Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 16

– Что сказал Овертон?

– Не знаю… Я не выдержал, ушел, хотя надо было остаться и сделать вид, будто ничего не произошло. Но не смог… Не знаю, что он сказал, что ему сказали… но на следующий день он пришел ко мне. Он ни словом не упомянул про этот проклятый прием, просто предложил перейти к ним на службу, в том же чине. Я согласился. Год прослужил в Ориньяне, потом Овертон порекомендовал меня тайскому шаху, который как раз затеял большую войну. Через полгода я стал командующим его армией, а еще через четыре месяца мы победили. Шах войско распустил, а со мной честно расплатился и передал своему союзнику. Так дальше и пошло. Я стал генералом-наемником, а поскольку никогда не проигрывал, то очень дорогим наемником. В общем-то, оно и неплохо – что мне делать в Ваграу…

Гален замолчал, искоса посмотрел на Бейсингема, потом снова на реку. Энтони придержал вырвавшуюся было вперед Марион, теперь лошади снова шли голова в голову. Надо что-то ответить, он ждет… Жалеет уже, что так разговорился, ох как жалеет… Да, все, действительно, просто. Забыли они в Трогармарке, какими бывают сословные границы, спасибо за то королю Трогару. Эх, не было его, герцога Оверхилла, на том приеме! Он бы им показал, как переправляться через такие речки!

Гален еще сдержал коня, и Бейсингем сделал то же самое.

– Вы что-то хотите сказать? – настороженно спросил цыган.

– Нет. Просто уж очень вы чувствительны, генерал. Вы меня своими перчатками прямо-таки напугали, не знаю, как и вести себя… Если я вырвусь вперед, вы, пожалуй, воспримете это, как оскорбление…

Прежде чем рыжий конь снова сорвался в галоп, Энтони схватил его под уздцы и засмеялся прямо в бешеные темные глаза Галена.

– Вот это я и имел в виду. Теодор, если вы будете принимать близко к сердцу выходки каждого идиота, к сорока годам у вас начнут дрожать руки. Да не рвите вы повод! Я, между прочим, вас честно выслушал, и рассчитываю на такое же отношение…

Он легонько потрепал по шее рыжего и поднял глаза: Гален притих, смотрел внимательно. Бейсингем выпустил поводья.

– Дайте уж и мне объясниться! Вы сегодня столько раз повторили, что знаете свое место… Так позвольте сказать: мне на это наплевать! Я даже лошадей и собак выбираю не по родословной. Могу себе это позволить…

Энтони сделал паузу и принялся медленно, палец за пальцем, снимать перчатку:

– Я, знаете ли, часто убеждался, что люди замечают у других лишь те изъяны, которые имеют у себя. Мое происхождение безупречно, и генеалогией я не интересуюсь. Но и с чьими бы то ни было переживаниями по этому поводу носиться тоже не собираюсь. Если вас устраивает такой подход к вашим бедам, вот вам моя рука! Нет – значит, нет…

Гален взглянул исподлобья и, мгновение помедлив, тоже протянул руку

Поездка к переправе не шла ни в какое сравнение с маршем. Они управились за полдня, а после обеда Бейсингем, добившийся полного успеха у хозяйки, еще и поспал немного. Зато теперь, ночью, не мог сомкнуть глаз. Разговор с Галеном разбередил то, о чем он старался не думать и вполне в этом преуспел – на войне, как на войне, что ж тут поделаешь? Да, Терри – обычное в Трогармарке сокращение имени Теодор. Самое обычное. Отец никогда не называл их сокращенными именами, только полными, но друг с другом – конечно, когда он не слышал, братья позволяли фамильярность. Это было неосмотрительно – служить всем вместе, всей семье. Отец, Теодор, Валентин, и он, Энтони… Но кто же мог предполагать…

…Кавалерия не слишком-то пригодна в обороне. Но у них не было выбора. Они вцепились в поросший редкими соснами перешеек между двумя озерами, вцепились насмерть, и иначе не могло быть. За их спиной была дорога, по которой уходила армия. Пусть разбитая, но еще существующая, пока еще живая. Отец, командовавший фланговым охранением, взял ту часть, которая была боеспособна. Это оказался кавалерийский полк его старшего сына, да из отступающей толпы они выдернули еще четыре разрозненных взвода пехотинцев, сохранявших подобие порядка. Генерал Бейсингем ясно понимал, что именно здесь, в этом месте, удобнее всего ударить – так и вышло. Если они дрогнут, противник… нет, «противник» – это из книг… Если они дрогнут, враг прорвется к дороге, ударит в мешанину повозок, всадников и пеших, мешающих друг другу в суматохе бегства, и будет бойня. И они держались, сначала против кавалерии и пехоты, потом подошли пушки. Они прятались от бомб, срывались в бешеные контратаки и снова прятались, пытаясь из пистолетов перебить артиллеристов, просто от отчаяния, потому что попасть на таком расстоянии можно только случайно. Мушкетеры пехотинцев были более успешны – пока у них не кончился порох. Зато у вражеских артиллеристов его было сколько угодно. И пехотинцы ушли, растворились среди кустов, где за ними на лошади не угонишься. Кавалеристы остались одни – неполные две сотни живых да столько же мертвых.

Валентин служил порученцем у отца, а Энтони – у Терри. Среднему брату было восемнадцать, ему четырнадцать – Бей-сингемы начинали рано, зато многого и добивались. Теодор уже командир полка, и хороший командир, раз сумел удержать полк в порядке, а ему всего двадцать четыре… или двадцать пять? Неужели он уже не помнит? Лицо помнит: чумазое, осунувшееся, мокрое от пота. Он, надо полагать, выглядит тоже не лучше. Хочется пить, а вода во флягах кончилась. Надо бы послать кого-нибудь к озеру, но нет ведра, не в чем принести воду… Терри, сидя на камне, критически осматривает порванный мундир, Энтони перезаряжает пистолеты.

– Мушкет бы… – говорит он брату.

– Ага… – кивает Терри. – А еще пяток пушек, да две роты пехотинцев. Да топоры раздобыть, чтобы устроить завал…

– Лучше уж сразу войну выиграть, – смеется Энтони. Это его вторая кампания, и он чувствует себя бывалым воякой.

Однако шутка не признана удачной – бывалый вояка тут же получает подзатыльник:

– Не болтай, чего не понимаешь!

Энтони отвечает брату обожающим взглядом. На затрещину не обижается: Терри – старший, ему можно. Тому, кто картечи не боится, вообще все можно. Он-то сам боялся голову поднять, а Терри командовал как ни в чем не бывало…

Кто-то подошел сзади. Отец! Энтони вскакивает и вытягивается, Терри – нет. Он по-прежнему сидит на камне и смотрит, склонив голову набок.

– Как Валентин? – спрашивает брат.

Отец морщится и машет рукой. Что-то случилось? Спросить? Страшно: к отцу так просто не подступишься.

– Вот что, Энтони, – говорит отец. – Здесь донесение. Возьмешь коня, найдешь генерала Гровера, передашь ему. Все! Выполняй!

Он внимательно смотрит на сына, вдруг кладет ему руку на плечо и уходит. Энтони бежит к лошади, Терри перехватывает его. Он проверяет подпруги и дает ему Мушкета – своего коня. Мушкет неказистый, но умный и выносливый. Над Терри всегда смеялись, но брат отвечал одно: что он выбирает лошадей не по родословной. Да, но что же с Валентином?

– Давай-давай! – торопит его Терри. – А то будет тебе…

– За подкреплением? – спрашивает Энтони.

– Да! – говорит брат. – За подкреплением! Поторапливайся и помни: только Гроверу в собственные руки…

Гровера, кавалерийского генерала, взявшего на себя командование остатками армии, Энтони нашел к вечеру. В той чертовой каше, которая была на дороге, никто ничего не знал. Оказалось, Гровер не в отступающей колонне, а на хуторе, у выхода из леса. Если бы знать раньше… Генерал смотрит на донесение. Один взгляд – неужели он прочел его так быстро? Хотя чего долго писать? И так ясно…

– Спасибо, – говорит он. – Можешь идти… Во дворе кухня, поужинай…

Ну уж нет! Отец там, и Терри, и Валентин, а он – ужинать!

– Господин генерал! – вытягивается Энтони. – Можно я пойду с подкреплением? Я знаю дорогу, а они ночью не найдут. Я вас полдня искал…

– Иди ужинай! – устало говорит Гровер. – Обойдемся без тебя. Здесь все сказано.

Странный у него голос. Что-то не так? Генерал занят, он не смотрит на Энтони. Тот пытается понять, в чем дело, – и вдруг понимает. Это невозможно понять, но он понимает. Поздно. Он опоздал. Ну что ж, пистолет при нем, он знает, что делать… Он непроизвольно кладет руку на рукоять и тут же убирает. Не здесь же! Выйдет в двор, зайдет за изгородь, там…