КАДРИ - Раннамаа Сильвия - Страница 17

Мне захотелось хорошенько прибрать всю комнату, и бабушкин сундук очень мешал. И вечером я сказала ба бушке:

– Письма, которые занимают так мало места и которые интересно было бы почитать, ты сжигаешь, а вот сундук у тебя набит доверху тряпками, будто это какое-то сокровище.

Бабушка рассердилась:

– Опять тебе мой сундук помешал! И кто тебе разрешил рыться в моих вещах?

Я не сдавалась и настаивала на том, чтобы бабушка выбросила все старье и отдала мне сундук для школьных принадлежностей.

– Старье? Что ты понимаешь! Будет время – сама разберусь. Старые вещи можно сдать в утиль.

В утиль? Стойте, стойте! Я где-то слыхала, что из старых тряпок можно сплести коврик. Как это делают? Но об этом я узнаю в рукодельном кружке в Доме пионеров.

Да, я и забыла записать это! Ведь я теперь пионерка!

Пионеркой я стала уже в первую четверть. Когда меня примали на совете отряда и я давала торжественное обещание, было очень празднично, даже знамя внесли.

Теперь мне кажется, будто я уже давно и вместе со всеми вступила в пионеры.

На следующий день после разговора с бабушкой я отправилась в Дом пионеров, к руководительнице кружка рукоделия, и теперь весь наш класс охвачен «лоскутной» лихорадкой.

Мы решили все вместе сделать одну вещь для ученической выставки, а потом пусть каждый сделает для себя то, что ему захочется.

Мы собираем лоскутья, режем их на полоски, сшиваем и красим. У меня уже и неприятность вышла из-за этого. Но вообще-то в этой «тряпичной истории» было много хорошего.

Как-то мы, девочки, целый вечер резали тряпье – старые чулки и разные лоскуты – на полоски шириной в палец. Приятно было сидеть вместе – руки у нас работали как заведенные. Языки тоже не ленились. Говорили и об Энту. Юта спросила, куда он девался, почему его давно не видно. Имби в последний раз видела его, когда он вместе с отцом выходил из учительской.

Айме сказала, что Энту отдали в школу для каких-то трудновоспитуемых.

Может, это и нехорошо, но мы все обрадовались. Больше всех радовалась Айме. Это и понятно: Энту досаждал ей больше, чем другим.

Мы условились, что тот, кто первым кончит работу, может потребовать что-нибудь от того, кто кончит последним, – как при игре в фанты.

Я первая победила, а Юта осталась последней, но я еще и потребовать ничего не успела, как она уже начала спорить: у меня, дескать, чулок был короче, а ей всегда дают самые плохие тряпки и самые длинные чулки. Имби даже прикрикнула на нее:

– Что ты ноешь всегда и портишь другим настроение! Ты же видишь, что никто не выбирает, а берет что попало.

Другие девочки тоже поддержали Имби, а я сказала, что ничего не стану требовать от такой плаксы.

Потом все девочки взяли по обыкновенному чулку, а Юте нарочно оставили самый коротенький, до колен. Это, конечно, придумала Имби – она лукаво нам подмигнула. Мы ее поняли и с таким усердием принялись резать чулки, что у нас руки онемели. Имби первая крикнула: «Готово!» Второй была Айме, третьей я. А Юта опять осталась последней.

Она разозлилась и тут же выдумала, будто руку ее свело судорогой. Имби пошутила, что лучше бы ей свело судорогой язык, но тут же потребовала, как победительница, чтобы Юта за весь вечер не открывала рта. Юта сердито засопела и не сказала ни слова. Остальные тоже замолчали. Настроение у всех испортилось, и мы невольно сами помогли Юте сидеть молчком.

Потом победила я, а проиграла Айме. Я попросила Айме спеть что-нибудь, потому что у нее очень красивый голос. Она всегда выступает на школьных вечерах и даже по радио. Я до сих пор не умею хорошо петь, но очень люблю пение, а слова песен, где бы я их ни услышала, мне сразу запоминаются. Айме пела, а мы все подхватывали припев, и, если кто-нибудь забывал слова, я подсказывала. А ворох нарезанных лоскутов все рос и рос.

Только мы распелись, как дверь вдруг открылась, и ввалились наши мальчики. Они занимались в кружке «Умелые руки». Мы и внимания на них не обратили и продолжали петь. И мальчишки начали нам подтягивать! Не помню, чтобы на уроках пения мы пели с таким увлечением. Все мы развеселились и подобрели.

Когда мы кончили петь, я предложила мальчикам помочь нам. И, как ни удивительно, они согласились. Это было очень кстати, потому что пальцы у нас прямо-таки одеревенели и многие натерли себе мозоли.

Посмеявшись над нами, мальчики принялись за дело. А мы стали сшивать нарезанные полосы и сматывать их в клубки.

Мальчиков мы тоже заставили соревноваться. Урмас победил три раза, а Рейн – два. И каждый раз они требовали от проигравшего, чтобы тот пел. И мы пели во весь голос – даже стекла в окнах звенели. Потом, когда снова победил Урмас, а Витя проиграл, Витя сказал, что больше не знает ни одной песни – мы спели уже все песни, какие существуют на свете, и вообще хватит. Тогда Урмас сказал:

– Хорошо, если не хочешь петь, то расскажи что-нибудь, но только посмешнее.

Витя опять стал отнекиваться: он, дескать, не умеет рассказывать, даже в классе не умеет, а тут изволь рассказывай. Наконец я попросила:

– Расскажи что-нибудь о себе. Какой-нибудь смешной случай из своей жизни, все равно что.

– Охота была на посмешище себя выставлять! – продолжал упираться Витя.

– Почему же на посмешище? – не отставала я. – Куда смешней, что ты не умеешь ничего рассказать.

– Сама рассказывай! – бросил Витя.

– И расскажу!

– Давай, Кадри, покажи ему!

Вот я и села в калошу! Легко сказать – расскажи что-нибудь, да посмешнее, а попробуй сама! Но делать было нечего.

Я несколько раз открывала рот и никак не могла начать рассказ. Это было так же трудно, как окунуться в холодную воду.

Случайно я взглянула на Урмаса.

– Ну, чего ж ты? Ты ведь хорошо рассказываешь, – сказал Урмас.

По лицу его я догадалась, что он вспомнил о нашем разговоре в тот вечер, когда мы возвращались с Береговой кручи. И я вдруг осмелела.

Мне сразу вспомнилась история. Я вычитала ее недавно в одной из книг, взятых у тети Эльзы. Это сказка Андерсена «Большой Клаус и маленький Клаус». Оказалось, что ребята ее не читали, и я рассказала им эту сказку. Она очень-очень понравилась всем. Было смешно и весело.

За рассказами мы так увлеклись работой, что даже мальчики натерли мозоли на пальцах.

А еще подтрунивали над нашей нежной кожей!

Чудесный был вечер, и мы разошлись в прекрасном настроении. По дороге домой Имби сказала, что хорошо бы написать об этом вечере в «Искорку». Мне эта идея понравилась, и я, как только пришла домой, села писать. И просидела до часу ночи.

Все было бы отлично, но я не успела выучить уроки по истории, и меня, конечно, вызвали на следующий день. И я получила двойку!

Вот ведь задача: что же мне делать, вернее, чего не делать? Неужели бросить всякие кружки, как настаивает бабушка, или... Что-то здесь неладно, и я не понимаю, что именно...

В воскресной «Искорке» напечатано мое письмо! Его, правда, кое-где изменили, чтобы стало больше похоже на настоящую статью.

В школе это всем очень понравилось, и теперь многие хотят записаться в наш кружок. Не бог весть какие из них работники, зато они мастера добывать лоскутья.

С Витей, правда, случилась глупая история. В один прекрасный вечер он притащил нам большой сверток с кусками толстого зеленого трикотажа. Недолго думая мы все это с благодарностью приняли, потому что трикотажные и вязаные тряпки нам особенно нужны. Но на следующий день Витя попросил свои лоскуты обратно.

– Верните мне, это, оказывается, лыжный костюм.

– Что? – закричали девочки.

– Лыжный костюм!.. – смущенно пробормотал Витя. Мы молча показали ему пять аккуратных зеленых клубков. Витя почесал в затылке:

– Ну и достанется мне от сестры!

Выяснилось, что Витина старшая сестра решила немного переделать свой лыжный костюм и с этой целью распорола его, а Витя взял эти лоскуты и принес нам.

– Что же я должен был принести, если у нас в целом доме не нашлось ни тряпочки! Была, правда, суконка для натирки полов, но за нее мне бы еще хуже досталось, – вздохнул Витя.