Лилея - Чудинова Елена В. - Страница 10

- Я должна спешить. - Елена поднялась. - Я не ведаю, зачем злодеям мальчик, а значит не ведаю, долго ли прожить ему в плену.

- Ты не останешься передохнуть, Елена? Глупый вопрос, когда б ты могла, ты промедлила бы не здесь. Прости старуху.

- Благословите нас.

- Господь с вами, дети. - Княгиня благословила и расцеловала подруг. Губы ее дрожали, дрожали добрые белые руки. - Да воротитесь вы из страны погибели невредимыми, как Седрах, Мисах и Авденаго из пещи огненной! Да воротитесь все трое, славословя Господа! Кинь тревогу о сыне, Елена, он будет благополучен.

Но малютка Платон, казалось, не желал никакого благополучия в разлуке с маменькою. Казалось, сестрам и послушницам удалось привлечь его внимание к свежепеченным маленьким пряникам, щедро источавшим запах мене часа тому сорванной с грядок мяты. Но увидевши, как Елена и Параша садятся в карету, он с гневом швырнул надкушенный пряник на землю и затопал ножками, издавая оглушительный рев.

Карета тронулась. Рев слышался еще несколько времени после того, как фигурка дитяти исчезла в колыхающемся вокруг море черных подолов.

- Не кручинься, детское горе недолгое, - Параша незаметно отерла слезинку.

- Он вить даже не запомнит меня, Парашка, коли мы не воротимся, - Елена судорожно вздохнула. - Слишком он мал, чтоб запомнить.

- Даже думать о таком не смей! - возмутилась Параша. - Неужто не знаешь, с такими мыслями дело начинать - верный проигрыш!

- Откуда взяться иным-то мыслям, - усмехнулась Елена. - Муж отнят у меня, и без меня ляжет завтра в землю. Брат, доверенный мне сирота, канул в пучинах людского безумия: нырнуть-то я за ним нырну, да в сотню боле шансов и самой утонуть. А вот сейчас я рассталась с единственным дитятею. А все ж ты права, а не я. Кинем грусть, в конце-то концов самое худшее - будем всею честной компанией Платошу на небесах дожидаться, лет шестьдесят!

Елена рассмеялась, и Параша краем глаза отметила, как распрямились бессильно поникшие только что плечи подруги. Подбородок Нелли вскинулся вверх, глаза задорно сверкнули. Словно вновь была она отроковицею в мальчишеском платьи, со шпагою в руках и веселой готовностью противостоять безымянному в христианском мире демону Венедиктову, финикийскому Хомутабалу. Но Хомутабал был один. В далекой же сторонке теперь всяческих бесов кружит среди людей и в самих людях небось поболе, чем набрасывается на живую душу в посмертных мытарствах. Пускай, Нелли сладит, она сильная. Да и Параша ей поможет, вдвоем вдвое сил. Ах, если б Катька, как тогда, если б три их было!

- Ты только погляди!

Колеса стучали уже о булыжники городской мостовой. Словно в ответ на мысли Параши, навстречу по улице текла пестрая гурьба цыганов. Верно не без торга сегодни на площади, просто так цыганы в город не зайдут, не любят они этого.

- Ну что, станем дурью маяться?

- Не дурью маяться, а весточку слать, - возразила Параша, выглядывая из окошка. Цыган было не так и много: двое чернобородых мужчин в бархатных жилетах и шелковых рубахах поверх плисовых штанов, старуха с огромным узлом на плече, ребятишки, слишком верткие, чтобы их можно было счесть, три молодых женщины.

Не единожды за двое минувших суток подруги заводили спор о Кате. И хоть Елена и стояла на словах, что призвать ее никак невозможно, в душе ее шевелилась слабая надежда, сама собою разгоревшаяся при виде Катиных соплеменников.

Последняя из молодок отставала немного. Нето, чтоб ребенок годовичок в узле за спиною был для нее ощутимой ношей, шла она словно налегке, но то и дело любопытствовала по сторонам. Все, казалось, занимало ее - наряды недовольных таковым вниманием прохожих дам, занавешенные окна домов, собаки в подворотнях, которым эта вовсе юная мать тихонько посвистывала, проходя. Юная и живая, не старше семнадцати годов.

Елена выпрыгнула навстречу из кареты.

- Погоди, милая, мне до тебя дело!

- Ай, погадать? - гортанным голосом откликнулась цыганка: голос был старше ее лица. - Так ты, барыня, сперва ручку позолоти.

Ну да, куда ж без этого! Нелли рассмеялась и, покопавшись в кошельке, нашла двугривенный.

Монета исчезла в смуглой маленькой руке в мановение ока.

- Гадаю-то я плохо, не меня звать лучше было, - с приветливой улыбкою поведала молодка. - Хуже всех гадаю в таборе, не стоит и начинать!

- Что ж ты тогда деньги взяла, коли думала, мне гаданье надобно?

- Так впредь умней будешь, сперва спросишь, а потом решишь, вынимать ли кошель.

- Я и без того умная, мне гадание твое ни к чему. Другое дело, важное. Женщину я одну из ваших ищу, моих годов. В каком она таборе, в каких краях, не ведаю. Имя ей Кандилехо, по нашему Катерина.

С чего Нелли цыганкино лицо только что показалось живым и смышленым? Вовсе даже туповатое лицо, неподвижное. И глаза смотрят из-под повязанного черно-розовым платком лба безжизненно и сонно.

- Она ваша, да не совсем, племени лавари, что средь вас особое, - голос Елены упал. - Отец ее барон. А передать ей должно такие слова: уехала Нелли в ту землю, что родина мужа… Ах, нет… Перед тем, что Нелли замуж-то вышла за Филиппа, коего она знает. А теперь путь ей лег на его родину, одной, только с Парашею. Катерина поймет. А где будет Нелли на мужней родине, она и сама не ведает. Сие и надобно передать Кандилехо.

- Помилуй, барыня, цыганок-то на свете не перечесть, - тягуче возразила молодка. - А какие-такие лаварцы, я знать не знаю. Таборов много, баронов не мене. По всему свету мы кочуем, где ж я могу с этой твоей Катериной повстречаться да перемолвиться?

- А то я без тебя не знаю, что таборов да баронов повсюду много, - Елена не намеревалась сдаваться просто так. - И вовсе тебе незачем самой ее увидать. Только весть запомни: Нелли за Филиппа вышла, а теперь едет с Парашею на мужнюю родину. Как повстречаешь цыганку из другого табора, так ей скажи эти слова тож запомнить да и дале пересылать. Рано либо поздно, дойдет до Кандилехо.

- Дойдет, барыня-красавица, годков через дюжину, а то и скорей. Ежели тебе спеху нет, так я уж расстараюсь. Коли, конечно, лаварцев этих запомню, да имена мудреные. Эко диво, лаварцы! Может и вовсе нету таких цыган на свете.

Дитя в красном узле, до того мирно дремавшее головкою на плече матери, проснулось и загукало. Женщина посвистала ему не хуже, чем собачонке, и подобрала юбки в явственном намереньи припустить бегом.

- Отстала я от наших, барыня-красавица, прощай покуда!

Елена только махнула рукой.

- Ну, чего, сказала? - накинулась на нее в карете Параша.

- Ох, отстань от меня! Из-за тебя я вышла перед немытой дурой дура набитая. По глупости девчоночьей Катька тогда обещалась. Никто ничего не знает о ней, гиблое дело.

Некоторое время ехали молча.

Елена откинулась на подушки, в полумрак, подале от окон. Казалось, глупая выходка разбила в прах и доселе хрупкий зрак когда-то такой живой, такой настоящей подруги. Кареглазая отважная девочка Катя осталась в прошлом, в отрочестве самое Нелли. Кати боле нету. Есть где-то, быть, может, женщина двадцати с немногим годов, неизвестная и чужая.

Без Платона было в карете как-то очень просторно и тихо.