Злое железо - Молокин Алексей Валентинович - Страница 10

– Какая такая слава? – изумился герой. – С какой стати она голая?

– Деньги-то хоть у нас есть? – уже не сдерживаясь, заорал я.

Дед прервался и принялся внимательно рассматривать нас блестящими глазками. Петух на пне. Видимо, вопрос у нас наличия денег его с какой-то стороны заинтересовал. А Люта – та посмотрела на меня неодобрительно, и все. Хоть бы слово сказала.

Тут Костя снизошел наконец до объяснения. Выяснилось, что ни оружия, ни денег, ни славы, так сказать, авансом никому из нас не полагается, все это надо заработать на месте. Потопать, а потом, значит, уже полопать.

На мой непросвещенный взгляд, наша экспедиция была организована из рук вон плохо и вообще сильно смахивала на дурную самодеятельность. Сельскую. Хотя, честно говоря, не знаю, у селян, наверное, получилось бы получше. Они, даже спившиеся механизаторы, в моем представлении люди обстоятельные, в отличие от нас. О чем я прямо и объявил присутствующим. И в самом деле, выдрали человека из его мирка какие-то невесть откуда вычесавшиеся создания – я до сих пор не знал, можно ли их считать человеческими существами в полном смысле этого слова, – напоили, охмурили и заставили работать на себя. Словно этого, шерпа какого-то. Хотя шерпам хоть что-то платят, пусть винтовочными патронами, но все же. А тут даже не объяснили зачем. Да еще материального обеспечения никакого, одна гитара, да и то своя. Не по-людски это.

Костя нисколько не обиделся, «после», сказал он и приготовился слушать дальше. Но старик Вынько-Засунько на слух не жаловался. Это только соловьи, когда поют, ничего вокруг не замечают и не слышат, а уж дедугана нашего соловьем назвать было никак нельзя.

– Денег, стало быть, у вас тоже нет, – констатировал он, делая ударение на слово «тоже».

– Нет, – простодушно ответил Костя и дружелюбно улыбнулся.

– А чего это я тогда перед вами распинаюсь? – резонно спросил дедуля. – С какой, спрашивается, стати я тут вам все рассказываю? Думаете, налили стакан, и готово? Палыч-Алкагол, он такой, он задарма вас поить-кормить да привечать станет? Гастарбайтеры хреновы!

С одной стороны, в части «кормить-поить» дед был в корне не прав, что-то я ничего такого не заметил, может быть, плохо смотрел. А с другой стороны – и впрямь гастарбайтеры, по-другому нас и не назовешь. Местных паспортов или каких-нибудь других видов на жительство у нас тоже скорее всего не имеется, учитывая общую неорганизованность нашей, с позволения сказать, экспедиции.

– Ладно, все ясно, – резюмировал я, взял гитару и выразительно посмотрел на Люту. – Домой пора, давай, девочка, сыграем дорогу домой. Я начну, а ты мне поможешь.

И я взял несколько тусклых аккордов.

Но Люта, похоже, вовсе не собиралась мне помогать. Вместо этого она подошла к старикану, положила ему руку на плечо и проникновенно сказала:

– Дедушка, вы же без нас пропадете, вас же эти Аавы да Кмаги в конце концов прикончат, не сами, так чужими руками. Мы вас защитим, а вы нам картошечки в мундире сварите или лучше я сама сварю. И переночевать пустите, вон хоть в сарайчик, вам же не жалко, правда? Он у вас все равно пустует. А завтра мы решим, что делать. Вы, мальчики, покурите пока на крыльце, я с Иваном Павловичем само обо всем договорюсь.

Ох, как мне все это не понравилось, да и Косте, по-моему, тоже, однако на крыльцо мы с ним вышли. Я отказался от предложенной мне неизменной фирменной сигары – вот ведь, сигарами он запасся, а жратвой нет – и опустился на дощатые ступеньки, пристроив гитару меж колен, а герой наш закурил.

– Ну? – спросил я, глядя на сырые горбушки крыш, уже плохо различимые в наступающих сумерках. – Что скажешь, господин герой?

– Все, похоже, гораздо сложнее, чем казалось сначала, – задумчиво ответил он. – Я-то думал, что дело в этом старике, а дело-то не только в нем. Старику не под силу справиться с неупокоенным железом, он не может его разбудить, и вообще силы в нем осталось всего ничего. Злость, правда, есть, но это даже не злость, а обыкновенная старческая досада, что жизнь вот так прошла, без великих дел, без настоящей любви, без ничего. Как будто и не жил вовсе, а так, срок отживал. Каково это – на старости лет понять, что будущего у тебя и в молодости не было? А вот эта самая… как ее, мнимая родственница местного бога, она, безусловно, здесь очень даже при чем. Придется ее отыскать и расспросить, зачем она мирному пенсионеру такие опасные неупокоенные игрушки подкидывает.

– Какие такие игрушки? – спросил я. – Железки эти, что ли?

– Понимаешь, Авдей, тут вот какая штука. Если какая-то боевая железяка не получила вдосталь положенной ей крови, а крови оружию никогда вдосталь не бывает, и не легла в землю, чтобы раствориться в ней, то она как бы засыпает. Но и во сне эта железка копит ярость и ждет своего часа, чтобы обещанную кровь получить. Вроде как консервирует в себе свою смертельность по поры. И некто, обладающий знанием и силой, может эту железку пробудить, и этот некто это сделал. А деда подтолкнул к мысли, как эту злобу использовать. Хорошо, что старикан наш, в сущности, безобидный, другой бы на его месте такого наворотил… Хотя, впрочем, не такой уж он и безобидный, вон как этого… Кабана уделал! А теперь еще и на местного бога посягнул, пускай, как он говорит, демократически выбранного, но ведь все равно бога. А уж боги, особенно «демократически выбранные», такого неуважения к себе не терпят. Знают, что временщики, поэтому при случае лютуют по полной программе.

– Магия? – устало спросил я. Жрать по-прежнему хотелось, но уже не так, как раньше. Был острый голод – стал хронический, так сказать. – Был дед – стал маг?

– Если бы… – протянул Костя. – Если бы маг или колдун какой-нибудь… Нет, Авдей, уж если кто здесь маг, так это ты, неполноценный маг, опустившийся, но все-таки, а дедуля наш так… Вроде той ручки от лопаты, к которой он самую первую злую железяку пристроил. Но маг, и, безусловно, настоящий, в этой истории присутствует.

Ну, подумалось мне, если уж он меня магом считает, что, конечно, является недопустимой поэтической вольностью, так каков же этот неизвестный? Честно говоря, мне больше импонировал дедок. Что-то в нем было артистичное, что ли. Этакий престарелый архангел с карающей ржавой железякой в одной руке и бутылкой пива в другой. Вам, уважаемый пенсионер, нимб не жмет?

– Дед наш, стало быть, перст карающий? Или точнее сказать – бич? – Я решил все-таки закурить, достал из кармана сигарету и затянулся. В желудке негодующе уркнуло.

– Ну, вроде этого, – рассеянно отозвался герой. – Бич, как известно, ничто без направляющей его руки, так же как и перст. А значит, этот некто должен лично присутствовать и направлять. А вот этот некто, я подозреваю, что это все-таки женщина, почему-то пустила все на самотек, так что действует господин Вынько-Засунько по собственной инициативе и в меру своего разумения, партизанит, так сказать. Только вот зарвался наш партизан, решил, что знает, кто главный виновник всех безобразий, да и запулил богу железяку в очко. Неупокоенную, между прочим. Надо же…

– Богу? – недоуменно спросил я. – Это какому такому Богу?

– Да я же уже объяснял тебе. Всенародно избранному, – невозмутимо ответствовал Костя. – У них тут богов, оказывается, выбирают, как у вас депутатов, кого выберут – тот и бог. Со всеми правами и привилегиями, между прочим. Ты что, не понял? Или не слушал?

– Жрать хотел, – огрызнулся я. – А чего ж этот бог его не того… Не наказал? – Я поискал, куда бы сунуть бычок, нашел ржавую консервную банку, прикрученную к перилам, плюнул туда на всякий случай и встал. Ночевать, стало быть, придется здесь. А Костя, он все-таки, похоже, не только не здешний, но и не нашенский, ишь ты, «как у вас…».

– Да не случилось пока еще ничего, не долетела железка, не ужалила, – просто объяснил Костя. – Кто его знает, сколько ей лететь – до бога, даже выборного, в любом мире ох как далеко. Тем более что наш пенсионер ни за какого бога не голосовал, проигнорировал, а поэтому цель свою представлял плохо. И хорошо, если не долетит, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Злому железу упрямства не занимать. И вот тогда тут такое начнется… Ну, пойдем ужинать, бард, а то я что-то тоже проголодался.