День проклятия - Герролд Дэвид - Страница 48

— Нет, — честно признался я, но замахал рукой, отказываясь от помощи.

Я старался восстановить дыхание. Некоторое время Андерсон внимательно наблюдал, потом схватил ближайшее кресло и, присев на краешек, терпеливо ждал, пока я, уставившись на свои ботинки, сделал шесть глубоких вдохов. Проклятье, я еще не умер. Я устало посмотрел на него.

— Хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего отца. Вы спасли ему жизнь.

— Э… Мне не хотелось бы перечить старшему по званию, сэр… Особенно такому большому. — Я сделал еще вдох. — Но я не выполнил и половины того, что должен был.

— Да? Что же вы упустили?

Он вопросительно поднял кустистую бровь.

— Сэр, я сделал все, что мог. Но получилось бы еще лучше, если бы не кончилось все необходимое.

Андерсон расхохотался. Я недоуменно смотрел на него. Спохватившись, он замолчал, но улыбка осталась нг. лице. Он положил гигантскую лапищу мне на плечо.

— Я смеялся не над тобой, сынок. Полковник Тирел-ли предупреждала, что ты так скажешь. Я лишь хотел по благодарить тебя, а ты поспешил свести свои заслуги на нет. Пора с этим кончать, лейтенант.

— Э… — Я чуть было не принялся за свое, но спохватился: — Вы правы. Спасибо, сэр.

— Вот и хорошо. Разреши мне повторить: ты спас жизнь капитану Андерсону. Полковник Тирелли представляет тебя к награде.

Последние слова я услышал словно издалека.

— Спасибо, сэр… Могу я спросить, как Дьюк… капитан Андерсон?

Дэнни Андерсон замялся; ответ прозвучал неожиданно вяло:

— Похоже… гм… что он выкарабкается. Жизненные функции стабилизировались, как только мы подключили его к системе интенсивной терапии «голубого кода». — — И тихо добавил: — Он может остаться без ног.

В моей груди лопнул последний шар, воздух вышел, и я осел в кресле, не в состоянии вдохнуть. Все кончилось. Потом все же я спросил:

— Из-за красных волос, да? Я тоже ими обрастаю. Ощущение такое, будто я ими вижу. Что-то вроде меха червей, но они доставляют невыносимую боль. О черт! Я боюсь за него. Я давал ему герромицин и не знал, что еще можно сделать.

Дэнни Андерсон придвинулся поближе.

— Эй, парень! — прервал он меня. — Я же сказал, кончай с этим.

Я с трудом выдавил:

— Виноват, сэр. Это… так ужасно. Он был мне как Отец и… — Я поднял глаза на Дэнни. — Вы сами знаете Дьюка…

— Нет, — холодно ответил полковник Андерсон, — не знаю.

— Как?

— Не стоит, Маккарти. Это не ваше дело.

— О… Да, конечно, сэр. Мне… — Я замолчал. И удивился. Разумеется, про себя.

— Слушай, — сказал он. — Что было, то прошло. А что мы имеем, то имеем, нравится тебе это или нет. Так что прекрати самоедство и прими поздравления. Ваша с полковником Тирелли видеозапись, похоже, самый важный документ из всех, имеющихся в нашем распоряжении. Эти кроликособаки неповторимы!

— Они могут стать следующим шагом вторжения.

— Не спорю, лейтенант. Вы рассмотрели их лучше, чем кто-либо другой.

— Да, сэр.

— Ну а теперь вот что. Я знаю, что вы устали и измучены. И вероятно, соскучились по нормальной еде, горячей ванне и постели. Все это ждет. Но, честно говоря, нам хочется выслушать вас. Выдержите?

Я кивнул.

— Дайте мне побольше кофе и соломинку — и я ваш.

Хотя нет, зарядите им капельницу.

— Простите, но есть только чай и какао.

— Почему нет кофе? Дэнни покачал головой.

— Мы не можем позволить себе платить тридцать долларов бонами за полкило зерен.

— Опять бобовая гниль? Он кивнул.

— Конгресс закрыл границу на карантин. Осталось только то, что выращивается в теплицах. Если вы, конечно, можете позволить себе такую роскошь.

— Тогда какао. Спасибо.

— О'кей. Я собирался отвести вас в каюту, но здесь, по-видимому, удобнее. К тому же мне бы не хотелось заставлять вас двигаться. У нас есть переносной терминал и программа опроса «Хейс-6». Кроме того, мы связались с парой экотехников из Окленда, у которых тоже есть вопросы. Если устанете, остановитесь в любую минуту. В свою очередь, я готов помочь чем смогу. Устраивает?

Я кивнул.

— Отлично, Мы действительно вам благодарны. — Он легонько похлопал меня по плечу. — Еще что-нибудь?

— Мне необходимо что-то против кашля. И новая кислородная маска.

— Я прикажу врачу принести все, что потребуется.

— Спасибо, сэр.

Я ответил примерно на три четверти вопросов, прежде чем закашлялся и потерял сознание.

ОТРАВЛЕНИЕ ПЫЛЬЮ

Очнулся я в машине «Скорой помощи». На улице что-то происходило; через мегафон кто-то уговаривал людей разойтись.

Толпа не слушала. В неразборчивом многоголосье чувствовался вызов. Казалось, назревает очередной мятеж.

Я не мог понять, где нахожусь. Я лежал на спине, над головой нависал пластиковый потолок. Повернул голову — окно зашторено. С легкими явно творилось что-то неладное, все тело ныло от боли. Грудь онемела, и в то же время я чувствовал ее. Простыня была белой, воздух — красным. Отовсюду тянулись какие-то трубочки — к рукам, носу, рту. Однако я как-то умудрился слегка сдвинуть занавеску, чуть-чуть. Мы останавливались.

День был по-прежнему розовым — и воздух и небо… Вокруг толпились испуганные люди. На лужайках, на подъездных дорожках, но большинство — вокруг дверей приемного покоя. Некоторые явно ночевали здесь в ожидании помощи — усталые и равнодушные, с красными глазами и отекшими лицами. Неужто это начало последней эпидемии, которая окончательно сломит нашу волю к сопротивлению?

«Скорая» остановилась, и санитары перевалили меня, как мешок, на тележку. Кто-то в белом ухватился за рукоятки у изголовья, и носилки поехали — очень быстро — через море страдальцев. Кто-то расчищал нам путь в толпе. Я пытался рассмотреть людей. Ближе ко входу они стояли колонной по пять человек в ряд, изломанным, уставшим ждать строем. Я вроде бы разглядел мундиры военной полиции. Неужели кто-то собрался на нас напасть? Впрочем, нет, это было подразделение борьбы с массовыми беспорядками.

В больнице творился кошмар. Стоял сплошной гул — плакали дети, спорили и что-то доказывали взрослые кто-то кричал. Шум бил по ушам, каждый голос, казалось, звучал на грани безумия. Рядом раздался истериче-ский женский визг, носилки покачнулись и едва не опро-кинулись. Женщина вцепилась в них и кричала мни прямо в лицо. Мне захотелось ударить ее. Она сорвала с меня одеяло.

— Смотрите! Еще один сраный солдат! Знаем мы та-ких! У них, видите ли, право на помощь! А остальные пусть подыхают!

Ее оттащили, и носилки покатились намного быстрее, чем раньше. Потом снова остановились — начался спор.

— Я не могу ничем помочь. Сделайте ему укол, ингаляцию и отправьте отдыхать домой…

— С розовым отравлением легких третьей степени?

— Когда появятся симптомы, привезете опять…

— Мне платят не за доставку на дом. Я подрядился поставлять вам убоину, а на этой туше уже стоит штамп. У него армейская первоочередность степени «триА-плюс», и ваш главврач уже подписал акт о приемке больного.

— А он не сказал вам, куда его положить? Забиты все коридоры…

— Это ваши проблемы. Вот, читайте…

— Я не могу! Тогда придется выкинуть кого-то на улицу. —

— Это ваши проблемы.

Неожиданно надо мной склонилось женское лицо, злое и усталое.

— Откройте глаза! — потребовала она. — Двигаться можете?

Я и говорить-то не мог, только издал звук, который даже стоном назвать нельзя. Звук перешел в кашель. Изо рта полетели розовые брызги.

Похоже, я выиграл спор. Тележка покатила еще быстрее… Сознание вернулось, когда меня перекладывали на койку. Проморгавшись от слез, я повернул голову и сощурился от света.