Ярость мщения - Герролд Дэвид - Страница 51

Когда мы еще сидели на деревьях, жизнь была намного проще – то же самое можно сказать и о наших мозгах. Это хороший банан или это плохой банан? Обезьяны, отличавшие хорошие бананы, выживали. Неспособные обезьяны умирали.

Эволюция нашего вида имела обыкновение присуждать премию за способность принимать адекватные решения. Каждый раз, когда вы, шимпанзе, выкакиваете младенца на свет, его ведут по жизни не только гены, но и записанная в памяти вида программа, потому что за миллион лет эволюции мы превратились в автоматические устройства по принятию решений. С какими бы обстоятельствами мы ни столкнулись, мы принимаем решение, которое всегда низводит нас на самый примитивный уровень: «хороший банан – плохой банан». Да или нет? Угрожает он моей жизни или нет? Если появляется что-то неизвестное, мы запрограммированы относиться к нему как к угрозе, пока не будет доказано обратное. Все, чем занимается мозг, – все рассуждения, не важно; чем – сводится к одному: мозг оценивает, как то или иное решение будет способствовать вашему выживанию А теперь – внимание! – вы должны понять, что это давит на мозг неимоверным грузом – быть правым. Потому что с точки зрения мозга альтернатива этому – быть мертвым. Мозг отождествляет правоту с жизнью, а неправоту со смертью. Это прочно в нас зацементировано. Мы как личности вынуждены быть правыми, что бы мы ни делали. Вот почему у нас столько проблем с понятием «смерть» – умереть означает быть неправым. Между прочим, – добавил Форман, – сегодняшний процесс не нацелен на изменение этой установки. Мы не в силах это сделать. Она вмурована в вас. Самое большее, чего мы можем добиться, – заставить вас осознать положение дел. Обратите внимание, что большинство сейчас находятся в состоянии отрицания. Заметьте, как вы ищете лазейку, слабое место, опечатку в контракте. – Форман сел в кресло и оглядел аудиторию. – Кто хочет высказаться?

Поднялось несколько рук.

– Что мешает Маккарти выйти из зала?

– Дверь заперта и останется запертой, пока ее не откроют мои помощники.

– А если Марисова откажется?

– Попросим кого-нибудь другого. – Форман оставался невозмутимым.

– А если все откажутся?

– Тогда я выстрелю. Ничто не может изменить ситуацию. Процесс будет продолжаться, пока Маккарти не умрет.

Форман махнул женщине в первом ряду.

– Я не собираюсь спорить с вами, – сказала она. – Я просто хочу спросить: почему? Почему необходимо убивать Маккарти для этого вашего процесса?

Форман тщательно подбирал слова.

– Вспомните, что я говорил в самом начале. Мы здесь ничего не объясняем. Мозг пытается обойти цель окольным путем. Если вы хотите остановить сороконожку на бегу, спросите сначала, в каком порядке она передвигает ноги. Мы нацелены на результат. Единственное объяснение, которое вы можете здесь получить: потому что это необходимо для достижения результата.

– Вы избрали зверский и бессердечный способ добиться цели. Разве нельзя просто сказать, что мы должны понять?

Форман посмотрел на нее.

– Не думайте, что мы это не обсуждали. Если бы существовал другой путь, более легкий, мы бы выбрали его.

Женщина села.

Форман обвел всех взглядом.

– Вы наблюдаете отрицание? Видите, как пытаетесь опровергнуть сложившиеся обстоятельства? Вы до сих пор не воспринимаете это всерьез. – Он указал на другую поднятую руку.

На этот раз встал мужчина.

– Виноват, но я не верю, что президент Соединенных Штатов мог разрешить такую дикость. Не верю. Если вы говорите серьезно, тогда вы – убийца и просите нас стать соучастниками. А если несерьезно – если это трюк, как сказал Родмэн, – то это тем более насилие. Я собираюсь обратиться к сенатору Броуди. Когда это станет достоянием общественности…

Форман поднял руку: – Прошу прощения, но сенатор Броуди – один из наших выпускников.

– Тогда я сообщу другому сенатору. Все равно я не верю этому…

Форман спокойно посмотрел на него: – Я допускаю, что вы правы. Может, замените Маккарти?

– Э… – Мужчина растерялся. Все рассмеялись.

Форман улыбнулся.

– Это первый признак того, что вы воспринимаете это всерьез. Кто хочет поменяться местами с Маккарти? Кто действительно и искренне не верит мне?

Не поднялась ни одна рука.

Форман усмехнулся.

– Неожиданно всем своя шкура оказалась дороже. – Он снова пустился в рассуждения: – Думаю, что большинство по-прежнему придерживается отрицания. Вам не мешает знать, что отрицание, по крайней мере, претендует на звание разумного поведения. – Он улыбнулся. – Подождите, скоро мы доберемся до злобы. Злоба ужасна – в ней нет притворства. Вы сами увидите. Кто еще хочет отрицать сложившиеся обстоятельства? Маккарти? – Он повернулся ко мне.

Я медленно покачал головой.

Форман как-то странно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Марисову: – А вы? Марисова ответила размеренно и четко: – Я не выстрелю. Не могу. И не буду. Маккарти не совершил никакого преступления. Он не заслуживает смерти.

– Согласен: он не совершил никакого преступления и не заслуживает смерти. Но он все равно умрет. Мы все умрем когда-нибудь. Ну что? Вы будете стрелять?

Она прошептала по-русски: – Ньет.

– Спасибо. Можете вернуться на место. Марисова спустилась с помоста, села и, спрятав лицо в ладони, тихонько заплакала.

Форман подождал, пока его помощник убедится, что с женщиной все в порядке, и повернулся ко мне.

– К сожалению, вам, Маккарти, так легко не отделаться. С вами что-то не так?

Я снова покачал головой. Форман обратился к аудитории: – Ладно, Марисова не будет стрелять. Кто будет? Ни одна рука не поднялась.

– Ну, давайте! – сердито прикрикнул Форман. – Иначе мы просидим здесь весь день! Должен же найтись Феди вас, дефективных павианов, кто-нибудь, кому не терпится покончить со всем этим!

Поднялось три руки.

– Так я и думал. Морвуд, вы первый. Хотите вышибить из Маккарти мозги?

Морвуд, улыбаясь, встал.

– Конечно. Он мне никогда не нравился. Форман искоса взглянул на меня.

– Обратите внимание, Морвуд представил блестящее оправдание. – Он повернулся спиной к нему. – Оправдание – это то, чем мы пользуемся, чтобы избежать полной ответственности за свои действия. Сядьте, Морвуд. Это вас слишком радует. – Он указал на чернокожего мужчину. – Уошберн!

Тот кивнул: – Я сделаю это.

– Почему?

– А почему бы и нет? – Уошберн пожал плечами. – Вы говорите, что это необходимо. Значит, кто-то должен выстрелить. Вот я и выстрелю.

– Интересно, – задумчиво заметил Форман. – Постойте пока. – Он пригласил рассерженную женщину. – Такеда!

– А что, если я возьму револьвер и пристрелю вас? – поинтересовалась она. – Кончится на этом весь сегодняшний идиотизм?

– Нет, не кончится, – ответил Форман. – Мое место займет Миллер, куратор курса, и процесс продолжится. Можете сесть. Я достаточно заинтересован в собственном выживании, чтобы не проверять вашу способность следовать инструкциям. – Такое честное признание вызвало смех. – Хорошо, Уошберн, поднимитесь сюда и займите место Марисовой.

Форман снова повернулся ко мне: – Вот видишь, Джим, Вселенная никогда не испытывает недостатка в палачах. – Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. – Ладно, что с тобой происходит? У тебя все написано на лице.

– Вы – лживый, самодовольный, ловкий, развратный, вонючий тип! – взорвался я. – Вы идиот! Подонок!

Вам известно, что мне пришлось пережить! Это нечестно! Вы обещали! Значит, ваши обещания совсем ничего не стоят! Вы заставляете нас выполнять свои обещания, но сами не можете держать свое слово! Проклятый лжец! Вы хуже адвоката! По сравнению с вами Джейсон Деландро святой! Если бы у меня был пистолет, я бы пристрелил вас как собаку! Гнусный сукин сын! Вы… вы…

Я остановился перевести дух только потому, что не мог придумать, как бы еще обозвать Формана.

Форман улыбался мне и делился своей улыбкой с остальными.

– Ну вот, – сказал он. – Вот мы и разозлились.