Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Книга 1

Высоцкий Владимир Семенович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Книга 1 - Высоцкий Владимир Семенович - Страница 21

Изменить размер шрифта:

В ГЕРБАРИИ

Чужие карбонарии,

Закушав водку килечкой,

Спешат в свои подполия

На лад или борьбу,

А я лежу в гербарии,

К доске пришпилен шпилечкой,

И пальцами до боли я

По дереву скребу.

Корячусь я на гвоздике,

Но не меняю позы,

Кругом жуки-навозники

И мелкие стрекозы,

По детству мне знакомые,

Ловил я их, копал,

Давил. Но в насекомые

Я сам теперь попал.

Под всеми экспонатами

Эмалевые планочки.

Все строго по-научному,

Указан класс и вид.

Я с этими ребятами

Лежал в стеклянной баночке,

Дрались мы, это к лучшему,

Узнал, кто ядовит.

Я представляю мысленно

Себя в большой постели,

Но подо мной написано:

„Невиданный доселе“.

Я гомо был читающий,

Я сапиенсом был,

Мой класс млекопитающий,

А вид уже забыл.

В лицо ль мне дуло, в спину ли,

В бушлате или робе я,

Стремился кровью крашенной

Обратно к шалашу,

И на тебе, задвинули

В Наглядные пособия,

Я злой и ошарашенный

На стеночке вишу.

Оформлен как на выданье,

Стыжусь, как ученица,

Жужжат шмели солидные,

Что надо подчиниться.

А бабочки хихикают

На странный экспонат,

Сороконожки хмыкают

И куколки язвят.

Ко мне с опаской движутся

Мои собратья прежние,

Двуногие, разумные,

Два пишут — три в уме,

Они пропишут ижицу,

Глаза у них не нежные,

Один брезгливо ткнул в меня

И вывел резюме:

С ним не были налажены

Контакты и не ждем их,

Вот потому он, граждане,

Лежит у насекомых.

Мышленье в нем неразвито,

И вечно с ним чп,

А здесь он может разве что

Вертеться на пупе.

Берут они не круто ли?

Меня нашли не в поле,

Ошибка это глупая,

Увидится изъян.

Накажут тех, кто слушали,

Прикажут, чтоб откнопили,

И попаду в подгруппу я

Хотя бы обезьян.

Но не ошибка — акция

Свершилась надо мною,

Чтоб начал пресмыкаться я

Вниз пузом, вверх спиною,

Вот и лежу расхристанный,

Разыгранный вничью,

Намеренно причисленный

К ползучему жучью.

А может, все проветрится

И солнцем приправится?

В конце концов, ведь досточка

Не плаха, говорят.

Все слюбится да стерпится,

Мне даже стала нравиться

Молоденькая осочка

И кокон-шелкопряд.

А мне приятно с осами,

От них не пахнет псиной.

Средь них бывают особи

И с талией осиной,

Да, кстати, вон из кокона

Родится что-нибудь

Такое, что и с локоном

И что имеет грудь

Червяк со мной не кланялся,

А оводы со слепнями

Питают отвращение

К навозной ковырьбе.

Чванливые созданьица

Довольствуются сплетнями,

А мне нужны общения

С подобными себе.

Пригрел сверчка-дистрофика —

Блоха сболтнула, гнида,

И, глядь, два тертых клопика

Из третьего подвида,

Сверчок полузадушенный

В пол-силы свиристел,

Но за покой нарушенный

На два гвоздочка сел.

Паук на мозг мой зарится,

Клопы кишат, нет роздыха,

Невестой хороводится красивая оса,

Пусть что-нибудь заварится,

А там хоть на три гвоздика,

А с трех гвоздей, как водится,

Дорога в небеса.

В мозгу моем нахмуренном

Страх льется по морщинам,

Мне станет шершень шурином,

А что мне станет сыном?

А не желаю, право же,

Чтоб трутень был мне тесть,

Пора уже, пора уже

Напрячься и воскресть.

Когда в живых нас тыкали

Булавочками тонкими,

Махали пчелы крыльями,

Пищали муравьи,

Мы вместе горе мыкали,

Все проткнуты иголками,

Забудем же, кем были мы,

Товарищи мои.

Заносчивый немного я,

Но в горле горечь комом.

Поймите, я, да многие

Попали к насекомым,

Но кто спасет нас, выручит,

Кто снимет нас с доски?

За мною, прочь со шпилечек

Сограждане-жуки.

И как всегда в истории,

Мы разом спины выгнули,

Хоть осы и гундосили,

Но кто силен — тот прав,

Мы с нашей территории

Клопов сначала выгнали,

И паучишек сбросили

За старый книжный шкаф.

У них в мозгу не вяжется,

Зато у нас все дома,

И пожелают, кажется

Уже не насекомо.

А я — я нежусь в ванночке,

Без всяких там обид,

Жаль над моею баночкой

Другой уже прибит.

АВТОБИОГРАФИЯ

Час зачатья я помню неточно,

Значит память моя однобока,

Но зачат я был ночью порочно

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе,

Девять месяцев — это не лет.

Первый срок отбывал я в утробе:

Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам святители, что плюнули, да дунули,

Что вдруг мои родители зачать меня задумали,

В те времена укромные, теперь почти былинные,

Когда срока огромные брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,

А вот живет же братия — моя честна компания.

Ходу, думушки резвые, ходу,

Слово, строченьки, милые, слово!

Получил я впервые свободу

По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил

Отыгрался бы на подлеце,

Но родился и жил я и выжил,

Дом на первой мещанской в конце.

Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой

Соседушка с соседушкою баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так: система коридорная,

На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал, не грела телогреечка,

Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.

Не боялась сирены соседка

И привыкла к ней мать, понемногу.

И плевал я, здоровый трехлетка

На воздушную эту тревогу.

Да не все то, что сверху от бога

И народ зажигалки тушил.

И, как малая фронту подмога

Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три ручья сквозь дыры крыш просеяно

На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.

Она ему: Как сыновья? — да без вести пропавшие!

Эх, киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.

Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.

Мои-без вести павшие, твои — безвинно севшие.

Я ушел от пеленок и сосок,

Поживал не забыт, не заброшен.

И дразнили меня: недоносок,

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я,

— Пленных гонят, — чего ж мы дрожим?

Возвращались отцы наши, братья

По домам, по своим, да чужим.

У тети Зины кофточка с драконами, да змеями

То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония, трофейная Германия:

Пришла страна Лимония — сплошная Чемодания.

Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,

А из эвакуации толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились, потом протрезвели.

И отплакали те, кто дождались,

Недождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец витькин с генкой,

Мы спросили: — зачем? — он в ответ,

Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет.

Пророчество папашино не слушал витька с корешом:

Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.

Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене — откажется

Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.

Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,

На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.

Все — от нас, до почти годовалых

Толковищу вели до кровянки,

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки

Не досталось им даже по пуле

В ремеслухе живи не тужи

Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули

Из напильников сделать ножи.

Они воткнутся в легкие от никотина черные,

По рукоятки легкие трехцветные наборные,

Вели дела отменные сопливые острожники.

На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.

Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами

И вот ушли романтики из подворотен ворами.

Спекулянтка была номер перший,

Ни соседей, ни бога не труся,

Жизнь закончила миллионершей

Пересветова, тетя Маруся.

У Маруси за стенкой горели,

И она там втихую пила.

А упала она возле двери,

Некрасиво так, зло умерла.

Но было все обыденно — заглянешь — город строится

Особенно обидело богатство метростроевца.

Он дом сломал, а нам сказал — „у вас носы не вытерты!

А я за что-то воевал…“, и разные эпитеты.

Как жила от наркотика не выдержала этого

Богатенькая тетенька — Маруся Пересветова.

Было время и были подвалы,

Было дело и цены снижали.

И текли, куда надо каналы

И в конце, куда надо, впадали.

Дети бывших старшин, да майоров

До бедовых широт поднялись,

Потому, что из всех коридоров

Им, казалось сподручнее вниз.