Ярость мщения - Герролд Дэвид - Страница 69

– Но он должен быть умнее, – возразил я.

– Должен? Три года его учили обратному. Можно разрушить его убеждения за шесть недель?

– Пожалуй, нет. Но я думал…

– Ты усыновил этих детей на горе и на радость. Так вот это – горе. Он хотел расплатиться с тобой единственной монетой, которая у него была. Ты должен сделать одно из двух: либо принять плату, либо научить его, что существует множество других способов возвратить долг. Если не можешь сделать сегодня ночью второе – а я думаю, что можешь, – ты обязан сделать первое. И не надо приводить мне доводы о морали и гуманизме – только не в такой поздний час. Их сразу можно разбить первой заповедью нашей Семьи: мы должны общаться с детьми на их уровне, если хотим, чтобы они нас поняли. – Она помолчала. – Я виновата, что заранее не предупредила тебя, но мне казалось, что ты держишь ситуацию под контролем.

– Ты знала?

– С первого дня. Берди проверила Томми на триппер. Алека тоже.

– Алека?..

– Алек подхватил его от Томми. С девочкой все в порядке. С каким бы уродом они ни имели дело, ее он не тронул.

Я присел на ледяной пуфик.

– Мне… Не знаю, что делать. Слушай. Может быть, отказаться от всего этого?

– Только через твой труп, теплый и подрагивающий, Я предупреждала, что обратного пути не будет.

– Я и не хочу обратно, но, черт возьми, я не могу уладить это!

– Нет, можешь. Я читала медицинскую карту. Твоя половая индивидуальность изобилует всеми возможными извращениями. Порог их проявления чрезвычайно низок – ладно, не обращай внимания. По крайней мере, у тебя все-таки есть половая индивидуальность, у большинства в наши дни она вовсе отсутствует.

– Бетти-Джон, – взмолился я. – Ты не знаешь, что мне пришлось испытать…

– Ты прав, не знаю – и меня это мало интересует. Меня волнуют только дети. Джим, перестань отнимать у меня время. Я знаю, что с тобой происходит. Ты хочешь остаться чистеньким. Все хотят. Твоя беда в том, что ты всегда боялся, что о тебе могут подумать. Господи! Ты даже не представляешь себе, как это раздражает. Из всех твоих пороков этот – самый невыносимый.

– Я, конечно, виноват…

– А это – еще один. Я знаю, что ты можешь справиться, иначе ни за что не подписала бы документы. Сейчас самое главное – предоставить Томми достаточно любви, воспитания и ухода, чтобы появился сырец, из которого можно вылепить настоящего человека. И плевать, чем пахнет это воспитание, до тех пор пока Томми не научится быть самостоятельной личностью. По крайней мере, он все равно будет на порядок выше, чем все эти зомби, о которых надо заботиться всю жизнь. Ты знаешь, что делать, так что приподнимай свою чертову задницу, отправляйся к нему и будь отцом.

– Би-Джей, но я не знаю, с чего начать. Я не знаю, как…

– Нет, знаешь. Я видела тебя с детьми, Джим. Ты обращался с ними как с маленькими людьми. Как ты думаешь, почему они тебя любят? Ты уже делаешь то, что им необходимо больше всего. Так что забудь всю чушь насчет разницы между взрослым и ребенком. Это глупость, из-за которой мы создаем из себя врагов собственного вида. Перестань думать о собственности или Даже о великой ответственности. Просто отнесись к детям с тем же уважением, с каким ты отнесся бы к другой личности – ты это иногда делаешь, – и все будет прекрасно, потому что это единственное, что им действительно требуется. Пойди и поговори с ним. Просто поговори или, еще лучше, дай ему выговориться. Пусть расскажет, чего хочет и в чем нуждается. Тогда и поймешь, что можно сделать. Начни с того, что тебе тоже необходимо кого-нибудь обнять, и все станет гораздо проще.

Би-Джей бросила трубку. Я знаю, что с электронным телефоном это невозможно, но сигнал отбоя прозвучал примерно так.

Я вернулся в спальню. Мальчика там не было.

Томми не оказалось ни в его постели, ни в кровати Алека и Холли. Они оба свернулись калачиком около чисто вымытого (но по-прежнему неполноценного) медведя.

Томми нигде не было.

Я хотел было снова броситься к телефону и позвонить Би-Джей – но на это не хватало времени. Возможно, я еще успею догнать его. Схватив одежду, я босиком выбежал в темноту.

Далеко искать не пришлось. Стояло полнолуние. Томми сидел во внутреннем дворике, обхватив колени руками; в лунном свете его ночная рубашка казалась почти прозрачной. Мальчик тихонько плакал.

Я присел рядом.

– Томми, что ты делаешь?

– Ничего. – Потом: – Думаю, куда бы мне уйти. – Уйти?

– Не могу больше оставаться здесь.

– А как же Алек и Холли?

– Они теперь ваши.

– И твои тоже.

– Нет. Теперь вы их отец.

– А ты не думаешь, что небезразличен им?

– Это не важно. Наверное, я теперь слишком старый. Как Микки.

– Какой Микки?

– Мой брат. Мой настоящий брат. Он был… – Мальчик нахмурился, пытаясь припомнить. – Он старше меня, но я не помню на сколько. Когда он стал слишком старым, Фостер разлюбил его, и ему пришлось уйти.

– Кто такой Фостер?

– Наш последний отец.

– Он любил тебя? Томми кивнул.

У меня пересохло в горле.

– Как… он любил тебя?

– Он разрешал нам спать с ним и делал разные вещи… – Томми поднял голову. – Он правда был хороший, даже если иногда нам не нравилось, что он делает. Он часто нас купал. И мы никогда не голодали.

– Что с ним случилось?

– Он умер. Наверное. Однажды он не вернулся. Через несколько дней нас нашли и отправили сюда.

– Почему ты не рассказывал об этом раньше?

– Рассказывал. Я думал, вы знаете. Мы рассказали обо всем леди в… где же это было? Они сказали, что сообщат вам.

– Не хочешь вернуться в дом? – Нет.

– Почему?

– Потому.

Я придвинулся к нему и положил руку на худое плечо.

Мальчик напрягся.

– Томми, я был не прав. Я не знал, что это тебе необходимо. Там, где я вырос, это считали неправильным – мужчины не занимаются любовью с другими мужчинами.

– А Фостер говорил, что занимаются. – Голос Томми был ясным и невинным. – Он говорил, что это благородно и… и платонически, и еще много разных слов.

Даже не зная этого человека, я бы с радостью убил его. Зрелые юноши – одно дело, а невинные дети – совсем Другое.

– Хорошо, – медленно произнес я. – Наверное, в одних местах занимаются этим, а в других нет.

– А это какое место?

Я уже открыл рот, чтобы ответить, но что-то остановило меня, Какой-то отдаленный звук. Чувство. Вместо этого я спросил: – А чего ты хочешь?

Он немного подумал. Я поймал себя на том, что вновь слышу тот звук, очень слабый и очень далекий. Наконец Томми сказал: – Иногда там было хорошо. Фостер говорил, что любит меня больше, чем других. Мне это нравилось. Он говорил, что я – хорошенький маленький мальчик, и всегда покупал мне игрушки, разные вещи и даже красивую одежду. Хорошие были времена. Он любил, чтобы я был красивый и нравился ему, а я хотел, чтобы было хорошо ему.

Я ничего не ответил. Не знал, что сказать, не был уверен в своих чувствах. Злость – не на Томми, а на того человека, который использовал его, – печаль, жалость, гнев, проникновение, да, потрясающее проникновение. Все, чего хотел Томми, – делать добро окружающим. Я отчетливо понимал это.

– Теперь вы меня не любите, да? – спросил он. Я обнял его за плечи и притянул к себе.

– На самом деле, – сказал я, – сейчас я люблю тебя еще больше, потому что ты честен со мной. Теперь я понимаю многое, чего не понимал раньше. Хорошо, что ты рассказал.

– Правда?

– Правда.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Томми сказал: – Я хочу, чтобы это было место, где меня любят. Вот так. Такой ответ.

– Хорошо, – согласился я. – Думаю, нам обоим надо повзрослеть. Ты должен мне помочь. – Я прижал его покрепче, он не сопротивлялся. – Хочешь спать со мной сегодня?

– Если вы этого хотите, – безучастно ответил мальчик.

– Нет. Только если этого хочешь ты. Разреши мне объяснить правила секса. Они очень простые. Секс – это радость, которую ты получаешь с человеком, который тебе нравится. С людьми, которые тебе не нравятся, сексом не занимаются. И не делают этого, если другой человек не хочет. Это самое важное. Если не хочешь, об этом можно сказать.