Нейромантик - Гибсон Уильям - Страница 20

Кейс вложил в руку Молли бумажную салфетку, на которой фломастером было старательно и четко выведено: "З И М Н Е Е Б Е З М О Л В И Е".

– Он сказал... – Но ее рука прижалась к его губам, требуя молчания.

– Пойдем поищем, где можно скушать краба, – сказала Молли.

После завтрака в Балтиморе, на котором Молли проанатомировала своего краба с пугающей легкостью, они отправились на подземке в Нью-Йорк. Кейс уже научился не задавать вопросов; Молли отвечала однообразными знаками, призывающими к молчанию. Похоже было, что нога заметно беспокоила ее, и поэтому она говорила мало.

Худенькое чернокожее дитя в деревянных бусах, с антикварными резисторами, туго вплетенными в волосы, открыло им дверь лавочки Финна и проводило их внутрь по туннелю из разнообразного хлама. Кейсу показалось, что количество утиля в коридоре со времени их последнего визита несколько увеличилось. А еще ему показалось, что состав барахла тоже неуловимо изменился, будто оно здесь с течением времени созревало, переходило в какое-то иное качество, неслышно нарастали невидимые хлопья, выкристаллизовывалась эссенция забытых технологий, тайно произрастающих на свалках Мурашовника.

За армейским одеялом, сидя за белым столом, их ждал Финн.

Молли произвела длинную и быструю последовательность знаков, вытащила из кармана листок бумаги, написала что-то на нем и передала его Финну. Тот принял листок большим и указательным пальцами правой руки и прочитал написанное, держа бумагу подальше от себя, будто она могла взорваться. После этого Финн сделал жест, значение которого Кейс не совсем понял – по-видимому, он выражал смесь нетерпения и мрачной покорности. Затем хозяин лавочки встал и стряхнул крошки со своего заляпанного твидового пиджака. На столе стояла жестяная пепельница, полная окурков "Портагас", стеклянная банка с соленой селедкой и лежал разорванный пластиковый пакет с плоским куском хлеба.

– Ждите, – сказал Финн и вышел из комнаты.

Молли уселась на его место, исторгла из-под ногтя указательного пальца лезвие и выудила им из банки селедку. Кейс бесцельно бродил по комнате, а проходя мимо пилонов, водил пальцем по датчикам сканирующей аппаратуры.

Через десять минут Финн торопливо вернулся, скаля желтые зубы в широкой улыбке. Он кивнул, отсалютовал Молли кулаками с выставленными вверх большими пальцами и жестом попросил Кейса помочь ему с дверной панелью. После того, как Кейс прилепил на место и разгладил липучую ленту, Финн извлек из кармана плоский маленький пульт и набрал на его клавиатуре сложную длинную комбинацию.

– Дорогуша, – сказал он Молли, убирая пульт обратно, – похоже, ты своего добилась. Без врак. Носом чую. Может, расскажешь, откуда это у тебя?

– Тот Самый Парень, – ответила Молли, отставляя селедку и хлеб в сторону. – У меня как-то были кое-какие делишки с Ларри.

– Класс, – сказал Финн. – Это ИР. [13]

– Можно чуть помедленнее? – попросил Кейс.

– Берн, – сказал Финн, не обращая внимания на реплику Кейса. – Он в Берне. Имеет ограниченное швейцарское гражданство в соответствии с их эквивалентом Конвенции 53-го года. Создан для "Тиссье-Ашпул". Они – владельцы исходного программного обеспечения и электронной основы.

– Ну ладно, что там такое в Берне? – Кейс решительно встрял в разговор.

– "Зимнее Безмолвие" – это идентификатор одного из ИР. У меня есть доступ к Тьюринговому [14] регистратору [15]. Искусственный Разум.

– Все это замечательно, – сказала Молли, – но каким боком это касается нас?

– Если Тот Самый прав, – сказал Финн, – этот ИР и есть тот, кто стоит за спиной Армитажа.

– Я заплатила Ларри за то, чтобы "Новые" разнюхали что-нибудь об Армитаже, – объяснила Молли, повернувшись к Кейсу. – Они располагают весьма сложными и загадочными средствами. Суть договора была в следующем: они получат от меня деньги, если ответят на один вопрос: "Кто заправляет Армитажем?"

– И вы думаете, что это ИР? Такие штуки не имеют достаточной автономии. Может быть, корпорация-владелец, эти Тэссе...

– "Тиссье-Ашпул", – поправил ее Финн. – У меня есть для вас небольшая история с их участием. Хотите услышать?

Он уселся за стол и наклонился вперед.

– Ох уж этот Финн, – сказала Молли. – Любит рассказывать сказки.

– Но эту я не рассказывал еще никому, – начал Финн.

Финн был скупщиком, делал бизнес на краденом товаре, преимущественно в области софт-продукции. При этом он иногда вступал в сношения с другими скупщиками, работающими в областях более традиционных: с драгоценными металлами, марками, редкими монетами, геммами, ювелирными изделиями, мехами, картинами и другими предметами искусства. История, которую он поведал Молли и Кейсу, начиналась с истории другого человека – некого субъекта по имени Смит.

Смит тоже был перекупщиком, но в молодости начинал как посредник при продаже картин и скульптур. Он был первым из тех, кто, по выражению Финна, "начал гнать кремний" – фраза, показавшаяся Кейсу несколько старомодной. Софтовые микромодули, которые Смит приобрел для себя, содержали данные по истории искусств и текущие каталоги всех галерей и аукционов. Благодаря полудюжине чипов во вживленных гнездах познания Смита в области продажи предметов искусств расширились необычайно, по крайней мере, по оценкам его коллег. Но Смит пришел к Финну с просьбой о содействии, с просьбой по-братски, как один бизнесмен другому, помочь ему в одном дельце. Как сказал Смит, ему нужны были от Финна сведения о клане Тиссье– Ашпул, полученные, однако, таким образом, чтобы никто не мог выследить ни источник их получения, ни заказчика. Это условие было основным. Такое можно устроить, ответил ему Финн, но при этом попросил Смита дать дополнительные пояснения.

– От этого пахло, – сказал Финн Кейсу, – очень большими деньгами. А Смит всегда был осторожен. Очень осторожен, даже чрезмерно.

Смит, как выяснилось, вел кое-какие делишки с поставщиком товара, известным как Джимми. Джимми был взломщиком и вором, а по совместительству и всем другим тоже, и в ту пору вернулся после годовой гастроли по весьма высоким орбитам, опустив вместе с собой в гравитационный колодец кое-какие очень любопытные вещички. Наиболее примечательной штучкой из тех, которые Джимми ухитрился добыть во время своего вояжа по архипелагу, была голова – тонкой работы бюст из платины и драгоценностей, украшенный мелким жемчугом и лазуритом. Осмотрев голову и вздохнув, Смит убрал свой карманный микроскоп и посоветовал Джимми вещицу распотрошить и переплавить. Работа была современной, не антикварной, и потому не представляла для коллекционеров никакой ценности. Джимми рассмеялся. Эта штука – компьютерный терминал, сказал он. Она может говорить. И не синтетическим голосом, а при помощи удивительного устройства у нее в гортани, включающего в себя набор трубочек наподобие органных. Это вещь должна была заинтересовать любого, кто хоть что-то понимал в технике, она была причудлива до извращенности, потому что голосовые чипы в то время уже почти ничего не стоили. Смит подключил предмет к своему компьютеру и выслушал, как приятный мелодичный нечеловеческий голос пропел данные из его отчета налоговой инспекции за последний квартал.

Среди клиентов Смита был один токийский миллиардер, чья тяга к различного рода хитроумным устройствам граничила с фетишизмом. Смит пожал плечами и показал Джимми повернутые ладонями вверх руки – жест древний, как сами ломбарды. Он попробует что-нибудь сделать, сказал Смит, но сомневается, что сможет выручить за эту голову достаточно приличные деньги.

Когда Джимми ушел, оставив голову у Смита, тот тщательно ее осмотрел, выискивая следы меток и фирменных знаков. И тогда обнаружилось, что эту голову изготовило неправдоподобное содружество мастеров: двух часовщиков из Цюриха, парижского мастера по эмали, датского ювелира и калифорнийского чип-дизайнера. Все они были подряжены, как выяснил Смит, корпорацией "Тиссье-Ашпул".