День проклятия - Герролд Дэвид - Страница 63

— Что вы хотели спросить, Джеймс?

— Я вспомнил, что раньше вы говорили о мехе гастро-под, будто это вовсе не шерсть.

— Да, организмы с условным названием «иглы» служат им нервными окончаниями.

— В этом и заключается вопрос: когда два червя находятся в состоянии общения, могут ли они вступать в прямой нервный контакт?

Флетчер кивнула:

— Они так и делают.

— Но тогда… Не может ли это быть вашим механизмом коммуникации? Что, если они передают импульсы непосредственно от одного к другому?

У Флетчер удивленно выгнулась бровь.

— Вы так думаете?

— Вам не нравится эта идея?

— Между прочим, — заметила она, — идея мне очень нравится. Она могла бы объяснить массу непонятных вещей.

— Но?.. — подсказал я,

— Но, — продолжила Флетчер, — это было первой гипотезой, которую мы проверили, когда посадили Счастливчика и Крошку вместе. И от нее первой мы вынуждены отказаться. Нашлось слишком много аргументов против.

— Правда?

— Да, правда. — Она взглянула на часы. — Хорошо, я вам изложу их вкратце. Большинство хторранских симбионтов — рецепторы того или иного типа. Мы идентифицировали по меньшей мере семнадцать четко различающихся типов игл, осуществляющих только им присущую функцию. Каждый из этих типов, в свою очередь, подразделяется на подтипы по цвету, длине и специализации внутри функции. На сегодня известно более пятисот разных подтипов нервных волокон. Не исключено, что их функции могут в значительной мере перекрываться, но у нас не хватает людей, чтобы проверить это.

Большинство нервных волокон червей действует как специализированные рецепторы того или иного типа: термочувствительные, обонятельные, вкусовые, тактильные и даже свето — и цветочувствительные. А некоторые из симбионтов действуют еще и как «нервные иголки». Подобно миниатюрным передатчикам, они способны возбуждать любой нерв, которого касаются. Именно поэтому черви колючи, если их гладить. В общем, вы правы — все это выглядит превосходным механизмом для обмена информацией. Можете поздравить себя с удачей. Ну а теперь плохие новости: этот механизм не может работать. Даю минуту, чтобы вы сами догадались: почему?

Я немного подумал.

— Проблема с контактами?

— Не совсем. Черви контактируют без всяких проблем и по меньшей мере пятой частью поверхности тел. Но вы на правильном пути: проблема — в образовании информационной сети.

— Не понял.

— Когда вы подключаете один компьютер к другому, сколько шнуров вы соединяете?

— Как сколько? Один… О! Теперь дошло: в стандартном кабеле тысяча двадцать четыре отдельных световода.

— Правильно. А теперь представьте, что вы должны вручную подсоединить каждый проводок, причем, заметьте, не зная, какой куда. Какова вероятность, что вы подсоедините их в нужном порядке?

— Ничтожная и даже хуже, — согласился я. — На миллиарды неправильных вариантов только один верный.

— Не то что вашей жизни — жизни Вселенной не хватит на это, — сказала Флетчер. — А теперь вообразите, сколько нервных волокон контактирует у червей во время общения, и у вас возникнут сомнения в возможности нервного контакта. Не верьте мне на слово, — добавила она. — Оцените вероятность на ближайшем терминале.

— Да нет, все правильно. Но, может, у червей есть что-нибудь вроде внутреннего декодера?

— Мы тоже подумали об этом. Двое ребят из «Мински фаундейшн» пришли к выводу: такое возможно, только если червь состоит из одного мозга. Однако до сих пор мы таких особей не встречали. Вы когда-нибудь видели фотоизотомографические изображения?

— Нам их показывали, но разобраться у меня не было возможности.

Фотоизотомография представляла собой трехмерную карту организма. Создать ее нетрудно. Вы делаете тонкие срезы червя на замораживающем микротоме и фотографируете их один за другим. Потом загружаете изображения в компьютер, который выдает на экран трехмерную картинку. Просматривается любая часть тела червя изнутри или снаружи под любым углом. С помощью джойстика можно путешествовать по телу червя, прослеживая путь кровеносных сосудов, нервов и других структур. Пока большая часть из того, что мы видели, относилась именно к «другим структурам». Многие органы червей не выполняли никакой явной физиологической функции. Что это? Рудименты вроде нашего аппендикса? Или они находились на биологической консервации в ожидании, когда придет их час?

— Хотите, я предоставлю вам лабораторное время? — предложила Флетчер. — Если сумеете доказать, что они обладают способностью к такой декодировке, я спляшу нагишом с большим розовым червем.

— Вы настолько уверены?

— Да.

— Гм. Но тогда возникает другой вопрос. Она снова посмотрела на часы.

— Только покороче, пожалуйста.

— Для чего же тогда нервные иголки? Флетчер улыбнулась.

— Для очень интенсивной стимуляции. Может быть, сексуальной. Общение червей — своего рода объятие. Жесткость волос в сочетании с нервными иголками должна вызывать очень сильные ощущения. Вы же видели их напряжение на вершине «оргазма»?

Я кивнул и тут же спросил:

— Это установленный факт или гипотеза?

На ее лице промелькнуло раздражение. Я сразу пожалел, что спросил: такие вопросы больше подходят генералу Пулу. Но Флетчер и виду не подала.

— Это экстраполяция, — поправила она. — На примере нашей экологии мы знаем: чем выше организация животного, тем активнее его половое поведение. То же самое касается других поведенческих реакций и механизмов обмена информацией. Человек — лучшее тому подтверждение. Эволюционная фора червей вовсе не означает, что они умнее нас, но их адаптации должны быть несколько изощреннее. Кто знает, может, они демонстрируют, во что превратится земляной червь? Вы обязаны знать, что половое размножение не только ускоряет темпы эволюции, но и отбирает наиболее сексуальные виды.

Я ухмыльнулся.

— О'кей, сдаюсь.

Она еще раз обеспокоенно посмотрела на часы, но не ушла.

— Послушайте, Джеймс. Вы задавали грамотные вопросы. Продолжая в том же духе, вы шаг за шагом проследите большую часть наших работ за последние восемнадцать месяцев. Сейчас мы буксуем с проблемой передачи информации, и я страшно боюсь, что мы не замечаем чего-то настолько явного, что видно даже лейтенанту. — Она смущенно улыбнулась. — Вы ничего не замечаете?

— Ну… — осторожно начал я. — Так, кое-что. Вы же видели наши записи из вертушки?

— Да, видела.

— Вам ничего не напомнили кроликособаки и их небольшое представление?

— Вы хотите спросить, не напоминает ли это стадо?

— Значит, вы тоже заметили. Она сказала:

— Это лежит на поверхности.

— Вы были одной из тех, кто дал мне ключ. Помните вашу характеристику сплачивания стада? Феномен втягивания.

— Положим, явление намного шире, — возразила Флетчер. — Это типичный для стада способ самосохранения. Цементирующий состав.

— Да, конечно. Но для того, кто не является членом стада, это… приглашение.

— Пусть так. Ну и что? — И тут до нее дошло. Она удивленно вскинула на меня глаза. — Кроликособаки?

— Они самые. Я думаю, что их танец был приглашением полковнику Тирелли и мне присоединиться!

Флетчер задумалась.

— Подождите минуту. — Она отстегнула от пояса телефон и набрала номер. — Джерри? Это Флетч. Я опоздаю. Сам справишься?.. — Она выслушала ответ. — Отлично. Спасибо. — Потом сложила телефон и снова закрепила на поясе. — Итак, у вас наверняка есть соображения. Давайте выкладывайте все до конца.

— Когда я валялся в больнице, у меня была уйма времени для чтения. Я просмотрел очерки доктора Формана о коммуникации. — При его имени Флетчер нахмурилась. — Что-то не так? — спросил я. — Вы сами говорили, что прошли у него курс психофизической, или модулирующей, тренировки.

— Да, прошла. И этот курс мне многое дал. Но… Мне не нравится, во что он превратился. Впрочем, ерунда.

Продолжайте.

— Ну… Суть его работы, похоже, состоит в том, что люди очень редко осуществляют настоящий обмен информацией. Большинство из нас даже не подозревает, что это такое. Если вы заглянете в словарь, то обмен информацией трактуют как обмен взаимно согласованными символами. Форман считает это определение некорректным. Он довольно подробно объясняет…