Звездный удар - Гир Уильям Майкл - Страница 14

— А разве ваши компьютеры не могут выполнить эту задачу? Неужели вы не умеете управлять техникой?

— Нам не нужны специалисты-компыотерщики. Нам нужны бойцы, — настаивая на своем, Толстяк слегка сплющивался.

Уголком глаза Шейла заметила, как побледнела Светлана Детова. Майор КГБ побледнела и опустила глаза. В чем тут дело?

Шейла внимательно наблюдала за ее руками, опускавшими на стол чашку. Годами Шейла совершенствовала свой талант игрока. А сколько знакомств не состоялось из-за того, что красивый молодой человек не мог выиграть у нее партию в шахматы или в крокет! Именно талант игрока принес ей такой невероятный успех во время Фолклендской войны. Блестящий анализ стремительно превратил ее в майора.

— А теперь мы отправимся к звездам? — спросила она, как бы подводя итог разговору. — Может быть, вы хотя бы намекнете, с чем нам придется столкнуться? Сейчас бойцы находятся не в лучшем расположении духа. А ведь вы отобрали лучших солдат из тех, кого могла предложить вам Земля.

Толстяк покрутился по комнате, по очереди поворачиваясь к каждому, — все угрюмо смотрели на него.

— Мы провели тщательные исследования. Как и в любом деле, здесь нужны компромиссы. Майор Стукалов, например, понимает, что лучшие в мире солдаты — моджахеды. Однако у них масса предрассудков. Если у них отнять их землю, клан и религию, они станут никчемными. А его спецназ многое перенял у них. Капитан Даниэлс и его натасканная команда имеют опыт другого рода плюс определенную беспощадность. Это тоже ценно для вас. Полковник Габи будет незаменимым экспертом в области тяжелого вооружения, так как израильские солдаты владеют техникой отлично, а он — лучший из них. — Глаза-стебли Толстяка обратились в Шейле. — Да, мы выбрали самых лучших воинов.

Чтобы улучшить изображение. Толстяк поработал сразу тремя манипуляторами. На мониторе появилась фигура другого Ахимса. Кожа его была обесцвечена жарким солнцем, на ней тут и там виднелись старческие пятна. Сверкающие черные глаза окинули взглядом размеры Толстяка, а мозг зафиксировал результаты осмотра.

— Приветствую тебя и желаю здоровья, Оверон, — Толстяк немного сплющился.

— Приветствую и желаю здоровья, Толстяк. А я посмотрел на тебя и подумал, что ты занялся изучением другого объекта.

— Уважаемый Тэн, я всего лишь принял меры предосторожности, чтобы убедиться, что не выйдет ошибки, — Толстяк чуть-чуть сплющился, его основание сильно прогнулось.

— Итак, ты бросил вызов Оверонам? Ты нарушил карантин?

В голосе Тэна звучало раздражение, и Толстяк втянул бока, худея на глазах.

— Ты знаешь, чего я опасаюсь. Когда я встретился с тобой десять тысяч лет назад, мы поделились молекулами. Я ожидал услышать от тебя, что мое решение является правильным. Твой штурман где-то поблизости?

— Он в состоянии медитации. Зачем ему слышать наш разговор? Я установил с тобой связь через особый канал. Он закодирован.

Бока Тэна слегка опали.

— Зачем ты приходил ко мне, Толстяк? Что ты сделал со мной, когда мы поделились молекулами?

— Я… сделал с тобой?

Тэн слегка увеличился, из дыхательных отверстий вырвалось добродушное попискивание.

— Ты приходил ко мне с какой-то целью. Чем мы обменялись в тот день? Кто ты?

— Я всего лишь Толстяк. Не больше и не меньше. Я приходил к тебе, потому что ты первый проник в эту галактику. Из всех Ахимса ты единственный, кто ограничивает себя в делении молекул разума. Многие размышляли о твоем отшельничестве, и я не был исключением. Я полагал, что ты хотел остаться нетронутым, сохранить старые ценности, которые когда-то заставили тебя первым пересечь эту галактику. Галактика сделала виток, и мы переменились, утратили множество прежних качеств. Когда ты отбыл, бессмертию как раз пришел конец, но Ахимса все еще воспроизводятся. Правда, после Вредоносной миграции Ахимса утратили волю. Они удовлетворены тем, что больные виды вроде Пашти постепенно захватывают в свои руки контроль над их жизнями и судьбами? Я не могу примириться с этим.

Отверстия Тэна одновременно выдохнули.

— Когда мы поделились молекулами, ты что-то передал мне: я изменился. Да, Толстяк, должно быть, ты прав. Я вижу беды Ахимса. Я тоже чувствую тревогу. Если бы ты не был Ахимса, я бы подумал, что ты заразил меня чем-то чуждым, каким-то безумием.

— Ты знаешь, почему я рискнул. Мною руководит не безумие, а желание защитить наш род. Ахимса должны оздоровить свое потомство. Наш разум не должен оскудевать в западне разобщения Шисти.

Тэн сплющился.

— Берегись, Толстяк. Область разума, как космос, бесконечна, больше, чем вселенная, более могущественна, чем мультигалактическая связь. Чудо разума ведет к необычайно быстрому пресыщению. Не ищи путей, которые отвлекут Ахимса от этой упоительной отравы, — это бесполезно.

— Не буду, но мы должны привести в равновесие наше существование, уважаемый Тэн. Потеря честолюбия — это грех, особенно тяжкий для Ахимса. Мы можем восхвалять Шисти за интеллект, но ведь жизнь, — это не только исследование границ реальности.

Тэн посмотрел на него.

— Они всегда думали, что я сумасшедший, из-за того, что я избегал общения с Оверонами, из-за того, что не брал нового штурмана.

— Я делился с тобой. Я знаю твои чувства.

— Да? Забавно, что ты не понимаешь, каким образом наше деление повлияло на меня. Может быть, я выбросил тебя из того времени? Ты перенес меня… ты перенес меня…

— Что? — Толстяк почувствовал, что он тает, несмотря на то что старался держать свои движения под контролем.

Если я привнес что-то чуждое в Тэна, значит, со мной произошло mo же самое — я обнажил свое незащищенное тело перед людьми? Я погубил себя?

— Тревожно, Толстяк. Я чувствую беспокойство. Мне неприятно думать о том, чем мы стали. То, чем ты поделился со мной, лишило меня уверенности. Ты задел глубины памяти о предках, которых я едва помню. Ты сделал мне больно. Заставил меня бояться. Я зол, мне неуютно. Как ты довел меня до этого?

— Ты знаешь только конечный результат, то, к чему я пришел, закончив изучать людей. Возможно, именно поэтому их запретили. Они слишком многое показали нам в самих себе. Я собираюсь заставить обленившихся Ахимса вернуться к реальной жизни, возродить могущество, которое претерпело изменения и утратилось. Я зажгу новый огонь в этой галактике, и может быть, мы опять устремимся к звездам, Тэн. Я думаю не только о людях.

— И к какому решению ты пришел?

— Я возьму людей на Тахаак в разгар циклов. Люди, которых я отобрал, обладают талантом гнева и разрушения. Да, Тэн, они сумасшедшие в своем роде, сильные и отвратительные. Я напущу их на Пашти. А когда циклам придет конец, от вопля ужаса содрогнутся все измерения космоса.

— Но ты не собираешься дать волю этим существам?

— Конечно, нет. Я буду поддерживать их до тех пор, пока они служат полезной цели. Если что-то пойдет не так или от них начнет исходить угроза, я тут же избавлюсь от них. Никто не узнает, что я нарушил карантин. Понимаешь, вину за разрушение Тахаака я свалю на Пашти, на их панцири с маленьким давлением.

— Мне нечего сказать тебе, Толстяк. Я согласен с твоими целями, но не в восторге от методов. Возможно, ты заразил меня чем-то, чего я не понимаю, но я думаю, что действовать необходимо, — Тэн стал гладким, основание его побледнело. — И последнее. Если тебя постигнет неудача, я сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить Ахимса от позора.

Толстяк пискнул и сплющился, переполненный теплыми чувствами.

— Это оправданный риск.

— Риск? — чирикнул Тэн. — Ты заставляешь меня задуматься. Я убедил себя в том, что смерть тебе не страшна, что ты видишь в ней какое-то обаяние. Но сделать то, что ты…

— Безумие? — Толстяк издал смешок, характерный для Ахимса. — Нет, Тэн, я в своем уме — и я точно знаю, что делаю. После Тахаака все изменится.