Окаянный талант - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 28

– Зачем?

– Сам у него спроси.

Злотник еще с советских времен руководил областным художественным фондом. С виду он был похож на барбоса; впрочем, и его внутренняя сущность была чисто бульдожьей.

– Спрошу. Но сначала объясни – что значит разыскивал? Он что, звонил тебе? Я вроде в секретари никого не нанимал.

– Нет, мне Злотник не звонил. Прусман рассказал. Говорит, что ты как в воду канул. В квартире телефон не отвечает, а мастерская заперта. Где ты был?

– Прусман, говоришь… – Вопрос Хрестюка художник пропустил мимо ушей. – Ну, ежели так…

Прусман был ходячим справочным бюро. У него почти на все вопросы находился ответ. Олег совсем не удивился, что Злотник, не найдя его по телефону, первым делом обратился к Прусману. Но зачем он понадобился старому прохиндею?

Злотник слыл несгибаемым ленинцем. Свой партбилет, который уже никому не был нужен, он вставил в рамочку под стекло и повесил дома на стену, рядом с многочисленными грамотами и указами о награждении его орденами и медалями.

Но, при всей своей коммунистической сущности, Злотник был хапугой и лизоблюдом. Потому и продержался на «хлебной» должности при всех властях.

Хлебной потому, что он сдавал помещения худфонда в аренду разным дельцам и имел с этого очень даже неплохие деньги, которые без зазрения совести клал в собственный карман.

– Ты звякни ему, – с какой-то непонятной настойчивостью сказал Хрестюк. – Злотник так просто обрывать телефоны не будет.

– Сегодня уже поздно. А завтра… Завтра посмотрим.

– Может, работу тебе какую подкинет… – осторожно высказал предположение Хрестюк. – Завидую я вам, художникам. Вы с голоду не помрете. На худой конец можно вывески рисовать. Вон сколько сейчас расплодилось разных бутиков и маркетов. А нам, поэтам, впору по миру идти с протянутой рукой.

– Когда говорят пушки, музы молчат. Ты эту прописную истину знаешь. Конечно, у нас нынче не горячая фаза войны, но окопное сидение точно. Жди и ваяй свои нетленки. Будет и на твоей улице праздник.

– Ага… такой как у Фитиалова.

Хрестюк вдруг приуныл и умолк. Приняв мрачную демоническую позу, он вперил глаза в окно и задумался. А может, к нему пришла муза, о которой так вовремя вспомнили, и поэт начал складывать в голове стихотворные строки.

– Почему грустим? – спросила Милка.

Она подошла к Олегу сзади и положила ему руки на плечи.

– Жениться хочу, – пошутил он. – Да вот только нынешним невестам подавай богатых женихов. А когда творческий человек был состоятельным? Редкие исключения не в счет. Бог поступил мудро, всех наделил по справедливости: кому – талант, кому – деньги… А нищим, сирым и убогим предоставил место в раю.

– Женись на мне. Я из тех, кому нужен не просто богатенький Буратино, а мужчина. Желательно умный и талантливый. Ты подходишь мне по всем статьям.

– Поздно, Маня, пить «Боржоми», когда почки отвалились. Ты уже раз пренебрегла моими чувствами. Поэтому я люблю тебя как настоящего друга. И не более того.

– Хитрец… – Милка потеребила Олега за волосы. – Викинг… Вся жизнь в сражениях. Думаю, насчет женитьбы ты маленько приврал. Я права?

– Скажем так – помечтал. Перефразирую известную вещь, скажу следующее: «Редкая женщина может долететь до середины души творческого человека. А дальше хоть топись – стена».

– Оказывается, у тебя прорезался литературный талант. Неужто надумал издать мемуары? Пожалуйста, не забудь и обо мне написать, хоть пару строк.

– Литературный талант здесь ни при чем. Дело в том, что у меня есть приятели из писательской среды. Вот один сидит, – кивнул Олег на Хрестюка, который по-прежнему пребывал в трансе. – Считай, что я лишь подхватил небольшое, но заразное литературное недомогание.

– А скажи мне, друг сердешный, что тебя привело ко мне? Насколько я знаю, ходить по гостям ты не большой любитель.

– Просто соскучился, – соврал Олег и покраснел.

– Старо предание, но верится с трудом. Я, конечно, тронута, но мне кажется, у тебя что-то другое на уме. Может, тебе деньги нужны? Говори, не стесняйся. У меня есть, я дам.

Олег вдруг понял, что у него сейчас даже язык не повернется попросить у Милки взаймы. Он еще никогда не занимал у женщин. Так низко пасть Олег просто не мог себе позволить, хотя мыслишка попросить у старой подруги две-три тысячи рублей все же крутилась у него в голове. Но он стоически боролся с этим искушение.

– Милка, я тебя не узнаю. Что может сотворить с творческим человеком бизнес… Ты стала прагматиком до мозга костей. Я, конечно, знаю, что в бизнесе настоящих друзей нет, а есть только «нужники» – нужные люди. Но никогда не думал, что у тебя появятся такие подозрения на мой счет.

Олег понимал, что его слова насквозь фальшивы, но не мог остановиться. Милка невольно зацепила его воспаленный нерв. Он вдруг увидел с предельной ясностью, над краем какой пропасти стоит.

Мужчина в расцвете сил, таланта и возможностей – и без гроша в кармане! Это было невыносимое зрелище, и Олег постарался побыстрее закрыть свой третий глаз, принадлежащий чересчур живому воображению.

Но полынная горечь от своей полной несостоятельности, охватившая все его естество, осталась.

– Ну не злись, перестань… – Милка наклонилась и чмокнула его в щеку. – Я из добрых побуждений… Ты ведь мне друг.

– Я не злюсь. Это я брюзжу. Старость, понимаете ли, уже замаячила на горизонте…

Милка весело рассмеялась.

– Алька, ты погляди на себя. Красавец-мужчина в расцвете сил. В волосах расческа ломается, настолько они густы, кожа словно у юноши из рекламного ролика, плечи – косая сажень… А, что я говорю! Одни твои голубые глаза чего стоят. Когда-то ты только глянул на меня, и я уже была готова немедленно, без раздумий, прыгнуть к тебе в постель.

– Умеешь ты леща кидать… Будем считать, что я польщен. Жаль только, что мне было неизвестно, какой я хороший, в студенческие годы.

– Ты все еще в обиде на меня?

– С какой стати? Что было, то быльем поросло. Мы чересчур разные люди, Милка. Я скучный тип. Хорошо, что мы не поженились. Ты все равно сбежала бы от меня через год-два. А то и раньше.

– Как знать, как знать…

Продолжить разговор им не дали. К Милке подошла одна из женщин (Олег уже забыл, как ее зовут) и они защебетали на тему, которая была ему совсем неинтересна. Поднявшись, художник прошел на кухню, чтобы перекурить. За ним потянулся и Хрестюк, все такой же грустный и отрешенный.

– Ты почему скис? – спросил Олег.

– Перевелись люди… Куда мы катимся? Раньше, бывало, придешь в компанию, так тебя затерзают – почитай стихи, да почитай стихи… А сейчас? Рядом с ними сидит поэт, а они все про риэлтеров, брокеров, процентные ставки… Никакой романтики. Как роботы. Только пью, жрут и бабки заколачивают. Они даже детей не рожают, чтобы не мешали жить красиво и без забот.

– Считай себя динозавром, уникумом. Так легче прожить. Каждая новая эпоха требует своих героев. Мы с тобой родились слишком поздно. Этим нужно и утешиться.

– Наверное, ты прав… Горюй, не горюй – все равно ничего изменить нельзя. Слушай, давай я почитаю тебе кое-что из новенького, поэму. Ты не против?

– Грузи… – Олег обречено махнул рукой.

Хрестюк принял вдохновенную позу и начал декламировать. Олег смотрел на него пустыми, ничего не выражающими глазами. Он отключился от действительности, ничего не видел и не слышал.

В этот момент Олег был очень далеко – в своей глубокой юности…

Глава 12

Пока обучение художественному ремеслу вел дед, Олег никогда не писал людей с натуры. Чаще всего он рисовал так называемые «гипсы» – головы скульптур и торсы античных героев.

В художественном институте ситуация была иная. Там очень много внимания уделялось именно занятиям с натурщиками. Олегу, набившему руку под руководством деда на «гипсах», такие упражнения казались семечками, которые он щелкал, что называется, походя.

Нередко преподаватели ругали его за небрежность в работе с живой натурой, но не могли не отдавать должное способности Олега улавливать малозаметные черты характера человека, которого он рисовал. Юный Радлов двумя-тремя штрихами буквально обнажал внутреннюю, скрытую от посторонних, сущность натурщика.