей, поползал вокруг и сказал:

— Похоже на раннего Войцеховского.

— Яцек! — закричал я, выбежал на лестницу, стащил вниз своего друга и показал ему в открытую дверь на ползающего старичка.

— Куда ты меня привел, Миша, — слабо пролепетал Яцек, — это же академик Никаноров.

Да, попали мы на академика, как раз по изобразительному искусству. И вот академик Никаноров накидывает пальтишко и требует его в студию свезти.

В студии Яцек стал ворочать своих каменных ребят, а я ему помогал, а академик Никаноров сидел на помосте в кресле, как король Лир.

— Давно я к вам собирался, — говорил он, — давно. Очень давно. Ох, давно. Давным-давно.

Он восхищенно подмигивал мне и тайком любовно кивал на Яцека, а у меня сердце прямо кипело от гордости.

— Это все старые вещи, — сказал Яцек и снял с головы каракуль. — Я уже год не работаю.

— Почему же вы не работаете? — спросил академик Никаноров.

— А вот не хочу и не работаю, — ответил Яцек, положил локоть на голову одному своему мужику и стал смотреть в потолок.

Академик Никаноров восхищенно затряс головой, подмигивая мне.

— А самодисциплина, Войцеховский, а? — строго вдруг сказал он.

— Мало ли что, — сказал Яцек. — Не хочу — не работаю, захочу — заработаю. Хоть завтра.

— Какая луна нынче синяя, — сказал академик Никаноров, глянув в окно.