Пять зеленых лун (сборник) - Родари Джанни - Страница 34

А потом миссис Кливити потянула меня за ногу, и я выползла — неохотно, не отрывая взгляда от яркого квадратика, пока упавшее покрывало не закрыло его от меня. Миссис Кливити, тяжело пыхтя, забиралась под кровать, и ее крупная, неуклюжая фигура дюйм за дюймом продвигалась все глубже.

Она все ползла и ползла, пока не уперлась в стену, и я знала, что теперь она, должно быть, втискивается в эту яркость и лицо, голова, плечи у нее становятся маленькими и прелестными, как и ее серебристый голосок. Но все остальное оставалось большим и неуклюжим, и она напоминала бабочку, выбирающуюся из кокона.

Под конец из-под кровати торчали только ее ноги, и они брыкались, и двигались, но без какого бы то ни было успеха. Тогда я опустилась на пол, ступнями уперлась в ее ступни, а спиной в комод и принялась подталкивать миссис Кливити вперед. И я толкала и толкала, и вдруг что-то поддалось, исчезло, и мои ноги упали на пол.

Я увидела, что из-под кровати, носками друг к другу, едва высовываются черные, изношенные, старомодные туфли миссис Кливити. Я схватила их обе; мне почему-то захотелось плакать. Ее дешевые бумажные чулки так и остались в туфлях.

Я медленно вытащила из-под кровати всю одежду миссис Кливити. Она держалась на тонкой пленке, сброшенной коже миссис Кливити, серой и безжизненной, но которой было видно, где прежде находились ее руки, лицо, тусклые глаза.

Я уронила одежду на пол и сидела, держа в руке одну из старых туфель.

Хлопнула дверь, и на пороге появился седой, старый, сморщенный мистер Кливити.

— Привет, детка, — сказал он. — Где моя жена?

— Ушла, — ответила я, не глядя па него. — Она оставила вам записку на столе.

— Ушла… — Это слово будто остановилось в воздухе, когда он прочитал записку.

Бумажный листок, трепеща, слетел на пол, когда мистер Кливити выдернул один из ящиков комода и выхватил оттуда полные пригоршни чего-то вроде катушек. Потом он прямо-таки нырнул под кровать, громко и, наверно, больно стукнувшись локтями. Он сделал только одно-два усилия, и вот уже его башмаки тоже безжизненно легли на пол, отвернувшись друг от друга.

Я вытащила его оболочку из-под кровати и сама заползла туда. Я увидал крохотную картину в рамке — яркую-яркую, но такую маленькую!

Я подползла ближе, зная, что не смогу попасть туда. Передо мной была крошечная и такая красивая дорога, пейзаж, люди — смеющиеся, радостные люди, окружившие две фигурки юноши и девушки — серебристые, юные, прелестные. Они восклицали что-то тоненькими голосками и танцевали от радости. Девушка послала мне воздушный поцелуй, и все они повернулись и побежали по вьющейся белой дороге.

Рамка начала сжиматься, все быстрее, быстрее… Вот она превратилась в блестящее пятнышко, а потом мигнула и исчезла.

Как- то сразу дом вдруг опустел и стал холодным.

Возбуждения как не бывало. Ничто больше не казалось настоящим. Как-то сразу слабое воспоминание о яичнице испугало. Как-то сразу я вспомнила и прошептала жалобно:

— Мои деньги на завтрак!

Я с трудом поднялась на ноги, сбив одежду миссис Кливити в бесформенный комок, потом свернула свою пижаму и потянулась через стол за свитером. И тогда увидела листок бумаги и на нем свое имя. Я схватила листок и прочла:

Все, что в этом доме, — наше, принадлежит теперь Анне, соседке через двор, девочке, приходившей ко мне ночевать.

Авлари Кливити

Я подняла глаза от записки, оглядела комнату. Все это — мне? Все — нам? Все эти богатства, и чудеса, и добротные вещи? Все? И коробка в нижнем ящике комода? Так было сказано в записке, и никто не сможет отобрать это у нас.

Изумление и восторг наполняли мою грудь, когда я, осторожно ступая, обходила комнаты, оглядывая все, но не открывая дверки или ящики. Я остановилась у плиты, взглянула на висевшую над ней сковородку, потом открыла шкаф. Там на полке стоял бумажный пакет с яйцами. Виновато оглянувшись, я протянула к нему руку.

И тут восторг неожиданно погас. Я кинулась обратно к кровати, откинула покрывало, упала на колени и забарабанила кулаками по краю кровати. Потом опустила голову на стиснутые руки так, что косточки до боли вдавились в лоб. А потом уронила руки, и голова у меня поникла.

Наконец я медленно встала, взяла записку со стола, сунула сверток с пижамой под мышку, достала яйца из шкафа. Погасила все лампы и вышла.

Спотыкаясь, я шла в темноте по знакомому двору, чувствуя, как по щекам струятся слезы. Не знаю, почему я плакала, — скорее всего потому, что тосковала по блеску, которого, как я знала, мне никогда больше не видеть, и еще потому, что никогда не смогу рассказать ма всей правды о случившемся.

Потом я попала в полоску слабого света из нашей двери, вошла и натолкнулась на изумленную ма и закричала — шепотом, так как младшие уже спали;

— Ма! Ма! Ты только угадай, что!

Да, я помню миссис Кливити, потому что у нее были яйца на завтрак! Да еще каждый день! Это одна из причин, почему я ее помню.

Джанни Родари

Принц-Пломбир

Синьор Мольтени, проживающий на виа Тадини, дом номер 18, квартира 12, был весьма озабочен. Он приобрел в рассрочку великолепный холодильник фирмы «Двойной полюс», но вот уже два месяца не мог внести очередного взноса. Сегодня ему позвонили из конторы и сказали: «Либо вы погасите задолженность, либо мы забираем холодильник». А синьор Мольтени уже к середине месяца остался без единой лиры. Что же делать?

В то утро он долго глядел на холодильник, потом бережно погладил его гладкую поверхность и грустно сказал, словно это было живое существо: «Дорогой мой, боюсь, нам придется вскоре расстаться. Без тебя дом покажется мне пустыней».

Холодильник хранил ледяное молчание. Но синьор Мольтени все понял: «Конечно, конечно, твое дело вырабатывать холод, а не деньги печатать».

В то же утро синьора Сандрелли (она жила на пятом этаже, а синьор Мольтени — на четвертом), открыв свой холодильник, стандартный «Пингвин» без колесиков, увидела, что внутри полным-полно крохотных человечков. Один из них сидел на курином яйце. Человечки все до единого были в серебристых скафандрах, а на голове у них красовались прозрачные шлемы, сквозь которые видны были их бледно-фиолетовые волосы и желтые, цвета сливочного масла, лица. Они пристально смотрели на синьору Сандрелли своими зелёными глазками и не шевелились. Лишь человечек, удобно устроившийся на курином яйце, приветливо помахал ей ручкой.

— О господи, это же марсиане! — воскликнула синьора Сандрелли. — Никогда бы не подумала, что они такие крохотные. Эй, вы, что вам надо в моем холодильнике? А ты слезь с яйца, не то еще разобьешь его.

Человечек не подчинился и снова помахал ей рукой. Синьора Сандрелли была женщиной решительной — она схватила человечка двумя пальцами и посадила его на банку сардин.

— Запомни раз и навсегда, марсианин ты или нет, но здесь командую я.

— Закройте дверцу, а не то внутрь проникнет теплый воздух, — резко ответил ей человечек.

— Что, что?

— Мы прилетели с планеты, где все покрыто льдом, и не привыкли к вашей температуре. Поэтому закройте дверцу, как вам было приказано.

— Хотела бы я посмотреть на человека, который осмелится мне приказывать! — вне себя от гнева воскликнула синьора Сандрелли. — Для начала объясните, любезнейший, как вы попали в мою квартиру.

— Через кухонное окно. Вы оставляете его открытым на ночь, опасаясь утечки газа.

— Как я посмотрю, вы неплохо информированы.

— Отлично. Мы долгие месяцы изучали ваши привычки и ваш язык, прежде чем совершить посадку. Закройте, пожалуйста, дверцу.

— И вы избрали для посадки именно мой холодильник?

— Вас это не касается. Во всяком случае, знайте, что мы заняли все холодильники этого дома. Закройте наконец дверцу и оставьте нас в покое!

— И не подумаю. Впрочем, нет, я, пожалуй, и в самом деле закрою ее и отключу ток. Посмотрим, как вы тогда запоете.