Чародей - Вулф Джин Родман - Страница 61

– А ты такая жена, к которой Поуку хотелось бы вернуться?

– Думаю, да. Я старалась быть примерной женой.

– Тогда Поук сам вернется к тебе при необходимости.

Сейчас внизу виднелись лишь мечущиеся на ветру верхушки деревьев, но Облако легким галопом спускалась по склону воздушного холма. Гильф, погнавшийся за дикими гусями, сильно отстал и почти скрылся из виду. Я свистнул.

– Вы знаете, – сказала Ульфа, – я не раз слышала такой свист ночью, но думала, это ветер.

– Вероятно, ты не ошибалась. Видишь, как он дует сейчас? Ветер свистит громче меня.

– Но он не такой холодный, как раньше.

– Здесь еще только осень. Надвигается гроза.

– Это Гленнидам? Вон те дома? Те маленькие поля среди лесов?

– Думаю, да. Хотя, возможно, я сбился с пути.

– Обнимите меня, прижмите к себе покрепче.

Я крепко обхватил Ульфу одной рукой, как в первый момент, когда Облако взмыла в небо.

– Не бойся.

– Я не боюсь. – Ульфа вздохнула. – Когда я ушла из дому… такое ощущение, будто давным-давно…

– Так и есть.

– Это Гленнидам! – Она указала пальцем. – Вон наш дом!

Я кивнул и немного придержал Облако, переводя на шаг.

– Тогда я думала, мы с вами поженимся и вернемся сюда вместе – рыцарь со своей леди, вдвоем на одном коне. Когда я ночевала в придорожных кустах, уткнувшись лицом в сухие листья и колючие ветки, я мечтала об этом, чтобы справиться со страхом. Но такому не бывать.

– Не бывать, – эхом повторил я.

– Я и не хочу этого, больше не хочу. Я люблю Поука, а Поук любит меня. Но сейчас… сейчас моя мечта почти сбылась. Мы собираемся нарожать детей. Мы с ним хотим детей, оба. Когда они вырастут и станут достаточно смышлеными, чтобы все понимать, я расскажу им про Утгард и про то, как я покинула замок с вами, верхом на серой лошади, как скакала между облаков, похожих на скалы, и луна висела над самой моей головой, просто на расстоянии вытянутой руки. Они решат, что я все сочиняю.

Облако пошатнулась под крепким порывом ветра, взметнувшим гриву, точно знамя.

– Они решат, что я все сочиняю, – повторила Ульфа. – И спустя какое-то время я сама так решу. Обнимите меня покрепче.

Я выполнил просьбу.

– Вот счастливейшая минута моей жизни, прекрасное мгновенье.

Никто из нас больше не промолвил ни слова, покуда Облако не стала всеми четырьмя копытами на твердую землю. Я спешился, бросил поводья и снял Ульфу с седла.

– Благодарю вас, – сказала она. – Я в жизни не смогу отблагодарить вас в полной мере, и даже не стану пытаться, но я буду всем рассказывать про вас до скончания моих дней.

– Я когда-нибудь благодарил тебя за одежду, которую ты сшила мне? Или извинялся за то, что забрал с собой твоего брата?

– Да, но это в любом случае не имеет значения.

Я повернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за руку:

– Вы не войдете? Там наверняка есть еда, и я приготовлю вам все, что только найду.

– Я не хочу оставлять Облако здесь.

– Всего на минутку, прошу вас. Согрейте руки у очага, прежде чем уехать.

Я немного поколебался, а потом кивнул, поняв, насколько это важно для нее.

Передняя дверь оказалась запертой на засов. Ульфа провела меня к задней, через которую я покинул дом в далеком прошлом, и прутиком вытянула наружу веревочку от щеколды. В кухне, где на моей памяти ее мать сидела съежившись в углу, царила тьма, хотя в очаге еще теплился огонь. Ульфа подкинула дров и опустилась на колени, чтобы раздуть пламя.

– Он кажется таким маленьким!

Осенний ветер жалобно застонал, когда она открыла дверь, за которой я увидел две свиные туши, обезглавленные и выпотрошенные, подвешенные за задние ноги.

– Отец уже забивает свиней. Я зажарю мясо на вилке скорее, чем вы успеете присесть.

Грея руки у очага, как она предлагала, я помотал головой.

– Все равно присядьте. Вы, наверное, устали. Я отрежу вам хлеба.

Гильф, вошедший следом за нами, заявил:

– Я бы съел мяса.

Ульфа изумленно уставилась на него:

– Это вы сказали?

Я помотал головой.

– Я знала, что кот умеет разговаривать. Я слышала своими ушами.

Ветер завыл в дыхомоде, легко вороша пепел.

– Сырая свинина вредна собакам. Всем вредна. – Она распахнула дверцы высокого буфета и нашла там кости с изрядным количеством мяса на них. – Несомненно, мама оставила кости для супа, но я отдам их вашему псу.

Ответа не последовало. Я уже вышел из дому, и несколько мгновений на кухне царила тишина, нарушаемая лишь скрипом двери, которая ходила на петлях взад-вперед, а потом (с налетевшим порывом ветра) шумно захлопнулась.

Когда-то далеким солнечным днем я бежал по этому полю с такой же целью, по колосящемуся ячменному полю. Сейчас ячмень уже сжали. Я бежал по стерне, левой рукой придерживая Этерне, чтобы меч не хлопал по бедру.

– Дизири? Дизири?

Никто не отклинулся на мой зов, но все же я услышал ответ: листья прошептали мне за нее «я здесь».

– Дизири!

Ты не сможешь найти меня.

Я остановился, напрягая слух, но листья молчали.

– Не смогу, – признал я. – Я обшарю все семь миров в поисках тебя и выверну наизнанку Митгартр и Эльфрис, точно пустые мешки. Но я не найду тебя, покуда ты сама не пожелаешь явиться мне. Я знаю.

Сдаешься?

– Да, я сдаюсь. – Я поднял руки.

– Я здесь.

Она выступила из-за темного ствола огромного дерева, и, хотя я почти ничего не различал в темноте, я увидел ее: высокую, как очень и очень немногие женщины, тоненькую, как ни одна женщина на свете, и слишком красивую, чтобы я мог в полной мере осознать, насколько она красива.

Я заключил Дизири в объятья, и мы поцеловались. Ее губы были слаще меда и горячими от дыхания жизни; и не было никаких ошибок, которые имели бы значение, поскольку не было таких ошибок, которые мы не могли бы исправить; и была любовь длиною в нашу жизнь, и любовь имела значение – она всегда имеет значение.

Мы отстранились друг от друга, и мне показалось, будто наш поцелуй длился целую вечность, но и вечности было мало.

– У тебя меч Этерне. – Судя по голосу, она улыбалась.

– Он тебе нужен? – задыхаясь, проговорил я. – Он твой.

– Он уже принадлежит мне, – сказала она, – поскольку он твой. Знаешь, почему он называется Этерне?

– Потому что он почти так же прекрасен, как ты, а красота вечна.

Мы снова поцеловались.

– Ты постарел, – сказала она, когда мы снова отстранились друг от друга. – У тебя появились залысины.

– И потолстел. Тебе я могу ростить все, что угодно.

Она рассмеялась: веселый звон серебряных колокольчиков.

– Даже любовника помоложе?

– Все, что угодно, – повторил я.

– Тогда я заведу любовника помоложе, и им станешь ты.

Неистовый порыв ветра налетел на нас, и я завернул Дизири в свой плащ, как недавно заворачивал Ульфу.

– Я сам могу стать моложе, но только применив способности, обретенные в Скае.

– Да неужели? – Вся веселость всех юных дев прозвучала в ее смехе.

– Но для этого мне придется вернуться туда, во исполнение своей клятвы.

– Однако ты запросто скакал среди облаков.

– Облако подняла меня в небо, я здесь ни при чем.

Мы опять слились в поцелуе, а когда оторвались друг от друга, обнаружили, что лежим на земле.

– Игра почти закончилась, – прошептала она. – Я пришла, чтобы сообщить тебе именно это. Неужто ты думал, что она будет продолжаться вечно?

Когда Гильф нашел меня, я сидел один, кутаясь в плащ и плача.

– Я поел, – сказал Гильф. – Нам надо идти. Я кивнул и поднялся на ноги.

Облако ждала нас в деревне, стоя задом к ветру. Верхом на ней я поднимался все выше и выше, покуда не оставил грозу внизу; но здесь все равно дул крепкий ветер и было очень холодно. Когда я наконец достиг нашего лагеря в Йотунленде, то едва сумел спешиться, чуть не упав при этом.

– Больше никаких ночных поездок, – пообещал я, и Облако радостно кивнула и наполнила мой ум мыслями об озаренных солнцем облачных горах, вечно меняющихся и вечно новых.