Мона Лиза Овердрайв - Гибсон Уильям - Страница 57

Размеры белого макроформа с трудом укладывались в голове.

Первоначально он казался Кумико подобным небу, но теперь, глядя на него издали, она воспринимала его как нечто иное, как что-то, что можно взять в руку, – цилиндр из светящегося жемчуга не выше шахматной пешки. Однако громоздящиеся кругом разноцветные фигуры превращались рядом с ним в ничтожных карликов.

– А вот это действительно необычно, – бросил небрежно Колин. – Поистине аномальное явление, единственное в своем роде.

– Тебе-то что об этом беспокоиться? Или все же есть причины? – поинтересовался Тик.

– Только если это не имеет прямого отношения к Кумико, – ответил Колин, вставая в “лодке”. – Хотя как можно быть уверенным?

– Ты должен попытаться связаться с Салли, – нетерпеливо напомнила Кумико. Эта штука – макроформ, аномалия – не вызывала у девочки особого интереса, хотя и Тик и Колин относились к ней как к чему-то сверхординарному.

– Посмотри на него, – сказал Тик. – Возможно, там, черт побери, целый мир...

– И ты не знаешь, что это? – Девочка присмотрелась к Тику, во взгляде которого появилось знакомое отстраненное выражение, что означало, что где-то там, в Брикстоне, его пальцы порхают над декой.

– Это очень, очень большой сгусток данных, – сказал Колин.

– Я только что попытался протянуть ниточку к тому конструкту, которого Салли называет Финном, – сказал Тик; взгляд его потерял рассеянность, но в голосе появились нотки озабоченности. – Однако не смог прорваться. У меня возникло нехорошее чувство, как будто там кто-то есть... ждет чего-то. Пожалуй, нам лучше бы сейчас отключиться...

На жемчужной поверхности колонны возникла черная точка, выросла в четко очерченный круг...

– Чтоб мне провалиться, – выдохнул Тик.

– Оборви связь, – бросил Колин.

– Не могу! Нас зацепили...

На глазах у Кумико синий силуэт “лодки” под ней вытянулся, превращаясь в лазурную дорожку, ведущую к круглому оку тьмы. Потом... мгновение абсолютной отчужденности, пустоты, – и Кумико вместе с Тиком и Колином была затянута в клубящийся мрак...

...и оказалась в парке Уэно. Над неподвижными водами пруда Синобацу повис осенний вечер. Рядом с ней на полированной скамейке из холодных полиуглеродных брусков сидит мать, сейчас она гораздо красивее, чем в воспоминаниях. Ее полные губы светятся яркой помадой, нанесенной лучшими, тончайшими кисточками, с которыми Кумико не раз играла в детстве. На матери знакомая французская черная куртка с поднятым воротником, темный мех обрамляет ее приветливую улыбку.

Кумико могла только смотреть перед собой, сжавшись в комок на скамейке и чувствуя под сердцем ледяной пузырь страха.

– Какая ты у меня глупая, Кумико, – сказала мать. – Как ты могла вообразить, что я забуду тебя и брошу посреди зимнего Лондона на милость гангстерам, прислуживающим твоему отцу?

Кумико смотрела, как шевелятся совершенные губы, чуть приоткрывая белые зубы – девочка знала, что за этими зубами следил самый лучший дантист Токио.

– Ты умерла, – услышала она свой голос.

– Нет, – улыбнулась мать, – не сейчас. И не здесь, в парке Уэно. Посмотри на журавлей, Кумико.

Но Кумико даже не повернула голову.

– Посмотри на журавлей.

– Отвали, ты, – сказал Тик.

Кумико резко обернулась. Он был тоже здесь, в парке. Его бледное лицо было перекошено и лоснилось от пота, сальные волосы прилипли ко лбу.

– Я – ее мать.

– Она не твоя мама, понимаешь? – Тика трясло, все его искривленное тело вздрагивало, как будто он заставлял себя идти наперекор ужасному ветру. – Не... твоя... мама...

Под мышками серого пиджака проступили темные полумесяцы. Маленькие кулачки ходили ходуном, а он все силился сделать следующий шаг.

– Ты болен, – сказала мать Кумико сочувственным тоном. – Тебе стоит прилечь.

Тик упал на колени, придавленный к земле невидимой тяжестью.

– Прекрати! – закричала Кумико. Что-то с силой вдавило лицо Тика в пастельный бетон дорожки.

– Прекрати!

Левая рука человечка взлетела от плеча вертикально вверх и начала медленно вращаться, кисть по-прежнему оставалась сжатой в кулак. Кумико услышала, как что-то хрустнуло – кость или, может быть, сустав, – и Тик закричал.

Ее мать рассмеялась.

Кумико ударила мать по лицу. Удар отозвался в ее руке резкой и очень реальной болью.

Лицо матери дрогнуло, превращаясь в чье-то чужое. Лицо гайдзинки с широким ртом и тонким, острым носом.

Тик застонал.

– Чудесная картинка, доложу я вам, – раздался вдруг голос Колина.

Кумико повернулась и увидела его сидящим верхом на лошади с охотничьей литографии – на стилизованном графическом воспроизведении вымершего животного. Грациозно выгнув шею, лошадь подошла ближе.

– Простите, что задержался. Мне потребовалось некоторое время, чтобы отыскать вас. Это – восхитительно сложная структура. Что-то вроде карманной Вселенной. Я бы сказал: тут всего понемножку. – Он натянул поводья.

– Игрушка, – сказало нечто с лицом матери Кумико, – как ты смеешь разговаривать со мной?

– По правде говоря, смею. Вы – леди 3-Джейн Тессье-Эшпул, или, точнее, бывшая леди 3-Джейн Тессье-Эшпул, до недавних пор жившая на вилле “Блуждающий огонек”, а совсем недавно безвременно ушедшая из жизни. А эту довольно удачную декорацию токийского парка вы только что выудили из воспоминаний Кумико, не так ли?

– Умри! – Женщина выбросила вверх белую руку, с ее ладони вспорхнула фигурка, сложенная из листка неона.

– Нет, – сказал Колин, и журавлик распался; призрачные обрывки пронеслись сквозь Колина и растаяли. – Не выйдет. Извините. Я вспомнил, что я такое. Нашел те байты, которые были запрятаны в блоках для Шекспира, Теккерея и Блейка. Я был модифицирован специально для того, чтобы помогать советом и защищать Кумико в ситуациях гораздо более опасных, чем те, какие только могли вообразить мои первоначальные конструкторы. Я – тактическое устройство.

– Ты – ничто. У ее ног зашевелился Тик.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Видите ли, 3-Джейн, здесь, в этом вашем... капризе, я столь же реален, как и вы. Понимаешь, Кумико, – сказал он, спрыгивая с седла, – загадочный макроформ Тика – на самом деле куча мала очень дорогих биочипов, соединенных в определенном порядке. Что-то вроде игрушечной Вселенной. Я пробежался по ней вверх-вниз, и здесь, безусловно, многое стоит посмотреть, многому поучиться. Эта... женщина – скажем так, если уж мы решили относиться к ней как к человеку, – создала ее в трогательном стремлении – о нет, даже не к бессмертию, а просто чтобы сделать все по-своему. Подчинить все своим узким, навязчивым и исключительно ребяческим желаниям. И кто бы мог подумать, что предметом жесточайшей и так мучительно снедающей ее зависти станет Анджела Митчелл?

– Умри! Ты умрешь! Я тебя убиваю! Сейчас же!

– Попытайтесь еще раз, – предложил Колин и усмехнулся. – Видишь ли, Кумико, 3-Джейн знала о тайне Митчелл, о тайне ее взаимоотношений с матрицей. Было время, когда Митчелл обладала потенциалом... ну... она могла стать центром всего... Впрочем, эта история не стоит того, чтобы в нее вдаваться. А 3-Джейн просто ревновала...

Фигура матери Кумико качнулась дымком и растаяла.

– О, дорогая, – сказал Колин, – боюсь, я утомил нашу леди. Наша с ней пикировка – нечто вроде позиционной войны; только на уровне командных программ. Ситуация патовая. Разумеется, временно; я уверен, она без труда оправится...

Тик тем временем поднялся на ноги и принялся осторожно массировать руку.

– Господи, – выдохнул он, – я уже было решил, что она мне ее оторвала.

– Она это и сделала, – сказал Колин, – но, уходя, так злилась, что позабыла сохранить эту часть конфигурации.

Кумико, сделав несколько шагов, подошла к лошади. Вблизи она и вовсе не походила на настоящую. Девочка коснулась лошадиного бока. Холодный и сухой, как старая бумага.

– И что нам теперь делать?

– Убираться отсюда. Пойдемте, вы, оба. По коням! Кумико – вперед. Тик – назад. Тик с сомнением поглядел на лошадь: